Ага, несколько слов, да простят мне модераторы обширные цитаты, о Пушкине! Так повелось, что о Пушкине или всё, или ничего, потому надо наконец определиться, при чём здесь, собственно, Пушкин?
Тезис: Пушкин - это культурный символ Российского зарубежья
Выполнение культурной миссии русской эмиграцией нуждалось в создании ключевых культурных символов. В трудной ситуации культура имеет свойство совершать своего рода «культурный реверс», привлекая в качестве устойчивой опоры самые бесспорные свои образцы – шедевры. Роль шедевра в культуре не ограничивается чисто потребительским любованием, она гораздо более важна. Признанные шедевры национальной культуры в ситуации культурного распада способны сыграть роль точек опоры, бесспорных оснований для нового возрождения.
Так произошло с именем А.С. Пушкина в культуре эмиграции. В представлениях эмиграции 20 - 30-х гг. А.С. Пушкин стал культовой фигурой, символом потерянной России. Более того, имя Пушкина оказалось тем центром, вокруг которого могла объединиться вся зарубежная Россия, оставив в стороне политические и идейные разногласия. Ключевым моментом культурного единения «России № 2» можно считать превращение в традицию празднование для рождения А.С. Пушкина как национального праздника, как «единственного торжества, объединяющего все рассеяние, всю Зарубежную Россию». Впервые праздник отмечался в Эстонии в 1924 г. как «День русского просвещения» и был посвящен 125-летию со дня рождения поэта.
По инициативе Педагогического бюро в Праге и еще четырехприсоединившихся эмигрантских организаций
в 1925 г. было составлено специальное воззвание ко всем русским за границей. В нем содержался призыв «организовать ежегодный «День русской культуры» как средство объединения всех русских» и предложение избрать днем этого праздника день рождения Пушкина, «который более других оставил отпечаток своего гения в языке русского народа». Воззвание было издано тиражом в тысячу экземпляров и разослано в страны, где находились русские эмигранты, для публикации в местных газетах.
Идею энергично поддержали местные культурные центры и общественные организации. Для подготовки следующего «Дня русской культуры» приложили усилия избранные в состав специальной комиссии П.Б. Струве, П.В. Долгоруков, А.Л. Бем, Е.В. Спекторский, Н.А. Цуриков. День рождения А.С. Пушкина в 1925 г. праздновался уже в 13-ти странах, где жили русские эмигранты, и с этого времени стал ежегодным. Поэтому Пушкинский Бал должен иметь место быть в июне.
Собирательный, интегрирующий статус праздника определился с самого начала его существования. На торжественном собрании в Сорбонне, где присутствовало несколько тысяч человек, с речью о Пушкине выступал философ и историк А.В. Карташов, сказавший: «…Нам нужно собраться около наших светочей, наших очагов». Главным выступающим на торжестве был назначен общественный лидер русской эмиграции и редактор самой популярной газеты «Последние новости» П.Н. Милюков. В его выступлении в год первого всеэмигрантского празднования «Дней русской культуры», может быть, даже вопреки намерению оратора, наметилась главная черта всей зарубежной Пушкинианы: ее политизированность. Дальнейшее празднование Дня культуры П.Н. Милюков обставляет четырьмя «предпосылками», которые выглядят как условия политического соглашения. Принципиальная его позиция состояла в следующем.
Первое: Дни национальной культуры должны стать не «плачем» по прошлому, а «живой связью» с настоящим. «Связь живого в прошлом с живым в настоящем есть истинная культурная традиция», - писал он (Милюков П.Н. Живой Пушкин. М., 1997. С. 137). Эту мысль он почти дословно повторил в Сорбонне: «Нужна связь живая, направленная в будущее, а не в прошлое».
Второе: преувеличение достоинств прошлой культуры мешает пониманию «национальной культуры как живого процесса». Следует искать и развивать только те культурные традиции, которые могут помочь сегодняшней реальности.
П.Н. Милюков не поддался общей тенденции символизации имени Пушкина, придания ему некоего «неизреченно-вещего смысла», его привлекало в поэте иное – «вольтеровская ясность рассудка». В отзыве Г.В. Адамовича на книгу П.Н. Милюкова «Живой Пушкин» этот выбор видится состоявшимся: «Какое-то смутное и гневное «Ужо тебе!» слышится из книги П.Н. Милюкова… Пушкин рвется в книге назад, из полубогов – в люди».
Русская духовность в изгнании искала новую опору и не находила ее ни в политике, ни в идее реванша. Прочной почвой оказалась лишь культура, причем не столько культура предшествующих десятилетий, полная эсхатологии, мистики, усталой изысканности, а наиболее «здоровая» прочная культурная традиция XIX в. В художественных вкусах эмигрантской публики произошел реверс предпочтений - обращение к классике.
