Глава из книги
КРИМИНАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ И ЕЁ ГЕРОИ
Силы правопорядка
В годы Токугава управление административной столицей и поддержание в ней порядка осуществлялось учреждением под названием мати бугё (дословно «городской наместник»). Это была городская управа, одновременно выполнявшая функции полиции, суда, прокуратуры, пожарной охраны и социального обеспечения. В средневековой Европе похожие административные органы назывались магистратами. При Петре I они существовали и в России. Магистрат Эдо время от времени принимал также решения по вопросам ценообразования и чеканки денег. В конце XVIII века в штате мати бугё насчитывалось 17 должностей, общая численность сотрудников – около 100 человек в каждом филиале, но она постоянно росла. Всего филиалов было два – Северный и Южный. В конце правления бакуфу в связи с обострением внутриполитической ситуации штат мати бугё был резко увеличен: одних только полицейских чинов (ёрики и досин)* числилось по 140 человек в каждом филиале. В предыдущие годы – 25 и 120 единиц соответственно (Минами, 1969).
На охране правопорядка были задействованы также горожане-простолюдины (окаппики), числом в несколько раз превосходившие служащих Городского магистрата. Но в его штат они не входили и жалованья от бакуфу не получали. Это были личные помощники и осведомители полицейских в ранге досин, которые сами их нанимали и содержали. Получив в руки символ полицейских полномочий дзиттэ и удостоверяющую эти полномочия грамоту, они ежедневно отправлялись на патрулирование городских кварталов. Это были обычные горожане-разночинцы, преимущественно низкого происхождения, хорошо знавшие жизнь городских кварталов. Первые окаппики появились в столице в 1690-х годах – сначала они помогали конвоировать арестантов в город, когда те в обмен на смягчение наказания соглашались выдать своих сообщников и показать кое-какие тайные места; это продвигало следствие. Но вскоре выяснилось, что в погоне за снисхождением суда арестованные сплошь и рядом оговаривают невиновных людей. Бакуфу специальным указом запретило использовать в расследовании показания задержанных, но распоряжение осталось на бумаге – уж очень эффективно получалось.
Со временем статус полицейских помощников окаппики укрепился и получил признание в городских массах. Более того, их стали побаиваться. Постоянно общаясь с преступниками и зная их повадки, помощники начали использовать своё положение в корыстных целях. Заглядывает такой служивый в купеческую лавку и «по дружбе» шепчет хозяину: есть сведения, что не всё чисто с его работниками, арестованные под пытками кое-что рассказывают... Хозяин понимает, как отвести беду, и готовит доброжелателю подношение. Каждый окаппики имел на содержании по 2-4 собственных помощника (ситаппики), и жалованье для них тоже нужно было где-то добывать. Главные кварталы развлечений Ёсивара и Фукагава ежемесячно жертвовали магистрату по 170 рё на содержание его городских помощников, но эти деньги до них доходили редко.
За годы Токугава бакуфу неоднократно запрещало использование простолюдинов в следственных действиях, но каждый раз отступало – казённых средств на охрану порядка катастрофически не хватало. Поэтому большую часть эпохи кварталы городов патрулировались именно этими помощниками полицейских и их подручными. В середине XIX века в Эдо числилось 380 окаппики и полторы тысячи ситаппики.
В начале XVIII века в помощь силам правопорядка были введены должности квартальных старост (матидосиёри) и подчинённых им «уважаемых граждан» (матинануси) для выполнения административных поручений и надзора. Они доводили до населения своего квартала распоряжения бакуфу, присматривали за торговцами и т.д. Это тоже были помощники магистрата, но легальные и уважаемые в народе. Набирали их из числа верных людей, предки которых служили в своё время Токугава Иэясу.
Наконец, в гуще народных масс посменно, через месяц, работали доверенные лица из тех же кланов (гатигёдзи), которые присматривали за самыми богатыми домами в своём квартале, защищая их от преступных посягательств. Среди горожан была выстроена иерархическая вертикаль, напоминавшая самурайскую. Народные помощники полиции пользовались уважением сёгуната. Квартальных старост и «уважаемых граждан» из Эдо, Киото и Осака не забывали приглашать на новогоднюю торжественную церемонию в замок сёгуна. Правда, она проходила отдельно от самурайской, в специальном зале, где горожанам подносили рюмку сакэ и традиционный веер в подарок.
