" Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас"
(от Матфея 11, 28)
Дорогие братья и сестры. Пришли дни Великого поста. Дни особого времяпровождения, когда оставляются земные развлечения и излишества, а ум сосредотачивается на исправлении внутренней, духовной жизни. В чем же заключаются особенности этих дней? Внешне – это исключение из рациона пищи животного происхождения и удаление от мероприятий, развлекающих наш ум. Внутреннее же проявление поста заключается в видении своих грехов и страстей и в борьбе с таковыми. Страсть, в православном понимании, означает страдание - это такие проявления нашего характера, которые отнимают у нас покой, радость, душевный мир. Зависть, гордость, превозношение, злоба, уныние, тоска есть ни что иное, как факторы, разрушающие наш жизненный стержень, ведущие к искажению нашей изначально богоподобной личности, привносящие в нашу жизнь неустроенность, неудовлетворение, разобщенность, одним словом, заставляющие нас страдать. Эти особые дни установлены Святой Церковью для переосмысления своей жизни, исправления и подготовки к Великому событию всей христианской истории – СВЕТЛОМУ ХРИСТОВУ ВОСКРЕСЕНИЮ. А подготовка заключается в очищение сердца и ума, чтобы с чистой совестью и радостью встретить воскресшего Христа.
Как вести себя во время поста?
Христианство - это религия радости, и неправ тот, кто призывает к унынию, к тому, чтобы мы имели скорбный вид. Вспомним слова Христа: "Когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое; чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцем твоим" (Мф. 6, 17-18). Надо, чтобы внутри нас был пост, но внешне мы излучали радость и были приветливыми по отношению к окружающим. Вспомним нашего великого святого преподобного Серафима Саровского, который был подвижником, ушел от мира, но когда встречал человека любого нравственного состояния, то улыбался ему и говорил: "Радость моя! Христос воскресе!"
В это воскресенье 19 марта состоится богослужение, посвященное памяти святителя Григория Паламы (2-я Неделя Великого поста)
"Каждое воскресенье Великого поста – помимо собственно того, что это воскресный день, – имеет еще и свой, особенный смысл. Прошлое воскресенье было посвящено Торжеству Православия, то есть воспоминанию того события, когда при содействии необыкновенного чуда Православие окончательно восторжествовало и иконопочитание одержало победу над иконоборческой ересью. Сегодня мы празднуем память святителя Григория Паламы – не только ради воспоминания его благочестивого жития, но еще более ради его возвышенного учения. Этот подвижник благочестия происходил из знатного рода: его отец был министром при дворе византийского императора и, как христианин, необыкновенно преуспевал в умном делании. Надо думать, что и всех своих детей он наставлял соответствующим образом. Известно, что сам святой Григорий Палама – он упоминает об этом в своих писаниях, так же говорят и другие источники – был учеником митрополита Феолипта, знаменитого святителя и наставника умного делания. После смерти отца Григорий Палама, даже не окончив образования – высшего по тем временам, – уговорил всю свою семью разойтись по монастырям. Он все оставил и ушел с братьями на Афон, а свою мать с сестрами определил в девичий монастырь. Казалось бы, этот человек, искавший только уединения, должен был так и окончить свои дни в покаянии. Почти сразу после своего пришествия на Афон он предал себя в послушание духоносным старцам и подвизался в отшельничестве. Но случилось так, что этому пустыннику и подвижнику понадобилось выступить на защиту Православия, а именно на защиту православных монахов, безмолвников от мирских мудрецов века сего, имевших ложные представлений об умном делании.
