Еще оттуда же о вооружении корейских воинов:
"Судя по фрескам, когуресская конница включала в себя и конных лучников, и тяжеловооруженных всадников и при этом была достаточно подготовленной и эффективной. Об этом свидетельствует хотя бы то, что для борьбы с ней танский Тайцзун использовал тюркскую конницу, и противостояние между всадниками двух стран было достаточно острым.
В эпоху Корё массовые конные подразделения были скорее элитными формированиями, созданными по специальному поводу, а во время династии Ли конница как род войск постепенно исчезает. Это связано с тем, что с ростом ориентации Кореи на Китай страна заимствовала все больше элементов китайской воинской традиции, далеко не все из которых были благоприятны для корейской почвы.
Что же касается вооружения, то М. В. Горелик отмечает, что в VI–VII веках китайский и корейский комплексы вооружения были во многом идентичными. Вообще, при сравнительном анализе миниатюр и фресок Центральной и Восточной Азии даже может сложиться впечатление, что комплекс вооружения и владения древковым оружием с коня един для Кореи, Маньчжурии, Китая, Монголии, Кашгара, Мавераннахра, Ирана, Афганистана, Индии — с некоторыми национальными отличиями, обусловленными местными традициями, локальными разновидностями вооружения и доспехов и способами комплектации войска. Тождество традиции, естественно, не означает ее абсолютного копирования: например, в Корее никогда не был распространен зерцальный доспех, зато корейский составной композитный лук тот же Горелик считает наилучшим в Азии.
Наверное, потому в эпоху Корё и начальные годы династии Ли корейские конники более полагались на свое мастерство в стрельбе из лука (нередко стреляя, спешившись, из-за укрытий), нежели на копейно- клинковый бой. Косвенно это предположение можно подтвердить тем, что после покорения Кореи монголы запретили производство именно луков и стрел, а также утверждением "Муе тобо тхончжи", что "стрельба из лука была единственным официально признанным видом боевых искусств". Искусство верховой езды занимало "второе место в пяти главных тактических принципах ведения боя". Меч и копье также были известны в Корее, но занимались ими редко.
В 1706 г. повелением вана "занятия стрельбой из лука были прекращены и вместо них официальным видом боевых искусств было провозглашено ведение боя копьем на коне (кичхан кёчжон)", предполагающее двуручный хват копья и вращательные фехтовальные техники. В итоге в конце династии Ли корейский конник представлял собой средневооруженного конного воина, способного выполнять разнообразные боевые задачи и имевшего развитой комплекс вооружения (лук, копье, боевой цеп для боя со слабовооруженной пехотой, меч самурайского типа). Универсальность корейской конницы объяснялась тем, что для успешной подготовки массовой легкой конницы условия практически отсутствовали, а крупные соединения панцирной конницы без поддержки конных стрелков были малоэффективны.
Следует также отметить, что корейская конница не представляется чем-то особенно выдающимся на фоне кавалерии сопредельных государств — Маньчжурии, Монголии и Китая, — где схожие процессы привели к аналогичному результату — практически поголовному превращению разных видов конницы в единую средневооруженную кавалерию, преимущественно сражавшуюся правильным строем".
И о воинской идеологии:
"Можно сказать, что с течением истории Корея постепенно воспринимала китайские принципы; ни буддизм, ни конфуцианство не занимались в Корее позднего средневековья выработкой специальной воинской идеологии, хотя в более раннее время в государстве Силла, объединившем полуостров по окончании периода Трех Государств, такая попытка была сделана. Речь идет о военно-религиозном институте хваранов. Правда, сразу надо отметить крайнюю скудность посвященных им источников, что оставляет достаточно большой простор для умозаключений и спекуляций.
Пять заповедей хваранов, однако, известны и формулировались так: государю будь предан (верен); со старшими будь почтителен; с друзьями будь искренен; в бою будь храбр (буквально "неотступчив"); убивая живое, будь разборчив (первоначально серия запретов формального характера постепенно трансформировалась в идею не убивать в том случае, если это не необходимо). Хвараном мог стать и простолюдин, и аристократ. Принцип сообщества по клятве отличался от принципа сообщества по крови. В это сообщество можно было легко вступить и из него можно было легко выйти. Тренинг хваранов был посвящен различным формам самосовершенствования и самовыражения, как через музыку и танцы, так и через боевые искусства.
Синкретизм виден. Из буддизма были заимствованы методы духовного тренинга, из конфуцианства — идеи сыновней почтительности и преданности государю, причем, в отличие от ранних конфуцианцев, преданность государю ставилась выше почтительности по отношению к старшим. Этические принципы связаны с буддизмом, но представляют собой как бы облегченный вариант требований, позволяющих совместить буддийскую мораль с обязательствами образцового подданного. Буддийские монахи часто путешествовали вместе с хваранами, но не играли в группе доминирующую роль, а название их учения "пхунню" (кит. "фэнлю") означает "ветер и волна", явно коррелируя с китайским "фэншуй" ("ветер и поток"). Это наводит на мысль о том, что в их учении явно присутствовал местный шаманский/даосский элемент.
Корейские историки, в том числе Ли Гидон и Ли Гибэк, воспринимают хваранов как молодежное сообщество, подобное тайным подростковым союзам, организация которых строилась на ритуале клятвы и в значительной мере содержала элементы игры. Хваранский корпус воспринимают и как аналог монгольского кэшика, состоявшего из группы преданных соратников разного происхождения, но сохранявших между собой большую дружбу и становившихся затем полководцами и администраторами. По мнению другой части исследователей, в том числе М. И. Никитиной, хвараны были и творцами, и хранителями национальной поэтической традиции, причем слагаемые ими стихи считались наделенными магической силой. Встречается также попытка сравнить институт хваранов и институт оруженосцев средневековой Европы.
Хварандо сравнивают с бусидо, но "Путь хварана" развивался из отношений между друзьями, а не между землевладельцем и его вооруженными слугами, как в Японии. И хварандо, и бусидо превратились в кодекс поведения воинов, но поскольку военное сословие в Корее так и не сложилось, эта идеология не была полностью востребована и превратилась скоре в культурно-исторический кодекс поведения, являющийся, как и европейское рыцарство, брэндом определенного этапа корейской истории".
