Понимаете, ничто в стихе не говорит о том, что автор "издалека увидел хижину и пишет стих, находясь на морозе, в процессе подхода к оной".
Прямо – да, ничто не говорит. Но ничто прямо не говорит и
об обратном! 日暮蒼山遠
Вечереет, синие горы вдали…天寒白屋貧
Погода холодная, белый домишко убог... Не знаю, после Вашего замечания я уже не столь категоричен, но мне кажется, что эти слова мог сказать только тот, кто в данный момент находится
в пути, т.е.
видит в сгущающихся сумерках синеющие вдалеке горы,
чувствует, как холодно на улице,
видит белую "украинскую"
хату...
Ведь если бы поэт находился уже
внутри хаты, то, как он мог бы
увидеть, что
синеют горы вдали? (蒼山遠) В окно? Но вряд ли в китайских окнах в VIII веке были стёкла. (Если я не прав, поправьте меня!) Да и говорить 天寒 (
морозный день) как-то более естественно, если в это время находишься
на этом самом морозе, а не сидя у камина в тёплой комнате. (Я не говорю, что нельзя сказать так и сидя у камина, но, мне кажется, что здесь не тот случай). В целом, первые две строки, всё же, на мой взгляд, говорят о том, что поэт
видит и чувствует, находясь
снаружи хижины, а
не внутри неё.
白屋 достаточно стандартное выражение в значении "простой дом".
Да, 白屋 – это метафора
жилища бедняка. Но тогда непонятно: если 白屋 означает жилище
бедняка, то зачем тогда понадобился иероглиф 貧?
А то, что она бедна, автор скорее мог оценить, уже находясь внутри.
А мог – и, находясь
снаружи.
Кстати, в пользу такого понимания говорит, на мой взгляд, ещё и то, что в третьей и четвёртой строках поэт говорит о том, что он
слышит: 柴門聞犬吠:
у калитки из хвороста слышу лай собаки – такое можно сказать, только
подойдя к калитке снаружи. Если бы поэт находился в это время
внутри дома, то он не мог бы с такой уверенностью сказать, что лай собаки раздался
именно у калитки. Он бы сказал, допустим,
за окном послышался лай собаки или
на улице послышался лай собаки и проч. Но он говорит определённо:
у калитки, значит, можно с уверенностью сказать, что он в это время
подходит к этой самой калитке. Теперь, о том, кто же этот самый 人, который в снегопад ночью (или всё же вечером?) вернулся [домой] 歸. Если мои предыдущие рассуждения верны, то 人 здесь – тот человек, который, будучи застигнут снегопадом, остановился на ночлег в повстречавшемся ему на пути убогом жилище. В пользу такого прочтения говорит, кстати, тот самый иероглиф 歸, который является в данном случае определением к 人, поскольку он означает
вернуться домой. Тогда становится понятным, почему я перевёл строку 風雪夜歸人 как
"как будто в метель домой возвращаюсь под вечер": ведь если 人 – это тот человек, который собирается остановиться на ночлег в хижине на горе Фужуншань, а о нём говорится, что он
вернулся домой, то логично предположить, что это – его чувства: услышав лай собаки
по ту сторону калитки, ему кажется, будто он вернулся к себе домой (歸)! И тогда же становится ясно, что 夜 здесь
не ночь, а
вечер – ведь в первой строке говорится, что 日暮 – день клонится
к вечеру... Поэтому, если говорить о придирках, то 白屋 это все-таки существительное - "белый дом", а не "белеющая крыша".
Да, придирки-то это пустяки, тут с общим смыслом бы разобраться...
