Ромен Гари, рекомендую, вот одна из новелл:
СТЕНА (святочный рассказ)
Пер. с фр. - И.Макаров
В клубе мой друг доктор Рэй уселся передо мной в одно из тех старых
клубных кресел, в которых достойно проводили время столько именитых
англичан. Мы расположились в углу у огня, но не слишком близко, как раз
так, чтобы было не слишком жарко, а приятно тепло.
- И что же? Ничего? - заботливо спросил меня доктор.
- Ничего, - ответил я, - вот уже две недели, как передо мной стена...
Я пришел встретиться со старым другом, чтобы он рассказал мне одну из
тех чудесных историй, которые пробуждают энергию, внушают оптимизм и
помогают собраться с мыслями. Приближался декабрь, и я обещал редактору
большой молодежной газеты рождественскую сказку, одну их тех поучительных
и красивых историй, которые моя юная публика уже привыкла ждать от меня к
праздникам.
Обычно, когда подходит Рождество, я всегда нахожу милую и нежную
историю, это выходит у меня совершенно естественно, когда вечера такие
длинные, а витрины магазинов светятся и полны игрушек, уныло объяснял я
доктору, но на этот раз вдохновение меня, кажется, совсем покинуло...
Передо мной стена...
- Ну что ж... - Доктор смотрел задумчиво. - Я как будто нашел для вас
замечательный сюжет.
- Какой?
- ...Стена... Я не хочу ничего предписывать вам как врач, тем более что
здесь, в клубе, я не веду приема, если захотите какую-нибудь дурацкую
пилюлю, прошу пожаловать ко мне в клинику, это будет вам стоить пять
гиней, а сейчас я могу рассказать вам совершенно правдивую историю,
действительно о стене - ив прямом, и в переносном смысле.
Это случилось в одну из тех ледяных ночей накануне дня святого
Сильвестра, когда сердца людей сжимаются от невыносимой необходимости
любви и дружбы, тепла и чуда. А произошло вот что.
Я начинал свою практику, был прикреплен к Скотленд-Ярду в качестве
судебного врача, и нередко среди ночи меня поднимали с постели к
какому-нибудь бедолаге, которого ничто уже не могло разбудить. Был желтый,
тусклый декабрьский рассвет - а лучше в Лондоне и не бывает, - меня
позвали засвидетельствовать смерть в одном из страшных меблированных домов
на Графском дворе - нет нужды вам описывать, как там все отвратительно и
печально. Я присутствовал при освидетельствовании тела молодого студента,
юноши лет двадцати, который накануне ночью повесился в одной из тех жалких
комнатушек, где, чтобы включить отопление, нужно бросить шиллинг в щель
газового автомата. В комнате было смертельно холодно, я сел за стол
составлять свидетельство, и на глаза мне попалось несколько листов бумаги,
исписанных нервным почерком. Я взглянул на них, потом стал читать с
неожиданным вниманием. Несчастный молодой человек оставил нам подробные
объяснения своего отчаянного поступка. Разумеется, он жестоко страдал от
приступа острого одиночества. У него не было ни семьи, ни друзей, ни
денег. Приближалось Рождество, и все его существо страстно желало
нежности, любви, счастья и... и здесь история, собственно говоря, и
завязывается. В соседней комнате жила молодая девушка, он с ней не был
знаком, но встречал иногда на лестнице... И "ее ангельская красота" - вы
узнаете этот юношески пылкий стиль - поразила его в самое сердце. И вот,
когда он боролся со своим отчаянием и тоской, он услышал за стеной, в
комнате своей соседки некие звуки, какой-то шорох, скрип, стоны, которые
он в своем последнем письме определил как "характерные", природу их
нетрудно было угадать. Вероятно, эти шумы продолжались непрерывно, пока он
писал, потому что славный мальчик рассказал о них во всех подробностях. Он
как будто хотел освободиться от охватившего его бешенства и презрения -
почерк выдавал очень возбужденное состояние. Для молодого англичанина его
лет письмо, надо сказать, было довольно смелое. С безумной и безнадежной