Первые посты «народной полиции» (цудзибан) появились в 1629 году по распоряжению бакуфу. В городе было неспокойно – нескончаемые ссоры и вооруженные стычки между самураями едва ли не каждый выход из дома превращали в приключение. Удельным князьям и хатамото было велено организовать дежурные посты; в первую очередь, в воинских кварталах для предотвращения немотивированных убийств простолюдинов, попавших под горячую самурайскую руку. Закон о наказании за это преступление действовал уже четверть века, но больше на бумаге. Князья распоряжение выполнили – кто самостоятельно, кто вскладчину с коллегами – и дежурство в городских кварталах установили. Но для экономии средств нанимали в охранники такой контингент, что от него самого было впору город охранять. Со временем такие же дежурные посты (дзисинбан, «самоохрана») стали создавать и сами горожане. Купцы, квартальные старосты и другие городские авторитеты их организовывали и контролировали. Это была та самая народная полиция, о которой В.М. Головнин писал: «В каждой улице избираются из граждан старшина и помощники его, которые должны сохранять и ответствовать за тишину и порядок в своей улице; на площадях и перекрёстках устроены будки, в которых находятся пожарные инструменты и всегда бывает караул. По ночам часто ходят дозоры и ... никто не смеет идти без фонаря» (Головнин, 1816).
На одном посту в ночное время дежурили обычно от двух до пяти человек. Они же следили за возгораниями и при пожаре звонили в колокол. Наконец, третий и последний бастион правопорядка – квартальные сторожа. Их работа заключалась в отпирании и запирании ворот в своём квартале дважды в день, утром и вечером. После десяти вечера через ворота можно было пройти только с разрешения сторожа, который интересовался личностью путника и передавал коллеге на следующих воротах. И не всегда безвозмездно. Со временем будки квартальных сторожей начали выполнять и функции дежурных магазинов, где в любое время суток можно было прикупить бытовую мелочёвку. Вся эта многослойная система наблюдения и контроля благополучно просуществовала до конца правления Токугава. В середине XIX века в Эдо насчитывалось около двух тысяч таких пунктов правопорядка, в том числе около 900 контролируемых сёгунатом. В дальнейшем они трансформировались в широко известные сегодня полицейские посты кобан, без упоминания о которых не обходится ни один туристический справочник по Японии.
Возглавляли работу всей этой системы Северный и Южный магистраты, работавшие поочередно, через месяц. А с 1702 по 1719 год их было даже три. Третий назывался Внутренним магистратом (Накамати бугё); его учредили после того как в 1702 году 47 самураев из рода Асано отомстили чиновнику бакуфу за смерть своего господина, напав на его усадьбу и убив обидчика.
Как и всякое учреждение, магистрат работал по-разному: были удачные периоды, были не очень. И свои герои у него тоже имелись. Самые знаменитые – Оока (Этидзэн) Тадасукэ (1677-1752) и Тояма (Кинсиро) Кагэмото (1793-1855). Первый известен тем, что из 75 лет своей жизни 39 лет занимал в магистратуре руководящие посты и провёл множество значимых реформ. Второй жил почти на сто лет позже своего предшественника и возглавлял его в течение 17 лет. Начальник Городского магистрата – самая известная и популярная в Японии историческая фигура, о ней знают даже школьники, которые не любят историю, но регулярно смотрят телесериалы из жизни Эдо.
