Еще один небезынтересный материал о Цзян Жуне и «Тотеме волка». За исключением, конечно, пассажей о демократии и реверансов в сторону Запада.
Автор статьи - писатель Джастин Хилл (Justin Hill), автор The Drink and Dream Teashouse, книги о современном Китае, и Passing Under Heaven, романа о жизни Юй Сюаньцзи (魚玄機), поэтессы эпохи Тан.
С удивлением узнал из статьи, что жена Цзян Жуна – известная писательница Чжан Канкан. Прилагаю фото писателя.
http://www.independent.co.uk/arts-entertainment/books/features/jiang-rong-the-hour-of-the-wolf-798697.html Цзян Жун: Час волкаКитайский писатель, сидевший в тюрьме, осужденный и чудом избежавший смертной казни, рассказывает в Пекине Джастину Хиллу, почему его эпический роман продается миллионными тиражами. 21.03.2008
Хорошо известен такой эпизод из китайской литературы: толпа китайцев пассивно наблюдает за тем, как молодого патриота ведут на казнь. Это эпизод из написанного Лу Синем в 1920-х годах рассказа «Клич», прозвучавший в литературе призыв пробудиться и отбросить ограничения традиционной культуры. Вероятно, сейчас настолько же известен, по крайней мере, в университетских кэмпусах по всему Китаю, эпизод, когда стадо овец наблюдает, как монгольский волк хватает одну из них. «Ну ведь волк съест тебя, а не меня!», - думают остальные, толкаясь и вытягивая головы, чтобы увидеть, что сталось с одной из них.
Это эпизод из «Тотема волка» (перевод Говарда Гольдблатта), рассказа о Чэнь Чжэне, молодом пекинце, посланном в 1960-е годы в монгольскую глубинку работать пастухом. Чэнь Чжэнь влюбляется в степь и в волков, восхищаясь их духом независимости и храбрости, и в конце книги уже полощется на ветру поднятый им флаг из волчьей шкуры [знак удали у охотников-монголов. – Примеч.перев.], его собственный тотем.
Хотя эти два произведения разделяет 86 лет, заключенная в обоих главная мысль ясна: что-то гниет в китайском государстве. Автор «Тотема волка» Цзян Жун, подвергает резкой критике разрушения, сотворенные руками китайцев Внутренней Монголии, где нарушено экологическое равновесие между волками, сайгаками, сурками и людьми, и степные пастбища обращаются в пыль. Трудно было ожидать, что книга, в которой так критикуется политика китайского правительства, станет настолько популярной, но «Тотем волка» считается в Китае бестселлером № 1 уже последние четыре года. Продано 4.2 миллиона экземпляров, да еще, возможно, в четыре раза больше пиратских изданий.
«Я не удивлен успехом этой книги», - признается Цзян Жун (его настоящее имя – Лу Цзяминь), разговаривая со мной в чайном баре одного из самых шикарных пекинских отелей. «Китайцы всегда презирали волков и приписывали им много отрицательного. Книга не оправдывает ожиданий читателя. Она разделяет людей и заставляет их говорить и думать».
Это так и есть. «Тотем волка» вызвал немало официальной критики, и на его автора навешивали ярлыки либерала, предателя, контрреволюционера и фашиста. Его это не смущает. «Большинство читателей никакого фашизма не обнаруживают, - говорит он. - Гитлер считал немцев лучшей нацией в мире; в моей книге у китайцев немало слабостей. Даже футбольная команда нашей страны – «овцы». Гитлер никогда свой народ «овцами» не называл».
В Китае часто слышишь обвинения в «овечьем» поведении. Что это значит на самом деле? «У овцы отсутствует творческий подход и нет чувства свободы, - объясняет он. – В отличие от прямо противоположного духа индивидуальности и свободолюбия волка. Из-за того, что в Китае нет демократии, а китайцы остаются «овцами», мы подверглись жестоким страданиям и потерям в таких исторических эпизодах, как «культурная революция». Китайцам необходимо больше развивать в себе дух волка».
«Независимость» и «свобода» он говорит по-английски. Произносить такие слова в Пекине опрометчиво, но Цзян Жун в разногласиях не новичок. «Мне повезло, что я остался в живых», - замечает он, и это не преувеличение. Впервые его заклеймили как «контрреволюционера» в восемнадцать лет за эссе, написанное в 1964 году, в 1978 году он стал организатором выступлений за реформы «Пекинская весна» и еле избежал смертной казни. В 1989 году принимал деятельное участие в движении протеста, подавленном на площади Тяньаньмэнь, и заработал еще 18 месяцев тюрьмы за «контрреволюционную деятельность».
«Мне не хотелось вступать в коммунистическую партию и даже в комсомол, - говорит он. – Не люблю вступать в организации». От своих родителей, деятелей коммунистической партии из Цзядина, что под Шанхаем, он унаследовал упрямство. «Когда маньчжуры вторглись в Китай, Цзядин объединился с близлежащими городами. Но эти другие города сдались и оставили Цзядин наедине с врагом. И жители Цзядина больше уже не разрешали своим детям вступать в брак с кем-либо из соседних городов, потому что на них нельзя было положиться».
