Восточное Полушарие

Китайский форум => Китайская литература и искусство => Тема начата: yeguofu от 23 Апреля 2010 18:05:32

Название: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Апреля 2010 18:05:32
Главы из романа Мо Яня "Большая грудь, широкий зад" (丰乳肥臀  莫言著)

Глава 1

С кана, на котором недвижно возлежал пастор Мюррэй, было видно, как яркая полоска красного света упала на розоватую грудь Девы Марии и пухлое личико Божественного младенца у нее на руках. От дождей прошлым летом крыша дома протекла, на написанной маслом картине остались желтоватые потеки, а на лицах Девы Марии и Младенца Христа застыло какое-то отсутствующее выражение. В ярко освещенном окошке повис, раскачиваясь под легким ветерком на тонких серебряных нитях, паучок сичжу. «Утром приносит счастье, вечером - богатство», - сказала однажды, глядя на такого паучка, эта красивая бледная женщина. Какое мне может быть счастье?» В голове промелькнули привидевшиеся во сне причудливые формы небесных тел, на улице протарахтели тележные колеса, откуда-то издалека с болотистых низин донеслись крики красноголовых журавлей, недовольно заблеяла молочная коза. За окном, шумно тыкаясь в оконную бумагу, хлопотали воробьи. В тополях за двором перекликались сороки, «птицы счастья». «Сегодня, похоже, день точно какой-то счастливый». Сознание вдруг заработало четко и ясно: в лучах ослепительного света откуда ни возьмись явилась эта красивая женщина с огромным животом. Ее губы беспокойно подрагивали, словно она хотела что-то сказать. «Ведь на одиннадцатом месяце уже, сегодня точно родит». Пастор тут же понял, что стоит за паучком и криками сорок. Он тут же сел и спустился с кана.
      С почерневшим глиняным кувшином в руках пастор вышел на улицу за церковью и тут же увидел Шангуань Люй, жену кузнеца Шангуаня Фулу, которая, согнувшись, мела улицу перед кузницей метелкой для чистки кана. Сердце у него забилось, и он дрожащими губами еле слышно произнес: «Господи… Господи всемогущий…» Перекрестился негнущейся рукой и, медленно отойдя за угол, стал наблюдать за женщиной. Рослая и дебелая, она молча и сосредоточенно сметала прибитую утренней росой пыль, аккуратно выбирая и отбрасывая в сторону мусор. Двигалась она неуклюже, но движения были исполнены невероятной силы, и золотистая метелка из стеблей проса казалась в ее руках игрушечной. Собрав пыль в совок, она примяла ее большой ладонью и выпрямилась.
       Не успела Шангуань Люй завернуть к себе в проулок, как позади послышался шум, и она обернулась, чтобы посмотреть, в чем дело. Покрытые черным лаком ворота Фушэнтана, самой богатой усадьбы в округе, широко распахнулись, и оттуда выбежали несколько женщин. В каком-то рванье, с лицами, вымазанными сажей. «С чего бы это так вырядились фушэнтановские? Ведь всегда щеголяли в шелках и бархате и никогда не появлялись на люди не напомаженные и не нарумяненные?» Из конюшни напротив усадьбы на новенькой коляске на резиновых шинах и с навесом из зеленоватой ткани выехал кучер по прозвищу Старая Синица. Коляска еще не успела остановиться, а женщины уже наперегонки стали забираться в нее.