Почему филиалов было два и почему они работали по очереди? Во-первых, преступность в XVII веке быстро росла. А во-вторых, нужно было обеспечить работой и казённым содержанием как можно больше вооружённых и честолюбивых самураев, оставшихся без дела после объединения страны. Поэтому и появились два, а затем и три столичных магистрата, работавших по очереди. Самураев они не судили – боролись с преступниками только из низших сословий. Охрана правопорядка и система правосудия создавались в условиях иерархического общества и учитывали эти условия. Молодые хатамото с размахом гуляли в кварталах Ёсивара и Фукагава, делая при этом немалые долги. Если они накапливались и кредитор набирался смелости о них напомнить, то хатамото мог быть вызван для разбирательства – но не в Городской магистрат, а только в Высшее судебное присутствие** (Хёдзёсё), где ему могли напомнить о долге чести и наказать домашним арестом. Если это не действовало, то ослушника отправляли служить куда-нибудь подальше от столицы, чаще всего в замок Кофу (современная преф. Яманаси). Однако за серьёзные преступления (воровство, разбой нарушения устава Букэ сёхатто) карали без снисхождения. Но только высший чиновник бакуфу в ранге госсоветника (родзю) по представлению Городского магистрата мог направить хатамото приказ совершить харакири. Если приказ выполнялся без возражений, то осуждённому сохраняли честь и объявляли его умершим от болезни, а члены его семьи не ущемлялись в правах наследования.
Вообще, в судебнике того времени правила наказаний для воинской элиты формулировались довольно расплывчато. При вынесении приговоров больше исходили из практики и прецедентов прошлого. Приговор к ритуальному самоубийству считался привилегией, в столице такие приговоры выносились только удельным князьям и хатамото. Вассалам сёгуна более низких рангов (гокэнин) за такие же проступки просто рубили головы. В то же время приказ совершить сэппуку мог отдать и удельный князь любому из своих вассалов. И даже состояние провинившегося влияло на то, как он должен был умереть. Например, небогатые удельные князья с доходом менее 500 коку риса совершали сэппуку во внутреннем дворе тюрьмы Кодэмматё, а те, кто имел более 500 коку, делали то же самое в более комфортной обстановке – в какой-либо столичной усадьбе.
В марте 1784 года хатамото Сано Дзэндзаэмон (доход 400 коку) во время стычки в замке Эдо тяжело ранил младшего советника (вакадосиёри) Танума Окитомо; через 8 дней раненый скончался. За обнажение меча в замке сёгуна уже полагалась смертная казнь, и Высшее судебное присутствие приговорило Дзэндзаэмона к ритуальному самоубийству. Каковое и было совершено в тюрьме под контролем чиновника тайного надзора. Выбрать помощника для отрубания головы после нанесения себе раны князю не позволили – уровень дохода не соответствовал. Поэтому в роли кайсяку выступил тюремный полицейский. Эти детали сохранились благодаря тому, что все участники церемонии сэппуку перед её началом должны были называть свои имена, и они фиксировались в протоколах.
По отношению к низкоранговым и рядовым самураям сословное судопроизводство осуществлялось в целом более строго, чем в отношении высших. Уже в XVII веке убийство безоружного простолюдина самураем тщательно расследовалось и часто заканчивалось обвинительным приговором исходя из принципа равного наказания для обоих участников конфликта. Во второй половине Токугава появились своего рода офицерские суды чести, которые могли вынести свой собственный приговор самураю даже в том случае, если суд не смог доказать его вину.
