Я всегда буду увлеченно крыть тех, кто оказался у власти и кто эту власть использует во благо себе, а не стране. Да, я буду крыть ЛЮБОГО, кто станет поступать таким образом и не вижу, отчего вдруг бы мне так не делать. Тебе нужны от правителей спокойствия, а мне результаты./////////////
......"Так говорил Заратустра.
.....Брат мой, если есть у тебя добродетель и она твоя
добродетель, то ты не владеешь ею сообща с другими.
Конечно, ты хочешь называть ее по имени и ласкать ее: ты хочешь подергать ее за ушко и позабавиться с нею.
И смотри! Теперь ты обладаешь ее именем сообща с народом, и сам ты с твоей добродетелью стал народом и
стадом!.... Из своих ядов сварил ты себе бальзам свой; ты доил корову скорбь свою, теперь ты пьешь сладкое молоко ее вымени. И отныне ничего злого не вырастает из тебя, кроме зла, которое вырастает из борьбы твоих добродетелей.
Брат мой, если ты счастлив, то у тебя одна
добродетель, и не более: тогда легче проходишь ты по мосту. Почтенно иметь много добродетелей, но это тяжелая участь, и многие шли в пустыню и убивали себя, ибо они уставали быть битвой и полем битвы добродетелей.
Брат мой, зло ли война и битвы? Однако это зло необходимо, необходимы и зависть, и недоверие, и клевета между твоими добродетелями.
Посмотри, как каждая из твоих добродетелей жаждет высшего: она хочет всего твоего духа, чтобы был он ее глашатаем, она хочет всей твоей силы в гневе, ненависти и любви....
О войне и воинах Мы не хотим пощады от наших лучших врагов, а также от тех, кого мы любим до глубины души. Позвольте же мне сказать вам правду!
Братья мои по войне! Я люблю вас до глубины души; теперь и прежде я был вашим равным. И я также ваш лучший враг. Позвольте же мне сказать вам правду!
Я знаю о ненависти и зависти вашего сердца. Вы
недостаточно велики, чтобы не знать ненависти и зависти.
Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не
к миру, а к победе. Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победою! Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук; иначе болтают и бранятся. Да будет ваш мир победою!...
О новом кумире Кое-где существуют еще народы и стада, но не у нас, братья мои; у нас есть государства. Государство? Что это такое? Итак, слушайте меня, ибо теперь я скажу вам свое слово о смерти народов.
Государством называется самое холодное из всех холодных чудовищ. Холодно лжет оно; и эта ложь ползет из уст его: "Я, государство, есмь народ". Это ложь! Созидателями были те, кто создали народы и дали им веру и любовь; так служили они жизни.
Разрушители это те, кто ставит ловушки для многих и называет их государством: они навесили им меч и навязали им сотни желаний. Где еще существует народ, не понимает он государства и ненавидит его, как дурной глаз и нарушение обычаев и прав.
Это знамение даю я вам: каждый народ говорит на своем языке о добре и зле этого языка не понимает сосед. Свой язык обрел он себе в обычаях и правах.
Но государство лжет на всех языках о добре и зле: и что оно говорит, оно лжет и что есть у него, оно украло.
...Государством зову я, где все вместе пьют яд, хорошие и
дурные; государством, где все теряют самих себя, хорошие и.дурные; государством, где медленное самоубийство всех называется "жизнь".
...Свободных много еще мест для одиноких и
для тех, кто одиночествует вдвоем, где веет благоухание тихих морей. Еще свободной стоит для великих душ свободная жизнь.
Поистине, кто обладает малым, тот будет тем меньше обладаем: хвала малой бедности! Там, где кончается государство, и начинается человек, не являющийся лишним: там начинается песнь необходимых, мелодия,
единожды существующая и невозвратная. Туда, где кончается государство, — туда смотрите, братья мои! Разве вы не видите радугу и мосты, ведущие к
сверхчеловеку?....
Так говорил Заратустра.
О базарных мухах Беги, мой друг, в свое уединение! Я вижу, ты оглушен шумом великих людей и исколот жалами маленьких.
С достоинством умеют лес и скалы хранить молчание вместе с тобою. Опять уподобься твоему любимому дереву с раскинутыми ветвями: тихо, прислушиваясь, склонилось оно над морем. Где кончается уединение, там начинается базар; и где начинается базар, начинается и шум великих комедиантов, и жужжанье ядовитых мух.
В мире самые лучшие вещи ничего еще не стоят, если никто не представляет их; великими людьми называет народ этих представителей. Плохо понимает народ великое, т. е. творящее. Но любит он всех представителей и актеров великого.
Вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир незримо вращается он. Но вокруг комедиантов вращается народ ислава таков порядок мира.
У комедианта есть дух, но мало совести духа. Всегда верит он в то, чем он заставляет верить сильнее всего, верить в себя самого!....
О сострадательныхО, друзья мои! Так говорит познающий: стыд, стыд, стыд
вот история человека! И потому благородный предписывает себе не стыдить других: стыд предписывает он себе перед всяким страдающим.
Поистине, не люблю я сострадательных, блаженных в своем сострадании: слишком лишены они стыда. Если должен я быть сострадательным, все-таки не хочу я называться им; и если я сострадателен, то только издали.
Я люблю скрывать свое лицо и убегаю, прежде чем узнан я; так советую я делать и вам, друзья мои!
