История 1-я, о лампочке Ильича.
Однажды перегорела у Ильича лампочка. Сломался Ильич, так и не смогли его починить. Вот такая история.
История 2-я, о ходоках, Ильиче и железном Феликсе.
Однажды Владимир Ильич, беседуя с ходоками, сказал: «все-то вы, товайищи, пьявильно понимаете. И пйо землю, и пйо пйочую фигню. А вот скажите, есть ли у вас, батенька, фунт маслица?» Ходоки, вестимо, рассупонились: «для вас, Ильич, хоть бидон солярки!» А самый шустрый возьми, да и спроси: «а для чего тебе, дяденька?» Прищурил Ильич добрые старческие глаза самому степенному ходоку и ответил: «гьеввоенсовет пйинял йешение смазать железного Феликса. Пйи обысках он сильно скйипит и пугает буйжуазию!» Даже о врагах заботился!
История 3-я, про Ильича и буржуазную Францию.
Очень не любил Ильич буржуазную францию. «Не стйяна, — говорил, — «а чушь собачья! Надо было мне лететь из Пайижа в Питеы, так знаете, как у них авиакомпания называется? Э’ фйанс! Тфу, не выговойить!»
История 4-я, про Ильича и превратности судьбы.
Однажды Ильич, Троцкий и два эсера — один левый, другой правый — два веселых эсера, до поздней ночи расписывали в смольном пулю. Вистовали Ильич с Троцким. Троцкий возьми да и наиграй эссеру голого короля. Остался Ильич без лапы, расстроился очень, Троцкому и говорит: «ледоюубом вас, батенька, за такое дело!» Сдали еще раз и решил Ильич на мизер идти. Революция всегда риск. «Охйанка», — говорит, — «меня не поймала, тепеые вы попйобуйте!» Но непруха была вождю в тот памятный вечер: оказался мизер ловленным. И взял Ильич шесть взяток, как с кружка. Плюнул смачно в морковный чай, прищурился, «Эх»,- думает, — «бйать, так бйать!» И этой же ночью зимний взял.
История 5-я, как музыка товарищу Свердлову помогла.
Однажды товарищ Свердлов шел, звеня кандалами, на царскую каторгу. Идет себе, кандалами позванивает. Вдруг навстречу ему композитор Чайковский: «да у вас, милейший, кандалы в до-мажоре звенят!» Вынул нотную тетрадь и давай записывать. Тут из караульного помещения вышел композитор Мусоргский, и Чайковскому говорит: «да вы что, милостивый государь, с пюпитра упали? Кандалы-то в си-миноре звенят! Вот так», — и ударил пальцем по клавише рояля. «Нет!» — возражает Чайковский, — «дерьмовый у вас слух, в до-мажоре!» и ударил пальцем по другой клавише. А пока они спорили, товарищ Свердлов с каторги бежал. Утром заходит охранка на царскую каторгу, думала там Свердлов кандалами звенит, а это Чайковский с Мусоргским по клавишам ударяют.
История 6-я, про то, как Ильич царя надул.
Как-то Ильич вышел с конспиративной квартиры подышать гнилым воздухом империи. А чтоб затеряться в толпе, переоделся он великим князем Михаилом. Идет себе, над охранкой посмеивается. Вдруг шум, гам, гнет усилился. Смотрит Ильич — государь император едет. Обомлел Ильич. А ну как узнает тиран в толпе великого князя. Не удивится ли? И точно. Остановилась карета, выглянул Николай кровавый и молвит: «а что это вы, Ульянов, евреем-лавочником нарядились? Или у социалистов нынче мода такая?» не узнал, в общем.
История 7-я, об ужасах царской каторги.
Пригнали как-то большевиков на царскую каторгу в Вилюй. Смотрят они — на остроге табличка: «каторга закрыта на учет баланды». Погнали их тогда на царскую каторгу в Катуй. Вышел жандарм — брюхо — во, морда красная, на боку селедка болтается и воняет — жуть. Гнилая, наверное. «Это что за быдло», — говорит — «у нас каторга высшего разряду! Без галстуков пущать не велено!» Ну, у кого пенька на галстуки была — остались, остальных дальше погнали. На царскую каторгу в Анадуй. Долго гнали — оказалось — нет такой царской каторги. Ну, погнали их тогда до Усть-Пижмов. А в Усть-Пижмах — спецобслуживание. Только для участников революции 1905 года. Делать нечего, гонят большевиков дальше. Уж империя кончается — нет каторги, и все тут. Ночь пришла, охранка спать завалилась. Разожгли колоднички костерок, сидят, колодки тасуют. И мечтают о тех временах, когда каторга будет завсегда доступна народу.
История 8-я, о том, как Ильич вел съезд РСДРП.