Традиция «Дней русской культуры» как обращения к классическому культурному наследию России прижилась практически сразу. Ежегодно в июньские дни передовицы всех эмигрантских газет заполнялись материалами о культуре, о Пушкине, проходили торжественные собрания и праздничные мероприятия. Статьи и доклады, посвященные пушкинским дням, нередко становились поводом к широким культурным и общественным дискуссиям и составили своего рода зарубежную «Пушкиниану».
Некоторые из этих речей и докладов оказали значительное влияние на духовную жизнь эмиграции (речь Ю.И. Айхенвальда «Красивая Россия», статья Н.А. Бердяева «А.С. Пушкин и его духовный образ», речь В.А. Маклакова «Русская культура и А.С. Пушкин», книга П.Н. Милюкова «Живой Пушкин»). Статьи видных культурных и общественных деятелей эмиграции, посвященные пушкинским годовщинам, год за годом составили своего рода круг размышлений пореволюционной эмиграции о своей культурной миссии и собственной судьбе.
По обыкновению русской мысли, она развивалась не вокруг абстрактных идей и конструкций, а вокруг имен-символов. Чувство духовного самосохранения Российского зарубежья во второй половине 20-х гг. нашло бесспорное, знаковое имя – Пушкин. Объединение эмиграции вокруг политических абстрактных идей явно не удавалось, а вокруг культурного символа обещало стать прочным. С 1925 г. повсеместно в русских «культурных гнездах» день Пушкина по количеству и энтузиазму участников далеко обогнал все политические мероприятия. Большинство эмигрантов стали воспринимать его как «национальный праздник», как единственную «идеологию зарубежья». Сама политическая мысль зарубежья была вынуждена учитывать это обстоятельство, примеряя на себя культурную одежду. К тому же зарубежная пушкинистика не могла существовать только в академических рамках. В силу недоступности основных архивов и малочисленности научных сил зарубежные пушкинисты (М.Л. Гофман, В.Ф. Ходасевич, А.Л. Бем) сразу вышли за рамки кабинетной науки. Они критиковали советское пушкиноведение, которое пошло по пути «анатомического препарирования» текстов, противопоставляя свое «общекультурное осознание» Пушкина как ядра «русскости» и духовной опоры Зарубежной России. Идеология этого направления в эмигрантской пушкинистике была изложена в 1932 г. в программной статье В.Ф. Ходасевича «О пушкинизме». Зарубежное русское литературоведение поставило своей целью научить наслаждаться и понимать пушкинское слово как живое, сегодняшнее, близкое. Изгнанникам требовалась пушкиниана не вспомогательно-аналитическая, а, напротив, синтетическая, своего рода Пушкин-символ. Сбывалось предсказание В.Ф. Ходасевича в его последней речи «Колеблемый треножник» в 1921 г. перед отъездом из России. Рассуждая о «восходах» и «закатах» Пушкина в русском самосознании, В.Ф. Ходасевич пророчески говорил о предчувствии, что вскоре вся русская культура для покидавших Россию сойдется в последней светлой точке – имени Пушкина. Он писал тогда: «…Мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке» (Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник//Ходасевич В.Ф. Тяжелая лира. М., 2000. С.156).
Самым грандиозным стал Пушкинский праздник 1937 г., в год 100-летия гибели поэта. Готовиться к нему начали еще с 1935 г., когда был образован специальный «Пушкинский комитет». В него вошли самые известные представители культуры зарубежья и наиболее влиятельные общественные деятели (А.В. Карташев, В.Л. Бурцев, П.Б. Струве, князь П.В. Долгоруков). Председателем комитета стал В.А. Маклаков, его заместителями - историк культуры, лидер кадетов П.Н. Милюков, писатель и Нобелевский лауреат И.А. Бунин. Их усилиями было принято специальное обращение ко всей эмиграции с призывом объединиться, едва ли не последняя попытка консолидации Зарубежной России. Во многих городах Европы, где жили русские, также были созданы Пушкинские комитеты.
Беспрецедентная культурная акция русской эмиграции, посвященная 100-летию памяти поэта, прошла в 42-х государствах пяти частей света. В 231-м городе мира русская диаспора праздновала День русской культуры и столетие Пушкина как грандиозное идеологическое и политическое мероприятие, последнее мощное усилие гаснувшей Зарубежной России. Уникальные выставки, замечательные концерты, волнующие речи, массовые издания поэта сопровождали этот праздник, последний раз собравший русских эмигрантов вокруг дорогого имени.