        Кучер присел на корточки перед одним из мокрых от росы каменных львов и молча закурил. Из ворот широким шагом вышел управляющий Сыма Тин с охотничьим дробовиком в руках. Двигался он бодро и проворно как молодой. Кучер торопливо вскочил, не сводя с него глаз. Управляющий вырвал у кучера трубку, несколько раз шумно затянулся и поднял глаза к розовеющему рассветному небу: - Трогай, - приказал он, зевнув. -  Жди у моста через Мошуйхэ, я скоро.
       Держа вожжи в одной руке и кнут в другой, кучер повернул коляску. Женщины за его спиной громко переговаривались. Кнут щелкнул в воздухе, и лошади тронули с места рысью. Зазвенели медные бубенцы, и коляска покатилась, поднимая облако пыли.
      Сыма Тин остановился посреди улицы, беспечно помочился, надув целую лужу, крикнул вслед удалявшейся коляске, а потом прижал к груди дробовик и стал карабкаться на наблюдательную вышку три чжана высотой, сооруженную у дороги из девяноста девяти толстых бревен. На небольшой площадке наверху был укреплен красный флаг. Ветра не было, и влажное полотнище безжизненно свешивалось с древка. Шангуань Люй видела, как Сыма Тин, вытянув шею, вглядывается куда-то на северо-запад. Со своей длинной шеей и вытянутыми губами он походил на пьющего воду гуся. Он то скрывался в белой пелене перистой дымки, то снова появлялся. Кроваво-красные отблески зари окрашивали его лицо красными бликами. Шангуань Люй казалось, что на этом красном, как петушиный гребень, лице лежит слой солодового сахара, блестящего, липкого, от которого глаза болят, если на него долго смотреть. Двумя руками он поднял берданку высоко над головой. До нее донесся негромкий щелчок: это ударник стукнул о капсюль. Сыма Тин, торжественно ждал, долго, очень долго. Ждала и Шангуань Люй, хотя от тяжелого совка уже ныли руки и болела шея, потому что приходилось высоко задирать голову. Сыма Тин опустил ружье и надул губы, как обиженный ребенок. «Ах, тудыть тебя, - услышала она, как он честит ружье. – Еще смеешь не стрелять!» Он снова поднял его и нажал курок. Прогрохотал выстрел, из дула вырвался яркий язычок пламени, который застлал свет зари и высветил красное лицо Сыма Тина. От резкого звука разлетелась висевшая над деревушкой тишина, и в один миг все небо залило яркими красками солнечного света, словно стоявшая на облачке фея рассыпала вокруг мириады прекрасных лепестков. У Шангуань Люй даже сердце забилось от восторга. Считалось, что она всего лишь кузнецова жена, но в кузнечном деле она была гораздо искусней мужа, и от одного вида железа и огня у нее начинала бурлить и быстрее бежать по жилам кровь. На руках вздуваются мускулы, словно узлы на пастушеском биче, черное железо бьет в красное, искры летят во все стороны, одежда пропитана потом, он течет струйками меж грудей, и все пространство между небом и землей исполнено бьющего в нос запаха железа и крови. Вверху, на помосте Сыма Тина чуть отбросило отдачей назад. Влажный утренний воздух стал наполняться дымом и запахом пороха. Сыма Тин раз за разом обходил платформу, набирал полную грудь воздуха, и его громкий крик разносился предупреждением по всему северо-восточному Гаоми: «Земляки! Японские дьяволы идут!»
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Апреля 2010 18:08:53
Глава 2

