Чота тема как-то затихла....
Может подкинуть что-нибудь для затравки
Автор: Ким Сынъ-Ок (1941 ~ по сей день)
Сеул, зима 1964 года
Если вы были в Сеуле зимой 1964 года, то знаете, что с наступлением ночи на улицах появлялись передвижные палатки с кальмарами, жареными воробьями и тремя видами водки. Холодный ветер раздувал балдахины передвижных закусочных, пробирал до костей и заставлял для согрева пропустить рюмку-другую — дядька в старой армейской куртке любезно разливал водку в мерцающем свете фонаря. В одной из таких палаток мы и встретились: я, парень в очках в широкой оправе, похожий на студента, и человек неопределенной внешности, по которой можно было сказать лишь то, что он очень небогат и лет ему примерно тридцать пять.
Мы разговаривали со студентом, я узнал, что его зовут Ан, ему двадцать пять лет, а специальность у него такая, что я, никогда не видевший университета и представить не мог, что такая существует. В свою очередь он узнал, что и мне двадцать пять, родом я из пригорода, пытался поступить в военное училище, но провалился и был призван в пехоту, переболел гонореей, а сейчас работаю в районном управлении военных дел.
Темы для бесед закончились. Мы молча наливали друг другу и пили, когда я взял в руки дочерна прожаренного воробья и понял, что у меня появилась тема для разговора. Я мысленно поблагодарил воробья.
— Брат Ан(1) , тебе нравятся мухи?
— Я как-то не думал об этом. А тебе что — нравятся?
— Да, — уверенно ответил я. – Потому что они умеют летать. Даже не поэтому, а потому что я могу их поймать – поймать того, кто летает. Ты когда-нибудь ловил что-нибудь летающее?
— Погоди-ка. – он смотрел сквозь очки на меня, будто я был где-то далеко. – Нет, не приходилось. Кроме мух.
Днём было на удивление тепло, дороги растаяли и заполнились грязью, с приходом ночи заледеневшей повсюду, в том числе и на подошвах. Мои туфли из бычьей кожи протитывались поднимающимся от земли холодом. Такие палатки – скорее места в которые ненадолго заглядывают по пути домой, мало кто приходит чтобы пообщаться. Ан был одним из этих редких людей, подумал я, постучав ногами по полу, чтобы окончательно не задубеть.
— Брат Ким, а ты любишь мечтать? Фантазировать? – обратился ко мне Ан.
— Люблю-не люблю. – с радостью, что разговор продолжается ответил я.
Фантазии бывают разными – приятными, дурными, но ведь именно они заставляют чувствовать себя живым. Нельзя однозначно ответить. Дурная мысль вызывает грусть, приятная – улыбку и даже радость.
— Знаешь, я провалил вступительный экзамен в военное училище, и некоторое время делил съёмную комнату с таким же непоступившим. Я тогда впервые попал в Сеул. О генеральстве можно было и не мечтать. Такая вот рельность — будто давила, становилась плотнее. Чем выше взлетаешь за мечтой, тем больнее падаешь. Я тогда любил наблюдать за людьми в забитых автобусах. Мы быстро завтракали и со всех ног бежали на автобусную остановку на горе Миари... Я ведь в первый раз попал из деревни в город, знаешь, что было самым интересным? Смотреть, как ночью зажигаются окна в многоэтажках, точнее на фигурки людей в окнах... Так вот, в набитом автобусе к тебе может запросто прислониться красивая девушка. Иногда ты трогаешь её руки, можешь положить ладонь ей на ногу. Как-то раз я целый день пересаживался с одного автобуса на другой. Хотя в итоге так устал, что меня даже стошнило...
— Это ты к чему?
— Я хотел рассказать о мечте. Послушай. Так вот, мы с другом, как карманники, протискивались каждое утро в автобус, искали молоденькую девушку и становились напротив. Я хватаюсь одной рукой за поручень, опираюсь и как бы безразлично опускаюсь взглядом вниз по её животу. Когда глаза привыкают к качке, видно как опускается и поднимается низ живота.
— Из-за дыхания?
— Конечно. Она же живая. Хотя сейчас не об этом... Каждый раз, когда я смотрел на тихие движения её живота, на душе было так светло и спокойно. Я люблю это движение до умопомрачения.
— Да, эротические фантазии! – произнёс Ан тоном шестнадцатилетнего подростка.