В Солуни – недалеко от Афона, нынешние Салоники – оказался некий философ Варлаам, по виду православный. Он был грек, жил в Великой, или Новой, Греции – южной области Италии, заселенной греками, и находился под влиянием западного католичества, хотя как будто бы принял Православие. И вот, пользуясь тем почетом и уважением, которое ему как человеку, обратившемуся в Православие, оказали в Византии, в особенности при царском дворе, Варлаам, обладавший исключительным честолюбием, стал проповедовать свое учение. Он сравнивал светскую философию и вообще все мирские науки и искусства с подвижнической жизнью и говорил, что не только подвижники, но и сами пророки ничем не отличаются от языческих философов, а познание, данное нам Богом через Откровение, равно знаниям, добытым естественным путем – через рассуждения и исследования. Кроме того, он сомневался в учении православных о благодати и в особенности критиковал возможность того непосредственного ее ощущения, которое испытывали подвижники во время глубочайшего погружения в молитву, – то есть созерцание Божественного света. Григорий Палама вынужден был защищать Православие. Сначала против ереси Варлаама он стал писать письма, потом особые произведения, которые назвал «Триадами», поскольку каждое из них состояло из трех частей; всего было написано три «Триады». Впоследствии на соборах, созванных в Константинополе, эта ересь была осуждена, хотя и Григорий Палама совершил свое дело не без скорбей, ибо сначала осудили ересь Варлаама, а потом усомнились и в некотором моменте учения самого святителя Григория. Его осудили как еретика, и он даже пробыл несколько лет в тюремном заключении. Но впоследствии новые соборы установили истину и учение Григория Паламы – а правильнее сказать, древнее учение святых отцов и всей Православной Церкви – восторжествовало.
В чем же оно состоит? В том, что познание, преподанное нам Духом Святым, собственно и является единственным истинным познанием. Все остальное – это догадки, в лучшем случае подтверждающие богооткровенное учение, а в худшем – ничего из себя не представляющие, ничего для нас не значащие; все внешние учения для нас – скорее какие-то призраки, чем действительность. Таким образом, святитель Григорий Палама предвосхитил борьбу с рационализмом, которая предстояла Церкви в последующие столетия. Начиная с XIV–XV веков на Западе происходило так называемое Возрождение, то есть возобновление языческого подхода к жизни, языческого отношения к познанию; возникло сомнение в Божественном христианском откровении, а в конечном счете – отвержение его. На протяжении многих столетий Церковь вела борьбу с самонадеянным, обоготворенным человеческим разумом. Кроме того, святитель Григорий Палама отстаивал учение, что Божественный свет, который подвижники – конечно, не все подвизающиеся, но достигшие высочайшего преуспеяния, – созерцают в своих высочайших духовных состояниях, есть слава и действие Божества. По учению же еретика Варлаама Бог является совершенно непознаваемым, как бы замкнутым в Самом Себе, и мы знаем о Нем только то, что Он существует, знаем Его только из того, что Он Сам открыл о Себе, а непосредственного, опытного знания о Боге мы как будто бы не можем иметь, потому что между Богом и творением, по учению Варлаама, как и по учению западной католической Церкви, – бесконечная пропасть. Отчасти это правильно, действительно пропасть между творением и Творцом бесконечна. Но она преодолевается той славой и тем Божественным действием, которые изливаются из Сущности Божией и достигают всякое творение, в особенности творение разумное. Да и само творение – это Божественное действие. Все мы, как сказано в Священном Писании, в Нем [в Боге] живем и движемся и существуем (Деян. 17, 28). И потому это учение о Божественном свете, очень возвышенное и касающееся как будто бы только немногих высокопреуспевших подвижников благочестия, в действительности имеет значение для всякого самого простого, обыкновенного верующего, каждого православного христианина. Ведь и сама наша вера – когда, например, простой, по сравнению с образованными богословами невежественный и ничего не понимающий человек, не знающий, может быть, ничего, кроме Символа Веры, тем не менее от всей души исповедует Пресвятую Троицу и искренно в своем сердце принимает это краткое учение, – есть так же действие Божественной благодати. Наша вера – не плод нашего ума, каких-то рассуждений, приведших нас к правильным выводам, но действие Божественной благодати. И наши мысли о вере – это нечто происходящее, опять же, из той благодати, которая действует в нашей душе. Не будь непосредственного общения человека с Богом, этого преодоления Божеством пропасти между Ним и сотворенными существами – мы не знали бы и не могли ничего знать о Боге. Но все святые отцы, все угодники Божии: и ветхозаветные пророки, и апостолы, и подвижники благочестия, и православные богословы, и святители, – познали Бога. И пророки получали откровения и пророчествовали именно этим Божественным действием – благодаря непосредственному общению с Божеством, прикосновению Божества к их душе и разуму.