Центром празднования стал Париж. В 1937 г. в некоторых парижских театрах (в том числе в прославленной Гранд-Опера) прошли отрывки из оперных и балетных спектаклей на пушкинские сюжеты. Самым впечатляющим культурным предприятием к этому юбилею стала выставка «Пушкин и его эпоха». На ней были выставлены не только дорогие эмигрантам свидетельства быта и культуры XIX в., но и бесценные реликвии: 11 собственноручных писем поэта к Наталье Гончаровой из собрания С.М. Лифаря (они вернулись в Россию только в 1989 г.), портрет Пушкина работы В.А. Тропинина, несколько рукописей, дуэльный пистолет, личная печать Пушкина, картины начала XIX в.
Выставка была устроена с большим размахом: представлены интерьеры, моды, фарфор пушкинской эпохи. Лучшие музыканты исполняли произведения Глинки и Чайковского. На открытии экспозиции 16 марта 1937 г. присутствовали министры, дипломаты, литераторы, или, как тогда говорили, «весь Париж». В первую очередь, это был, конечно, «русский Париж». В «Золотой книге» почетных гостей стояли известные имена: Алданов, Бунин, Бердяев, Гиппиус, Вертинский, Керенский, Мережковский, Зайцев, Шмелев, Фокин, Тэффи, Шаляпин. На выставке присутствовали потомки Дантеса, Керн, Давыдова, Дельвига, Пущина, внук самого поэта.
В торжествах русской диаспоры приняли участие официальные круги, в том числе министр просвещения Франции Жан Зэя, профессор Коллеж де Франс А. Мазон, полпред СССР Потемкин. Статья С.М. Лифаря, чья личная коллекция составила ядро впечатляющей пушкинской выставки, появилась в газете «Фигаро». Знаменитая «Комеди Франсез» дала концерт в честь пушкинского собрания в большом амфитеатре Сорбонны. Внимание французских властей было так велико, что русские эмигранты решились предложить переименовать в Пушкинскую одну из улиц вблизи храма Александра Невского для симметрии со здесь же расположенной улицей Петра Великого.
Вышел роскошный номер журнала «Иллюстрированная Россия», посвященный Пушкину. Под редакцией профессора Н.К. Кульмана вышло собрание сочинений Пушкина по доступной цене, которое разошлось по многим странам. Под редакцией М.Л. Гофмана был издан специальный однотомник А.С. Пушкина,
«безупречный по тексту и изящный по внешности». В помещении Пушкинского комитета в Париже целый шкаф был заполнен изданиями, посвященными юбилею Пушкина.
Пушкинский комитет совместно с русскими издательствами предпринял выпуск газет , посвященных памяти поэта. Пушкинские номера самых популярных газет – «Последние новости» и «Возрождение» – привлекли на свои страницы Д.С. Мережковского, Б.К. Зайцева, В.Ф. Ходасевича, И.С. Шмелева и других литераторов зарубежья. Специальную однодневную газету на 12-ти страницах выпустил сам Пушкинский комитет. Подбор авторов в этом праздничном выпуске впечатляет: пушкинист М.Л. Гофман; литераторы И.А. Бунин, М.А. Осоргин, М.А. Алданов, К.Д. Бальмонт, М.И. Цветаева, политики В.А. Маклаков, И.В. Гессен, П.Н. Милюков, Г.П. и П.Б. Струве, С.Л. Франк и многие другие знаменитости.
Лейтмотивом всех статей стала формула П.Н. Милюкова «живой Пушкин». Поэт рассматривался не в качестве далекого события или формального символа, а как реальная опора для сегодняшнего существовании эмиграции в целом и каждого изгнанника в отдельности. В эти же годы были опубликованы статьи с созвучными названиями (П.Б. Струве «Растущий и живой Пушкин», К.В. Мочульского «Возрождение Пушкина», К.И. Зайцева (архимандрита Константина) «Жив ли Пушкин?», Д.С.Мережковского «Живой воды»).
Психологически любопытным следствием живого ощущения Пушкина в эмиграции было практическое отсутствие работ о дуэли и смерти поэта.
Из категории «наследства» Пушкин попал в разряд «современников», наиболее востребованных поэтов в русских общинах. Эмигрантская Пушкиниана уже на пороге превращения в общеэмигрантскую идеологию вдруг трансформировалась в нечто более неистребимое – в личную идеологию каждого изгнанника в отдельности. Пушкин стал средством личного выживания, личной связи с культурой, перейдя из лозунга в уединенную молитву. Ускользнув от потуг сделать из него знамя Российского зарубежья, пушкинская поэзия сделала нечто большее, помогая жить конкретным людям.