Я разозлился. Это всё равно, как если бы я вел на передачу на радио и спросил о самом удивительном в мире. Кто-то сказал бы, что это рассвет в мае, или... а для меня самое удивительное – это движение внизу живота девушки, сказал бы я.
— Нет, это не эротические фантазии, — жёстко ответил я. – Это правда.
— А разве правда не может быть эротической?
— Не знаю. Может и может...
— Но это движение живота вверх-вниз – не мечта. Ким, ты не придумываешь, ты вспоминаешь.
И мы снова погрузились в молчание, смотря в свои рюмки.
«Сукин сын, пусть по-твоему это не мечты», — думал я, когда он снова заговорил.
— Я тут подумал, и пришел к выводу, что всё же это «вверх-вниз» — одна из форм твоих мечтаний.
— Да? – обрадовался я. – Это точно мечта. Я люблю низ живота женщин. А ты, Ан, что нравится тебе?
— Ну, не что-то конкретное. Люблю просто фантазировать. Просто. Например, демонстрация...
— Демонстрация? ?? Поэтому-то в Сеуле так много демонстраций...
— Сеул – это рассадник ненависти. Разве нет?
— Не знаю. – стараясь прочистить горло, ответил я.
Наш диалог опять остановился. На этот раз пауза была длиннее. Мы сидели и молча пили. Я грустно подумал, что пора уже отправляться домой. Я перебирал, что сказать: «ну, в другой раз поговорим» или «было приятно пообщаться», и вдруг Ан, выпив очередную рюмку, взял меня за руку.
— Ты не думаешь, что мы сейчас соврали?
— Нет, — устало сказал я, — Может быть ты, брат Ан, и врал, но я – нет.
— Просто мне кажется, что мы врали друг другу, — продолжал настаивать он, смотря на меня сквозь очки красными глазами, — Когда я встечаю ровесников, я, почему-то, всегда хочу поговорить о мечтах. Но беседа никогда не длится больше пяти минут.
Мне одновременно казалось, что я понимаю и не понимаю его.
— Поговорим о чем-нибудь другом, — предложил он.
Я хотел сделать приятное собеседнику, да и хмель требовал выговориться. Поэтому я начал:
— Напротив базара Пёнхва стоят в ряд фонари, восьмой в восточном направлении не горит. – увидев удивленние, я начал с новой силой, — А в универмаге Хвасин на шестом этаже светятся только три окна.
И тут удивиться пришлось мне, потому что лица Ана озарилось радостью. Он скороговоркой подхватил:
— На автобусной остановке у Западных Ворот стояло тридцать два человека, из них семнадцать женщин, пятеро детей, двадцать один парень и шесть стариков.
— Когда это было?
— Сегодня вечером в семь пятнадцать.
— Ааа... — начал было я.
А он как заведённый продложал:
— В переулке около Тансонса(2) в первом мусорном баке лежало две обертки от шоколада.
— А это когда?
— Четырнадцатого числа в восемь вечера.
— У орехового дерева напротив больницы Красного Креста сломана одна ветка.
— На перекрестке в Ыльджиро есть пивнушка без вывесок, где работают пять девушек по имени Миджа. И зовут их по тому, как давно они работают: Старшая Миджа, Вторая Миджа, Третья Миджа, Четвертая Миджа и Младшая Миджа.
— Но это кроме тебя, брат Ким, знают и другие. Ведь не ты один ходил в эту пивнушку.
— Я как-то об этом не подумал. Тогда так, я однажды переспал со Старшей Миджой, и она на следующее утро купила мне у уличной торговки трусы. И эта Старшая Миджа хранит деньги в пустых бутылках из под водки в монетах по 100 вон.
— Вот это считается. Это абсолютно твой, Ким, секрет.
Мы прониклись интересом и уважением друг к другу. Если начинали говорить одновременно, то долго уступали очередь, пока кто-то не соглашался продолжить.
Теперь была его очередь говорить:
— Пока я сегодня вечером в семь пятнадцать смотрел на троллейбус, шедший от Западных Ворот, я увидел пять раз, как брызнули искры.
— Ты, Ан, сегодня просто прописался на Западных Воротах.
— Ну так получилось...
— В здании Ёнбо есть туалет, ниже ручки двери сантиметра на два есть следы царапин.
Он засмеялся во весь голос.
— Это ты сам и поцарапал?
Мне оставалось только покачать в подтверждение головой.
— Как догадался?