Девятнадцатого октября 1671 года молодой самурай Адати Тюэмон с тремя приятелями отправился погулять в район Асакуса. Тюэмон служил в охране столичной резиденции удельных князей из провинции Тёсю, которая располагалась в районе Роппонги. Хорошо погуляв и отдохнув в Асакуса, приятели зашли в чайный домик. Перекусили гречневой лапшой и засобирались домой. Рассудив, что путь неблизкий, решили взять лошадей и отдали хозяйке деньги. Посидели ещё немного, а когда вышли, то увидели, что на лошади Тюэмона уже сидит другой всадник. На вопрос о том, что бы это значило, стоявший рядом конюший ответил, что, мол, долговато вы собирались, вот и пришлось лошадку другому клиенту отдать. Адати Тюэмон возвращается к хозяйке и уточняет, получил ли конюший деньги. Да, говорит хозяйка, получил. «Так значит ты, подлец, деньги взял, а лошадь не даешь. Стало быть, деньги всё равно, что украл?» – «Как это украл, когда вас всё нет и нет? Вы что такое говорите?». Надо сказать, что в XVII веке японский сервис был совсем не тот, что сегодня. Хотя в данном случае конюший самураю явно не грубил. Но тот всё равно не выдержал взаимного непонимания и выдал ему несколько крепких тумаков. На скандал сбежались люди и стали уговаривать самурая простить бестолкового конюшего, что тот и сделал, погасив конфликт. Догнал приятелей, которые уже отъехали, и сказал, чтобы они бросили лошадей, коль скоро тутошние люди такие жулики. Тут уже другой конюший, владелец лошадей, начал ругать Тюэмона, в том числе и за избиение коллеги. Терпение самурая истощилось, и он выхватил меч. Ударил конюшего тупой стороной лезвия побольнее, сунул обратно в ножны и предложил друзьям идти отсюда прочь, да побыстрее. Но чтобы выйти из квартала, надо пройти через ворота, которые запирались при малейшей тревоге. Подойдя к воротам, увидели сторожей с палками в руках. «Нам передали, только что в Асакуса был избит конюший, пропустить вас не можем». – «А ты сам-то видел, что говоришь? – «А чего тут видеть, дело ясное, ворота закрыть надобно». – «Да жулик он, твой конюший, и поделом ему досталось, но я его простил». Дальнейшая дискуссия четырех самураев со сторожами ситуацию не улучшила. Всё закончилось потасовкой, которая привлекла новых зевак и желающих поучаствовать. С ними и оскорбленные конюшие подоспели. У второго кроме хорошего синяка на плече оказался и небольшой порез – видимо, его всё-таки задело лезвием. Раненый конюший схватил Тюэмона за рукав, но получил удар рукояткой меча и отпустил. Самураи сумели открыть ворота и вырваться из квартала, но неугомонный конюший кинулся вдогонку и снова атаковал обидчика, теперь уже с палкой в руках. В то время массовые драки горожан были делом вполне обычным, и полиция за это строго не наказывала. Но быть избитым обычной палкой для самурая считалось верхом позора. На тренировках самураи тратили много времени на отработку приёма нукиути. Это когда одним слитным движением вынимается из ножен меч и наносится удар. Вот таким движением Адати Тюэмон и зарубил напавшего на него конюшего. А потом таким же заученным движением протёр меч и бросил его в ножны. Так на почве мелкой ссоры, в которой виновны оба участника, днём и при свидетелях произошло убийство.
Тюэмон пытался бежать. Сначала по земле, потом по воде. Выбросил мешавший ему короткий меч, сбросил верхнюю накидку. Когда окружили, отбивался мечом, но его выбили из рук веслом. В плетеной бамбуковой клетке задержанного доставили к главному дознавателю (ёрики), где он дал письменные показания. Подробности происшествия дошли до нас благодаря этому протоколу. В тот же день задержанного переправили в тюрьму Кодэмматё, где он провёл ночь. На следующее утро снова допросили, уже в магистратуре. Проведя расследование, решили, что Адати Тюэмон лишил человека жизни без достаточных оснований, и должен заплатить за это своей собственной. На уточняющий вопрос судебного секретаря, должен ли приговоренный совершить сэппуку или быть казнен, последовал ответ: «Это не имеет значения». Адати Тюэмон служил провинциальному клану, и его вместе с документами по делу отправили в княжество Тёсю, по месту основной службы. Местный удельный князь мог спасти осуждённого, приказав ему сменить имя и место службы, но не стал; Тюэмон получил от него письмо, после которого убил себя.
————————————
* Ранг ёрики примерно соответствовал должности начальника райотдела милиции с совмещением функций прокурора и судьи того же уровня; досин – старшего оперуполномоченного. Обе должности относились к категории гокэнин – служащих бакуфу без права аудиенции у сёгуна.
** Совещательный орган при бакуфу, куда входили все госсоветники, начальники магистратов и руководитель службы тайного надзора.