Однажды Ильич шел по набережной Невы, нес снаряд для Авроры. Вдруг смотрит — нищий совсем пропадает. Пропадет — появится, пропадет — появится. Тонул, в общем. Кинул Ильич нищему пятачок. Вдруг пятачок как закричит: «Винни, а революция?». Проснулся Ильич — слава богу, он в Лондоне на съезде РСДРП.
История 9-я, о нелегкой жизни товарища Урицкого.
Однажды партия послала товарища Урицкого на хутор. Смотрит товарищ Урицкий — на хуторе кулаки хлеб жгут. Тихон держит на вытянутых руках каравай, а Фрол тычет в него свечкой и приговаривает: «ужо вам, краснопузым!» Расстрелял товарищ Урицкий кулаков. Кулаки, конечно, не будь дураки, померли. Снял товарищ Урицкий с них лапти, портки и хотел все это в Питер отправить, да по запарке себе оставил. За голову схватился, сел и сам себе рапорт написал:
Товарищу Урицкому.
От товарища Урицкого.
Прошу сурово меня покарать, как не выполнившего задание партии.
И сам же резолюцию наложил: «отказать».
Во всем себе отказывал.
История 10-я, про Ильича и козни эсеров.
У одного эсера была ужасная память на имена. Как-то партия послала его в Париж, стрелять в Струве. А он пошел в манеж стрелять в Плеве. Долго стрелял. Уже и патроны кончились, и Плеве. А он все палит. Доложили об этом Ильичу. А тот только плечами пожал и сел писать «Лебединное озеро».
Чайковский это был. Петр.
История 11-я, про 300-летие дома Романовых.
Как-то собрались буржуи в зимний справлять юбилей дома Романовых. Генерал-губернатор принес дрель, владыка ключ на восемнадцать, а один камер-юнкер рашпиль с золотой ручкой. Сидят, справляют.
«Что-то стучит, господа», — сказал генерал-губернатор, снимая крышку с коробки скоростей. «Сейчас посмотрим», — буркнул владыка, отодвинул трон и полез в карбюратор. «Нет господа, определенно что-то стучит», — задумчиво произнес губернатор, протирая лампасом вынутые из коробки скорости. «Вот анафема!», — донесся из карбюратора голос владыки. «Да что это стучит-то, господи!», — заныл камер-юнкер, — «Нате вам, губернатор, рашпиль с золотой ручкой!» И невдомек было царским сатрапам, что это робко, прикладом, стучался в двери новый мир.
История 12-я, о преждевременности революции 1905-го года.
Однажды Ильич с товарищем Менжинским сидели в подполье. «Как хойошо», — говорит Ильич, зашивая в кепку новое клише для «Искры», — «как хойошо, что на теле импейии есть наш майксистский къюужок! Да, батенька, стоит начать, и потянется найод.» «Не потянется», — возражает ему товарищ Менжинский. «Нет, потянется!», — тут же аргументировал Ильич. «Вот вы выйдите и начните! Сами увидите!». «Нет, уж!», — опять не соглашается Менжинский, — «сначала вы выйдите и начните, а потом я. Дисциплина прежде всего!»
«Ну, хойошо, хойошо», — говорит Ильич, — «давайте вместе выйдем и начнем». Вышли они из подполья и давай начинать. Стоят, начинают. Смотрят, и вправду, потянулся народ. Два раза. И снова заснул.
История 13-я, о маленьких слабостях революционеров.
У всех революционеров были свои маленькие слабости. Товарищ Луначарский любил считать интернационалы. Бывало, запрется у себя в кабинете и твердит часами: «Первый интернационал, второй, третий. Первый, второй, третий!» Ильич лепил из хлебного мякиша. Бывало, слепит всему совнаркому на 1-е мая из мякиша по кукишу и радуется, как ребенок. А товарищ Сталин любил улыбаться в усы. Бывало позовет к себе товарища Буденного и до рассвета улыбается ему в усы.
История 14-я, о том как товарищ Сталин ход войны изменил.
Однажды, товарищ Сталин стоял в коридоре кремля и выбивал свою верную трубку о товарища Молотова. Вдруг видит, идет навстречу товарищ Мануильский. Он частенько в кремль заходил — орден там получить, или поговорить по душам, как получится. Поманил Иосиф Виссарионович товарища Мануильского и спрашивает: «Как вы думаете, товарищ Мануильский, будет дождь или нет?». Товарищ Мануильский туда, сюда, дескать, в метеоцентре Троцкисты, агентура в Берлине молчит, трудно точно сказать. «Вы не юлите!», — сказал Иосиф Виссарионович, — «пойдет дождь, или нет?».
Собрался товарищ Мануильский с духом и говорит: «Товарищ Сталин, для нас, марксистов, не важно, пойдет ли дождь. Важно с нами ли он пойдет!» «Молодец!», — сказал товарищ Сталин, — «правильно рассуждаете! Назначаю вас маршалом Жуковым!». С того момента ход войны изменился.