— Я тоже так иногда делаю, — ответил он. — Но как-то мне не по себе от этих воспоминаний. Может, о таком надо просто молчать? Сделаешь что-либо подобное, а потом какое-то неприятное ощущение.
«А я часто таким занимаюсь, и мне нравится» — хотел сказать я, но вдруг вспомнил обо всём, и появилось чувство отвращения. Я промолчал и одобрительно кивнул головой.
В этот момент я подумал, что его слова получасовой давности (о демонстрациях) явно говорят о том, что этот очкарик из богатой семьи. Странно, что об этом я подумал только сейчас.
— Брат Ан, ты ведь из богатой семьи? В магистратуре сейчас мало кто может себе позволить учиться. — сказал я.
— Ну с тридцатью миллионами, которые имеет наша семья на недвижимости, можно называться и богатыми. Хотя это деньги моего отца. Да, я на самом деле в магистратуре учусь, если не веришь – вот студенческий.
С этими словами он вынул портмоне из кармана.
— Да не нужен мне твой студенческий. Скажи лучше, зачем богатенькому сынку сидеть холодной ночью в палатке и общаться с таким как я...
— Это... — начал он возбужденно, — но сначала я хочу спросить тебя кое о чём, Ким. Почему ты не идешь домой — уже ведь поздно?
— Не то, чтобы я так делал постоянно, у такого бедняка как я нечасто появляется лишняя копейка в кармане, чтобы разгуляться.
— А почему именно ночью на улицу?
— Это лучше, чем сидеть уставившись в стенку своей комнаты в хасуке(3) .
— На улице ты чувствуешь себя богаче?
— Богаче в чем?
— В жизни, наверное. Когда я выхожу по ночам из дома и гуляю, я освобождаюсь от всего, что сдерживает меня днём. Может, это я только чувствую, я не знаю. А ты, брат Ким, ты этого не чувствуешь?
— Может быть...
— Я абстрагируюсь от мира, и как бы наблюдаю за ним со стороны. Разве не так?
— Может быть...
— Все вещи, которые окружали и соприкасались со мной днём, с наступлением ночи обнажаются. Но разве это не бессмысленно – наблюдать за этими вещами.
— Смысл? Есть ли в этом смысл? Я не считаю кирпичи в стене с каким-то определенным смыслом...
— Да?... Бессмысленно... Нет, возможно, смысл есть, только я пока его не осознал. Может, и ты, Ким, еще не осознал. Но не надо думать об этом.
— Как-то всё запутанно. Это твой ответ, Ан? Ты как-то меня запутал своим смыслом.
— Да? Ну, извини. У меня что-то поднимается в душе, когда я выхожу на ночные улицы. — сказал он понизив голос, — Ким, мы, хоть и шли разными путями, но пересеклись. Даже если наша встреча напрасна, это не твоя и не моя вина. – продложал он возбуждаясь, — Пойдем где потеплее пропустим ещё по стаканчику. Я сегодня буду ночевать в мотеле. Если я гуляю, то никогда не возвращаюсь домой. Я, можно сказать, специалист по мотелям.
Каждый полез в карман за деньгами, чтобы рассчитаться, когда к нам кто-то обратился. Это был мужчина, пивший рядом с нами, до этого мы видели только его руки, освещённые тусклым светом. Казалось, будто он зашел не выпить, а просто тянулся к огню. На вид лет тридцать пять, чистое пальто, волосы уложены маслом — каждый раз, когда свет касался его головы волосы играли в свету. Но отчетливо чувствовалось, что он тоже бедняк. Может из-за его подбородка... или чересчур красных глаз... Он заговорил с нами, не обращаясь определенно к кому-то.
— Извините, можно мне с вами? У меня есть деньги. — голос его был тихий, обессилевший.
Чувствовалось, что он не навязывается, но тем не менее очень хочет пойти именно с нами. Мы переглянулись:
— Ты платишь, — сказал я.
— Пойдемте, — подхватил Ан.
— Спасибо, — сказал он таким же слабым голосом и двинулся за нами.
По лицу Ана было понятно, что ему не по себе, я тоже не видел ничего приятного в попутчике. Было так несколько раз, что мы весело проводили время, познакомившись в пивнушке, но чтобы рядом был кто-то в таком подавленном настроении... Весело может быть только если все веселы.
