И ещё...
_____________________________________________
.....В данном разделе мы постараемся вкратце просуммировать, резюмировать содержание нашей работы. Разумеется, в представленной нами теоретической модели выражения проблемы жизни и смерти в различных культурах современного мира будет идти речь (кроме соответствующих оговорок) о некоем усреднённом образе представителей этих культур, наиболее полно соотносимом с их чертами и качествами, так как, вне всяких сомнений, личностный разброс по тем или иным психическим и другим показателям имеет место в любой культуре человечества.
Итак, по нашей модели, наибольший страх смерти оказывается присутствующим в Китае и Японии, а наименьший – в Индии и мусульманской культуре. Что же касается отношения к жизни, то наиболее сильное “привязывание” к ней, зависимость от физического (в значении “земного”) существования, должно иметь место в Японии, Китае и на Западе, а наименее сильное – в Индии.
Укажем, что по нашей модели также и среди различных групп представителей культуры Запада присутствуют достаточно выраженные психологические различия относительно психологического аспекта проблемы жизни и смерти: нами уже отмечалось, что они имеют место между православными, протестантами, католиками, атеистами и агностиками.
Высочайший показатель страха смерти и ярко выраженная мировоззренческая зависимость от образа “земного мира” присутствуют в Китае, что поясняется невыраженной религиозностью культуры этой страны (яркими примерами такого мировоззрения являются буддизм, даосизм и конфуцианство) и, значительным образом, переносом функции подавления или нейтрализации гнетучести и удручения от ожидания физического конца с религии на государственный аппарат, философию и “философскую религию”. Последние, тем не менее, оказались не в состоянии решить вопрос борьбы со страхом смерти с такой же эффективностью, как религии, хотя бы существующие территориально рядом – индуизмом и исламом. Вместе с тем, в Тибете с его ламаизмом, который ныне входит в структуру КНР, корректно будет встретить значительно менее выраженный показатель страха смерти и “привязывания” к земной жизни, ибо, как уже было нами указано, его причисление к культуре Китая в работе является условным.
В чём-то подобная по отношению к Китаю ситуация наблюдается и в Японии, где национальная религия – синтоизм – также не в состоянии эффективно бороться со страхом смерти, практически обязательно присутствующим в психологии людей, и связана с очень высоким оцениванием земного существования. Известный японский эстетизм имеет прямую зависимость от сознания, которое базируется на религии синтоизма. Последняя, кроме религиозных, эстетически-воспитательных и других функций является ещё и значительным усилителем японского национального самосознания, фактором объединения в общую целостность самой Японии и в национально сознательные и сформированные социальные системы за её пределами. Говоря же о страхе смерти, то кардинально не изменяет существующую ситуацию ни присутствие в японской культуре дзэн-буддизма, ни существование разнообразных, часто синкретических сект, ни “культ чести”, яркое историческое выражение которого – обряд харакири.
Культура Запада занимает среднюю позицию в системе обеих критериев, но внутренне она однородной отнюдь не является. Страх смерти наиболее сильно реализуется у агностиков и атеистов: подобные мировоззренческие системы, в подавляющем большинстве случаев, не в состоянии эффективно нейтрализовать страх смерти. Именно у этих слоёв населения присутствует также и наиболее выраженный показатель оценивания “земного” существования, что связано с переключением психической рефлексии именно в этом направлении; интересно, что страх смерти более выражен у агностиков (это поясняется более “плавающей” и неопределённой картиной мира), чем у атеистов, а ценность “земной” жизни у последних занимает более высокое место, чем у первых (что тоже детерминируется степенью определённости своего существования в мире, чёткостью образа мира, а этот параметр выше у атеистов, чем у агностиков). Относительно христиан ситуация имеет место следующий характер: среди них высочайший страх смерти присутствует у протестантов, средний – у католиков, и, соответственно, наиболее низкий у православных; градация же относительно второго показателя прямо противоположная, причём представители католической ветки христианской религии занимают среднюю позиции в обоих случаях. Последний факт имеет своё объяснение в географическом и культурном распространении католицизма, что привело последнего к его определенной обобщенности между психологическим миром протестантизма и православия. Указанное различие в обоих показателях между православными и протестантами поясняется общими психологическими особенностями их мировоззрений и культур. Православие очень ортодоксально и путь к спасению находит в теле Церкви и в бегстве от образа “злого”, агрессивного и несправедливого мира. Протестантизм, наоборот, очень практичен и свой, так сказать, “опрактиченный”, путь к Богу находит в насыщенной жизненной деятельности, проповедях в толпе, активной общественной борьбе с трудностями и т.п. Понятно, что в этом случае зависимость от физической жизни и ценностей “земного” порядка оказывается высокой, как их оценивание (субъективная значимость), так и страх смерти (при которой связь с физическим миром – носителем и субстратом этих ценностей – прекращается); в православии ситуация противоположная.
Мусульманская культура (точнее – поликультура) имеет наиболее низкий из всех других культур показатель страха смерти и занимает предпоследнее место по значению показателя оценивания “земной” жизни. Поясняется это тем, что всю эту культуру, всю её жизнь пронизывает ислам, который обладает в культуре и жизни её выраженных представителей не меньшее место, чем занимает католицизм в Риме или ламаизм в Тибете. Результатом такого положения вещей является сильно выраженная стратификация, предметная и ценностная обозначенность в образе мира и жизни, внешнего и внутреннего по отношению к субъекту бытия; это является сопутствующим результатом вытеснения страха смерти, который подавляется жёсткими социальными программами и установками (так сказать, является, в некотором смысле, “платой” этой культуры за нивелирование в ней страха смерти). Соответствующее и отношение к жизни: стратифицирующий и расписывающий жизнь ислам не приводит и к излишней привязанности к земному существованию.
Культура Индии имеет наиболее низкий показатель оценивания физического существования, оценивания “земной” жизни, и занимает предпоследнее место по интенсивности показателя страха смерти. Причина этого состоит в феноменально высокой степени насыщения образа мира представителей этой культуры метафизическими, духовными идеями, построениями и ценностями. Главное устремление для ярких представителей этой культуры – достижение новых духовных высот и состояний, а не сугубо “земное” существование. Вся культура этой страны насквозь пронизана метафизичностью, что, помимо иного, говорит ещё и о том, что индийская культура обладает значительной силой резистенции относительно известных воздействий культуры Запада и является общественной системой, как мы уже указывали и как доказывает история, очень стабильной, предрасположенной к творческим процессам интегрирования и интериоризации, причём это справедливо не только для сельских жителей, что было бы не удивительно и почти для всех других культур мира, но и на уровне больших городов.
Дополнение: проблема жизни и смерти в культуре всего человечества
(эпохе золотого века – Розе Мира)
______________________________________________
Милые участники конфы, если не затруднит, пожалуйста, можно в двух словах
: Ваше мнение или как Вы относитесь к Даниилу Андрееву, Эрнсту Мулдашеву и Лобсанг Рампа?
Кстати, Орландо простите, но нигде не могу найти книг Шпенглера, может подскажете ссылку где искать?