Поэтому не нужно думать, что, во-первых, учение святителя Григория Паламы является чем-то оригинальным – это учение древнейшее, идущее с апостольских времен; во-вторых – что к нам оно не имеет никакого отношения, потому что мы люди обыкновенные и это нас не касается. Не будь в нашей жизни того, о чем говорит это как будто бы отвлеченное учение, мы бы потеряли все: мы не чувствовали бы в своей душе никакого утешения ни во время молитвы, ни во время совершения над нами обрядов и таинств Православной Церкви и даже после самого Причащения оставались бы пустыми. Мы – люди грешные, даже многогрешные, не достойные называться православными, но благодать Божия достигает и нас. Как она действует, мы часто видим и в себе самих, в особенности по изменению, которое происходит в нашей душе после исповеди, причащения или усердной молитвы, и в других людях, наблюдая, допустим, как меняется лицо человека молящегося или причастившегося Святых Христовых Таин. Но посмотрите на западных христиан. Я не хочу никого осуждать, в том числе и людей заблуждающихся, и говорю это не для того, чтобы над ними посмеяться или их уничижить, но ради примера. Посмотрите, какие лица у православных: на них, может быть, и страсти отображаются, но и свет благодати тоже, – и какие лица у католиков: холодные, равнодушные, все у них аккуратно, как положено, точно, но совершенно сухо. Если кто-нибудь когда-то заходил в католический храм (хотя этого делать не нужно), то и душевное ощущение, наверное, испытывал такое же. Нечто подобное мы видим и на лицах сектантов – вроде бы лицах добрых, даже кротких, но какие-то пустых и холодных. Хотя мы и грешим по немощи, но все же живем в благодати. У людей же исповедующих иную веру, может быть, и меньше каких-то страшных грехов – по той причине, что и дьявол их меньше искушает, и внешняя дисциплина у них имеет большее значение, но в них нет жизни в Духе Святом. Приведенный пример, конечно же, не является серьезным доказательством правоты учения Православной Церкви, но он взят именно из жизни и показывает, как благодать действует в православных христианах. Что было бы с нами, если бы мы отвергли это учение и жили только одними заповедями, понимаемыми как некое предписание, как нравственный, моральный кодекс? Мы исполняем заповеди не для того только, чтобы быть нравственными, добрыми, ради собственно нравственности или добра, но ради Христа, то есть ради общения с Ним и через Него – с Пресвятой Троицей. И если в нас не будет благодатной жизни, то мы уже и не христиане. Апостол Павел говорит, что в последние времена будут люди, имеющие вид благочестия, а силы его отрекшиеся (2 Тим. 3, 5). Если мы отвергнем учение о том, что непосредственное общение с Богом возможно (Божество на самом деле недостижимо, непознаваемо и бесконечно далеко от нас, но мы можем прикоснуться к Нему через ту благодать, действие, или по-гречески энергию, правильнее сказать – через то действование, которое всегда изливается из Него, как из переполненной чаши), значит, мы превратимся именно в тех, которые имеют вид благочестия, а силы его отреклись. Тогда мы станем пустыми. Эта пустота бывает не только у тех, кто живет вне Православной Церкви, но и у тех, которые, пребывая в Церкви, на деле пренебрегают ее учением. Мы декларируем, что мы православные, мы номинально признаем православное учение, но в жизни им пренебрегаем. Но если мы будем исповедовать Православие и жить православно, тогда эти догматы – как будто бы отвлеченные, кажущиеся нам сейчас чем-то совершенно не нужным и не имеющим отношения к нам, людям погруженным в житейскую суету, – станут нашей жизнью. И мы поймем, что они отнюдь не какая-то теория, но именно путь ко спасению и приобщению к Богу, путь к вечной жизни. Аминь"
Из проповеди "Слово после Литургии в неделю вторую Великого поста о святителе Григории Паламе"
(г. Екатеринбург Ново - Тихвинский женский монастырь)