В 1938 г. в далеком Харбине, на краю эмигрантской ойкумены вышел роскошный «альбом с сопроводительным текстом» под названием «Пушкин и его время». Он был издан Центральным пушкинским комитетом при Бюро по делам российской эмиграции в Манчжурии (переиздание: 1799 - 1837: Пушкин и его время. М., 1997). Альбом получился просто великолепный, со множеством рисунков и иллюстраций, публикациями документов и фрагментов работ о Пушкине. Он пронизан чувством ностальгии, светлой боли и живой памяти. Тираж альбома составил 1 116 экземпляров, из которых 16 были именными и 44 – нумерованными. Руководил работой профессор К.И. Зайцев (архимандрит Константин). Роскошный альбом завершил поминальный пушкинский год в русском зарубежье. В нем не было ни грана политики. Составители хотели лишь расширить «аудиторию посетителей» пушкинских выставок. Каждой своей страницей это издание обращалось к чувству и разуму отдельного человека, включившись в настоящую миссию эмигрантской культуры - сохранения культурной традиции в отдельной человеческой душе.
Но это было последнее усилие культуры русской эмиграции первой волны. Уходили старики, которые помнили старую Россию. А вместе с ними исчезла надежда вернуться. Молодым предстояло прижиться на чужбине, а это значило, что следует учить французский, а не русский язык, усваивать обычаи другой страны, а не России. Миссия сохранения русской культуры исчерпала себя, уступив место задаче адаптации. Остатки Серебряного века вошли в европейскую культуру, обогатив ее.
Глубоко символично, что растворяясь в европейской культуре, Серебряный век последним своим усилием поклонился началу русской культуры - Пушкину. Круг духовной работы замкнулся. Это ощущение круговой замкнутости русской культуры на имени Пушкина отмечали многие. В одном из последних своих стихотворений перед смертью А.А. Блок писал о Пушкине:
… Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Низко кланяюсь ему.
Заключение
Художественная культура Российского зарубежья в меньшей степени была поставлена перед дилеммой выживания или адаптации. Здесь разграничение прошло не между стремлением сохранить или приспособиться, а между теми, кто оказался в эмиграции и теми, кто остался. Формы развития искусства зарубежья и направления его развития в целом совпадали с традициями раннего Серебряного века, хотя произошел сдвиг эстетических вкусов в сторону консерватизма (реалистическая школа, модерн, национальные мотивы). Авангардные поиски 10-х гг. в эмиграции не прижились. Вкусы публики в эмиграции стали более консервативными, и культура словно отступила на шаг, избегая риска безоглядного экспериментаторства.
Знаковый символ эмигрантской культуры возник в 1924 - 1925 гг., когда пушкинский праздник был осознан эмигрантами как момент единения и реализации своей культурной миссии. Имя А.С. Пушкина стало основой «идеологии» эмиграции, средством ее культурного единения и духовного выживания. Юбилейные торжества в честь Пушкина стали последним усилием культуры русской эмиграции первой волны. Уходили старики, которые помнили старую Россию. А вместе с ними ушла надежда вернуться. Молодым предстояло прижиться на чужбине: учить чужой язык и усваивать обычаи другой страны. Миссия сохранения русской культуры исчерпала себя, уступив место задаче адаптации. Остаткам Серебряного века предстояло войти в европейскую культуру, обогатив ее.
И это хорошо, что идея материализовалась в слова именно сейчас, когда у харбинского сообщества ещё есть время хорошо подготовиться и отрепетировать грядущее торжество! Ведь следующий год знаменателен и некоторыми другими событиями, о которых ни в коем случае нельзя забывать, и прежде всего в их ряду следует помнить и держать в подсознании ещё одну дату - 110 лет Русского периода истории Харбина. Работы на этом поприще на всех нас хватит, и какой! На целый год мы обеспечим себя участием в богатой культурной жизни города, генеральный план этих мероприятий должен быть комплексным, учитывающим и все остальные ньюансы! В отличие от Русских сообществ ГЖ, Пекина и 山анхая, РКХ должен быть нацелен не на коммерческую, но на культурную и духовную сферы деятельности, и тем существовать! Харбин более, чем любой другой город Китая имеет к тому подобные основания, заложеные многими предыдущими поколениями русских харбинцев и от нас лично и нашего желания не зависящими. Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, её кровью, потом и ладаном! На юге, в Гуандуне, имхо, жирно пахнет золотым тельцом.
Возрождая хорошо забытое старое, мы вбираем в себя часть нашей истории, некогда нам недоступной, и таким образом, восстанавливаем прерванные на некоторое время культурные связи с Россией ушедшей в небытие, обретая тем самым исторические корни своего существования. Ибо Россия это не политическая система, но её богатая Духовная Культура, одним из символов которой является для нас имя Александра Сергеевича Пушкина, нашего с вами, дорогие харбиняне, великого соотечественника! Посему Пушкинскому Балу в Харбине наше дружное - Да и Аминь!!!
С уважением, А.Смелов
Харбин, 2007
