Сейчас за обедом сотрудница рассказала про локальные перемены в Крыму.
Значит, диспозиция такова. Есть наша сотрудница, киевлянка (разговаривает с нами по-украински). Есть Севастополь. В Севастополе живут:
- невестка, т.е. бывшая жена брата нашей сотрудницы, украинка;
- её второй и действующий на текущий момент муж, русский, его отец служил на корабле Черноморского флота;
- дочка, она же любимая племянница нашей сотрудницы.
До сих пор было так: племянница разговаривала с мамой и отчимом по-русски, разговаривала с тётей по-украински, между тётей и племянницей горячая искренняя любовь. Отчим не любил украинский язык, запрещал падчерице разговаривать в семье (в смысле: с ним и в его присутствии с мамой) по-украински.
Ну, недавно стало совсем плохо, он ещё более стал не любить украинский язык в частности и Украину в целом. Сотрудница не знает, получил он российский паспорт или ещё нет. В общем, был он ярым антиукраинцем, работал (работает?) в музее Херсонеса. Поскольку стал ещё более строго запрещать дома разговоры на украинском языке, постольку племяннице приходилось заходить в туалет, чтобы позвонить тёте в Киев (у неё стойкая привычка разговаривать с тётей на украинском языке).
И вот вчера звонит племянница и рассказывает: отчим, как можно понять, посмотрел на новые порядки (может быть, ощутил нечто новое) и - сюрприз!
- внезапно переменился. Уже может кое-как разговаривать по-украински (раньше как будто бы не умел), слушает и смотрит украинские телеканалы, склоняется к мысли, что милиция (если кто не помнит, это укр.орган правопорядка) лучше полиции (которая, ясно, российская).
Сотрудница не стала допытываться у племянницы, что же точно там произошло, но искренне радовалась, и остальные в комнате радовались как бы за неё
. Вот такие поиски согласия идут в отдельно взятой семье в Крыму
.