иронией он не упустил ни одной детали. Он писал, как в течение по крайней
мере часа слышал стоны истинного сладострастия и как скрипела и ходила
ходуном кровать... Вам не надо это подробно рассказывать. Все мы это
когда-то испытали: звуки одиозных резвостей хоть раз звучали в ваших ушах
в то время, когда вы приникали одним из них к стене. Похоже,
сладострастные стоны "ангелоподобной" соседки больно уязвили его, особенно
если принять во внимание, в каком он был состоянии - одиночество, уныние,
общее неустройство... Он признался даже, что был тайно влюблен в
незнакомку. "По она была так красива, что я и заговорить с ней не смел", -
писал он. Он бросил несколько горьких проклятий (естественных для хорошо
воспитанного англичанина его возраста) "этому неблагородному миру",
который "терзает и разрывает" его сердце и в котором он больше "не хочет
пребывать". Короче говоря, ясно было, что все это происходило в очень
чувствительной и очень чистой душе, безумно одинокой, истерзанной жаждой
любви и плененной таинственным "ангелом", заговорить с которым мешала
застенчивость. И вот теперь он услышал через стену ее весьма земной голос.
Он оторвал от занавески веревку и совершил непоправимое.
Я прочел все его листочки, подписал свидетельство и, перед тем как
выйти, на минуту замер, прислушиваясь. Но за стеной все было тихо. Без
сомнения, любовные игры кончились и сменились здоровым сном. Человеческая
природа имеет все же свои пределы. Я спрятал вечное перо, взял свой
докторский саквояж и стал спускаться по лестнице, сопровождаемый
полицейским и домохозяйкой. Она еще не вполне проснулась и была в дурном
расположении духа. И тогда у меня появилось - ну, как вам сказать? -
любопытство, что ли... Разумеется, я нашел себе тысячу оправданий,
приличных и основательных... В конце концов, эта юная дама и ее
сладострастник были отделены лишь стеной, и, как мы знаем, довольно
тонкой, от комнаты, где произошла драма, и после всего, что произошло,
может быть, у них было, что нам сказать - может быть, какие-нибудь новые
подробности... Хотя, не стану от вас скрывать, главным образом влекло меня
все же любопытство - нездоровое или циничное, как вам угодно, - мне
захотелось взглянуть на это "ангельское создание", чьи стоны и вскрики
имели столь трагические последствия. Короче, я постучал в дверь. Никакого
ответа. Без сомнения, подумал я, он все еще в ее объятиях. Я очень живо
представил себе обезумевшую от страсти парочку под одеялом. Я пожал
плечами и стал спускаться, но хозяйка, постучав два или три раза и
покричав "Мисс Джонс! Мисс Джонс!"-взяла свою связку ключей и сама
открыла. Я услышал ее громкий крик, она выскочила из комнаты с искаженным
лицом. Я вошел и отдернул портьеру. Посмотрев на кровать, я понял, что
юный студент жестоко ошибся относительно природы рыданий, стонов и
скрипов, которые доносились до него через стену и которые толкнули его на
отчаянный шаг. Я увидел на подушке голову со светлыми волосами и лицо,
чудесную красоту которого не смогли уничтожить ни тяжкие страдания, ни
очевидные следы отравления мышьяком. Малышка умерла несколько часов назад,
агония была, судя по всему, долгой и бурной.
На столе лежало письмо, которое не оставляло никаких сомнений по поводу
мотивов самоубийства. Разумеется, это был случай острого одиночества и
разочарования в жизни...
Доктор Рэй замолчал и дружески взглянул на меня.
Пораженный вопиющей несправедливостью судьбы, я как будто окаменел в
своем кресле, и бессвязный ропот замер у меня на устах.
- Да... Стена... - задумчиво пробормотал доктор, - я думаю, это стоит
внимания. Да и название готово: "Стена"... Вполне подойдет для вашей
рождественской сказочки... Потому что приближается Рождество, а это для
людского сердца пора чудес и тайны.