«Моего отца поставили во главе антияпонских формирований, - продолжает Цзян Жун. – Он привел свою армию на сторону коммунистической партии, потому что коммунисты сражались с японцами. А вот моя мать была человеком еще более решительным. Ее отец был игрок и промотал все состояние семьи… Она переехала в Шанхай и стала вести подпольную работу на стороне коммунистов. Она умерла от рака, когда мне было 11 лет. Но она оказала на мою жизнь огромное влияние, потому что давала мне читать много книг и воспитала во мне любовь к чтению».
Во время «культурной революции» Цзян Жун имел свое собственное мнение, а это в то время считалось опасным преступлением. «До сих пор помню цитату из Ленина: «Настоящим коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». И я думал: если Маркс, Ленин и Энгельс прочитали столько книг, то почему бы и мне не прочитать?» в то время, когда остальные хунвэйбины сжигали книги, юный Цзян Жун спасал их из огня. В конце концов у него собралась целая библиотека из 200 запрещенных книг. «Там были десятки книг Бальзака, Пушкина, Толстого, а также многие китайские классические романы и произведения историков».
Отчасти именно это стремление к свободе заставило его добровольно уехать в 1967 году в степи Внутренней Монголии. «Это произошло за год до того, как Мао послал молодежь учиться в деревню. Меня вдохновляла американская и русская литература и особенно «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Я считал, что вдалеке от городов я буду более свободным. Когда мы прибыли во Внутреннюю Монголию, многие студенты-китайцы загрустили из-за условий, в которые мы попали. Меня же переполняла радость, потому что я люблю степь и снег. Каждому из нас дали лошадь, и мы ездили на охоту. Я наслаждался буйной и неистовой свободой. Такую свободу должен испытать каждый».
Эта буйная и неистовая свобода и есть то, что через призму «Тотема волка» будет называться «духом волка». «Самое важное в жизни – это возможность быть свободным… Эта личная свобода заключается не только в свободе делать деньги. Это и свобода слова, свобода организации. Волчьи стаи сильны, потому что они действуют не в одиночку», - заявляет он.
«Демократические революции в Китае потерпели поражение, потому что китайцы не сплотились воедино. В степях, живя вместе с кочевниками, я обнаружил, что в китайском обществе живет ген свободы… «Тотем волка» - это китайская статуя Свободы».
«Тотем волка» стал отметкой того, что Китай созрел для чего-то нового: мало того, что писатель может написать книгу с такой критикой своего общества, мало того, что эта книга может оставаться бестселлером в течение четырех лет: эту книгу еще и не запрещают. «Отчасти я удивился, а отчасти и нет», - говорит мне Цзян Жун. – Удивительным было то, что правительство обнаружило, кто я такой на самом деле, когда уже было слишком поздно. Знай они, что эту книгу написал я, ее бы запретили. Теперь же я не скрываю, кто я, от иностранных СМИ, а в Китае в интернете моя личность – это секрет, о котором знают все».
Теперь, когда «Тотем волка» выпускается на английском, я спрашиваю мнение Цзян Жуна, найдут ли в книге что-то для себя читатели на Западе. Он задумывается. «На Западе не очень-то понимают китайцев. С Китаем нужно иметь терпение. Ген свободы действительно живет внутри Китая. Нужно содействовать тому, чтобы он рос».
Он говорит о том, сколько перемен произошло в Китае, как растет демократия. В недавно опубликованной статье некоего чиновника из Центральной партийной школы говорится, что к 2040 году Китай достигнет намеченных целей демократии и повсеместной рыночной экономики. Когда ученики начальной школы проводили в своем классе выборы, «они использовали известные им условия, в соответствии с которыми проходят президентские выборы в США. Они знают, как нужно кого-то лоббировать и как произносить речи. Эти молодые люди станут опорой демократии в Китае».
Несмотря на неудачи в своей жизни Цзян Жун смотрит в будущее Китая с оптимизмом. «Большинство членов компартии понимают, что тоталитаризм долго не продержится. Через одно-два поколения мы осуществим демократию и покончим с диктатурой. Я – большой оптимист. У китайской молодежи гораздо большее чувство свободы, чем у других поколений».
У него нет такой уверенности относительно поднятых в романе тем защиты окружающей среды. Туча пыли, висящая над Пекином, постоянно напоминает о наступающих на китайскую столицу песках пустыни, до которых от пригородов можно уже доехать на машине. «Нас ждут величайшие битвы не между странами или народами, а с экологической угрозой. Природные катаклизмы заставят страны сотрудничать. Я был в ужасе, когда увидел, что тысячелетняя экосистема обращена в пыль в течение одного десятилетия. Моя книга – урок всему миру».
Перевод с английского И.Егорова