Пусть моя судьба ведет меня дорогою тех, кто, как вы, всегда свободны от сострадания и с кем я вправе делить надежду, пиршество и мед!
Поистине, я делал и то и другое для всех, кто страдает; но мне казалось всегда, что лучше я делал, когда учился больше радоваться. С тех пор как существуют люди, человек слишком мало радовался; лишь это, братья мои, наш первородный грех! И когда мы научимся лучше радоваться, тогда мы тем лучше разучимся причинять другим горе и выдумывать его. Поэтому умываю я руку, помогавшую страдающему, поэтому вытираю я также и душу. Ибо когда я видел страдающего страдающим, я стыдился его из-за стыда его; и когда я помогал ему, я прохаживался безжалостно по гордости его.
Большие одолжения порождают не благодарных, а мстительных; и если маленькое благодеяние не забывается, оно обращается в гложущего червя.
Почти все верят, что участвуют в добродетели; и все хотят по меньшей мере быть знатоками в "добре" и "зле".
Но не для того пришел Заратустра, чтобы сказать всем этим лжецам и глупцам: "Что знаете вы о добродетели! Что могли бы вы знать о ней!" Но чтобы устали вы, друзья мои, от старых слов, которым научились вы от глупцов и лжецов; Чтобы устали от слов "награда", "возмездие", "наказание", "месть в справедливости"; Чтобы устали говорить: "Такой-то поступок хорош, ибо он бескорыстен".
Ах, друзья мои! Пусть ваше Само отразится в
поступке, как мать отражается в ребенке, — таково должно быть ваше слово о добродетели!
Поистине, я отнял у вас сотню слов и самые дорогие
погремушки вашей добродетели;
и теперь вы сердитесь на меня, как сердятся дети......
О людском отребьеЖизнь есть родник радости; но всюду, где пьет отребье, все
родники бывают отравлены. Все чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными зубами и жажду нечистых.
Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится из родника их мерзкая улыбка.
Священную воду отравили они своею похотью; и когда они свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова. Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на огонь; сам дух кипит и дымится, когда отребье приближается к огню.
Приторным и гнилым становится плод в их руках: взор их подтачивает корень и делает сухим валежником плодовое дерево. И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от отребья: они не хотели делить с отребьем ни источника, ни пламени, ни плода.
И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями терпели жажду, не хотели только сидеть у водоема вместе с грязными погонщиками верблюдов...
О возвышенных Спокойна глубина моего моря; кто бы угадал, что она скрывает шутливых чудовищ!
Непоколебима моя глубина; но она блестит от плавающих загадок и хохотов. Одного возвышенного видел я сегодня, торжественного, кающегося духом; о, как смеялась моя душа над его безобразием!
С выпяченной грудью, похожий на тех, кто вбирает в себя дыхание, так стоял он, возвышенный и молчаливый.
Увешанный безобразными истинами, своей охотничьей добычей, и богатый разодранными одеждами; также много шипов висело на нем но я не видел еще ни одной розы...
О великих событияхВы умеете рычать и засыпать пеплом. Вы большие хвастуны и вдосталь изучили искусство нагревать тину, чтобы она закипала. Где вы, там непременно должна быть поблизости тина и много губчатого, пористого и защемленного; все это рвется на свободу.
"Свобода" вопите вы все особенно охотно; но я разучился верить в "великие события", коль скоро вокруг них много шума и дыма. И поверь мне, друг мой, адский шум! Величайшие события это не наши самые шумные, а наши самые тихие часы.
Не вокруг изобретателей нового шума вокруг
изобретателей новых ценностей вращается мир; неслышно
вращается он. И сознайся только! Мало оказывалось всегда совершившегося, когда твой шум и дым рассеивались. Что толку, если город превращается в мумию и колонна лежит в грязи!
И вот что скажу я еще разрушителям колонн. Несомненно, это величайшее безумие бросать соль в море и колонны в грязь. В грязи вашего презрения лежала колонна; но таков закон ее, что для нее из презрения вырастает новая жизнь и живая красота.
Теперь в божественном ореоле восстает она, еще более обольстительная в своем страдании; и поистине! она еще поблагодарит вас, что вы низвергли ее, вы, разрушители!
Такой совет даю я царям, и церквам, и всему одряхлевшему от лет и от добродетели дайте только низвергнуть себя! Чтобы опять вернулись вы к жизни и к вам добродетель!" Так говорил я перед огненным псом; но он ворчливо прервал меня и спросил: "Церковь? Что это такое?"
"Церковь? отвечал я. Это род государства,и притом
самый лживый. Но молчи, лицемерный пес! Ты знаешь род свой лучше других! Как и ты сам, государство есть пес лицемерия; как и ты, любит оно говорить среди дыма и грохота, чтобы заставить верить, что, подобно тебе, оно вещает из чрева вещей.
Ибо оно хочет непременно быть самым важным зверем на земле, государство; и в этом также верят ему".
И как только сказал я это, огненный пес, как бешеный, стал извиваться от зависти. "Как, кричал он, самым важным зверем на земле? И в этом также верят ему?" И столько дыму и ужасных криков выходило из его глотки, что я думал, что он задохнется от гнева и зависти.
Наконец он умолк, и уменьшилось его пыхтение; но как только он умолк, сказал я со смехом:
Ты сердиться, огненный пес, значит, я прав-
относительно тебя!....
......Так говорил Заратустра.
http://lib.userline.ru/42?page=1