Мы медленно шли по улице, оглядывая по сторонам как туристы, сбившиеся с пути. С рекламного щита на нас заигрывающе смотрела красотка и улыбалась, с крыши одного здания усердно моргала неоновая вывеска соджу(4) , рядом редко, как будто то забывала, то вспоминала, моргала вывеска аптеки, там и сям встречались кучки бомжей, мимо которых горожане проходили не поднимая глаз. Одиноко летал кусок газеты на ветру. В конце концов, он упал мне под ноги. Я наклонился и поднял: «У Михи. Специальные скидки» гласила реклама пивного бара.
— Сколько сейчас времени примерно? – спросил наш новый знакомый у Ана.
— Девять десять – немного погодя ответил Ан.
— Вы ужинали? Я — ещё нет. Я угощаю. Пойдем? – жалобно посмотрев на нас, спросил он.
— Я поел. — в один голос ответили я и Ан.
— Если хотите, то закажите. – добавил я.
— Да ладно, проехали. — ответил человек с тихим голосом.
— Кушайте, если хотите, мы посидим рядом, будем пить. – сказал Ан.
— Спасибо.
Мы зашли в ближайший китайский ресторан. Когда мы сели, незнакомец попытался снова уговорить нас поесть с ним.
— Можно даже самое дорогое блюдо заказать? — я пытался отвязаться от настойчивых предложений.
— И пейте самое дорогое, я решил сегодня потратить все деньги.
Мне показалось, что он что-то скрывает и поэтому мне было беспокойно, но я все равно попросил его заказать мне курицу и соджу. Он передал свой и мой заказы официанту. Ан удивлённо смотрел на меня. Я же слушал доносившиеся из-за стены женские стоны.
— Вы тоже что-нибудь закажите. – обратился незнакомец к Ану.
— Да нет, спасибо... — ответил Ан трезвым голосом.
Мы прислушивались к учащавшимся стонам. Время от времени слышался звон трамвая, надвигающийся и удаляющийся как волна реки, шум автомобиля, звонок откуда-то поблизости. Наша кабинка была окутана неловкой тишиной.
— Можно я кое-что расскажу? — спросил незнакомец. Он казался оттаявшим. — Выслушаете? Сегодня днём умерла моя жена. Она лежала в больнице Севранса(5) ... — в его взгляде, устремленном на нас, не было ни капли грусти.
— Сожалею, — я и Ан выразили соболезнования.
— Мы с женой жили весело. Она не могла рожать, поэтому время было только нашим. Денег было недостаточно, но если были, мы могли их полностью тратить на нас. В сезон клубники мы ездили в Сувон, осенью – в Кёнджу, по ночам – в кино, в театры...
— А чем болела? – осторожно поинтересовался Ан.
— Обострение менингита, сказал врач. Она уже перенесла операцию по удалению аппендицита, и воспаление лёгких у нее было, а в этот раз – нет. Умерла...
Незнакомец понурился и что-то долго пережевывал. Ан ущипнул меня за колено, намекая, а не лучше ли нам уйти. Я был только за. Но тут незнакомец поднял голову и продолжил говорить, что заставило нас остаться.
— Мы поженились в позапрошлом году. Познакомились совершенно случайно. Она была родом из пригорода Тэгу, хотя с её родственниками я не общался. Я даже не знаю, где их дом. Поэтому ничего не мог поделать.
Он опять опустил голову и начал что-то жевать.
— Чего ты не мог поделать? – спросил я.
Кажется, что он не слышал моего вопроса. Но через некоторое время он снова поднял голову и, как будто жалуясь, продолжал.
— Я продал тело жены больнице. Ничего не мог поделать. Я простой продавец книг. Ничего не мог сделать. Мне давали четыре тысячи вон. До встречи с вами я просто стоял у забора больницы Севранс. Хотел угадать по окнам, в каком корпусе морг, где лежит тело жены, но не получалось. Сидел под забором и смотрел, на грязный дым из трубы. Что они сделают с моей женой? Правду говорят, что студенты-практиканты распиливают пилой череп и разрезают животы?
Нам нечего было ответить. Официант принес тарелку с луком и желтой редькой.
— Извините, что донимаю вас. Просто мне надо было выговориться. Я хотел спросить: как лучше поступить с этими деньгами? Я хочу их все сегодня потратить.
— Потратьте. — быстро ответил Ан.
— Побудьте со мной, пока эти деньги не кончатся. – попросил незнакомец. Мы не успели ответить, как он повторил, — Побудьте со мной.
Мы согласились.
— Давайте кутить! – впервые с момента встречи он улыбнулся, но голос его был по-прежнему слаб.
Продложение и окончание
http://proza.kz/work/1967