Циновки и соломенная подстилка кана были свернуты и отодвинуты в сторону. Высыпав пыль из совка на голую глиняную кладку, Шангуань Люй с беспокойством глянула на свою невестку Шангуань Лу, которая постанывала, держась за край лежанки. Выровняв на кане пыль, она негромко предложила: - Давай, забирайся.
       Под ее нежным взглядом полногрудая и широкозадая Шангуань Лу затрепетала всем телом. Она смотрела на исполненное доброты лицо старухи, и пепельно-белые губы жалко тряслись, словно хотели что-то сказать. 
         - Опять на этого паразита Сыма нашла нечистая сила, палит из ружья с утра пораньше! – громко заявила Шангуань Люй.
         - Матушка… - выдавила из себя Шангуань Лу.
         - Ну, милая невестушка, уж покажи, на что способна, - бубнила Шангуань Люй, отряхивая ладони от пыли. – Коли опять девчонку родишь, даже мне негоже будет твою сторону брать!
         Две слезинки выкатились из глаз Шангуань Лу. Закусив губу, она собрала все силы и, поддерживая тяжелый живот, забралась на голую глиняную кладку кана.
         - Ты по этой дорожке не раз уж хаживала, давай-ка сама потихоньку управляйся. – Одной рукой Шангуань Люй положила на кан свернутую белую тряпку, другой – ножницы, и, нахмурившись, нетерпеливо добавила: - Свекор твой с отцом Лайди в западном флигеле черную ослицу обихаживают, первый раз жеребится, надобно мне присмотреть.
        Шангуань Лу кивнула. Откуда-то сверху донесся еще один выстрел, испуганный лай собак и обрывки громких воплей Сыма Тина: «Земляки, бегите скорее, а то не успеете, и конец…» Словно в ответ на эти крики, она ощутила толчки в животе. Страшная боль прокатывалась каменными жерновами, тело покрылось капельками пота, который, казалось, выступил из всех пор и заполнил все вокруг едкой вонью. Она сжала зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу крик. Через застилавшие глаза слезы виднелись густые черные волосы свекрови, которая встала на колени перед домашним алтарем и вставила три алые курительные палочки из сандала в курильницу сострадательной Гуаньинь. Поднялись струйки ароматного дыма, который заполнил все помещение.
    «О бодисатва Гуаньинь, бесконечно милостивая и сострадающая, помогающая в нужде и вызволяющая в беде, оборони и смилуйся, пошли мне сына…»
    Сжав обеими руками высоко вздымающийся, прохладный на ощупь  живот и глядя на загадочный, сияющий лик богини милосердия, Шангуань Лу проговорила про себя слова молитвы, и слезы снова покатились у нее из глаз. Она скинула штаны с мокрым пятном и задрала как можно выше рубашку, чтобы открыть живот и грудь. Вцепилась в край лежанки и устроилась на принесенной свекровью пыли. В перерывах между схватками она проводила пальцами по взлохмаченным волосам и откидывалась на скрученную циновку и подстилку из соломы.
    Во вставленном в оконную решетку осколке ртутного зеркала с выщербленной поверхностью отражался ее профиль: мокрые от пота волосы, удлиненные и раскосые, потухшие глаза, бледная высокая переносица, полные, пересохшие, беспрестанно дрожащие губы. Сбоку на живот падали проникавшие через оконную решетку лучики солнечного света. Выступившие на нем синеватыми изгибами кровеносные сосуды вместе с неровными белыми выпуклостями и впадинами смотрелись диковато и пугающе. Она смотрела на собственный живот, а в душе мрачные  чувства сменялись светлыми, как небеса в разгар лета  здесь в Гаоми, в дунбэйской глубинке - по ним то катятся черные тучи, то они светятся прозрачной лазурью. Даже страшно опускать на него глаза – такой он необычайно большой и необычайно натянутый. Однажды во сне ей привиделось, что в животе у нее кусок холодного как лед железа. В другой раз приснилась жаба, вся в пятнышках. Воспоминание о куске железа еще ладно, если поднапрячься, можно вынести. А вот при мысли о жабе, тело всякий раз покрывалось мурашками. «Бодисатва, оборони… Духи предков, защитите… Боги и демоны, какие ни на есть, сохраните и пощадите, дозвольте родить здоровенького мальчика, чтобы все было на месте… Сыночек родненький, выходи давай… Правитель небесный и мать-земля, желтые небожители и духи в лисьем образе, помогите мне…» Так она молила и умоляла среди накатывавшихся одна за другой, раздиравших все внутри схваток. Руки вцепились в циновку за спиной, все мышцы била дикая дрожь и корчило в спазмах. Глаза вылезали из орбит, перед ними все застила красная пелена с раскаленными добела полосками, которые извивались, перекашивались и уменьшались, словно плавящиеся в печи серебряные нити. Изо рта вырвался крик, который уже было не сдержать, он вылетел в окно, заметался по улице и проулкам, сплелся, как веревкой, с воплями Сыма Тина, и это хитросплетение звука змейкой проскользнуло через седые волоски, торчащие из ушей пастора Мюррэя, высокого, сутулого, с шапкой рыжих волос на большой голове. Он в это время забирался по прогнившим доскам лестницы на колокольню и, вздрогнув, остановился. В его голубых глазах, вечно слезящихся, как у заблудшей овцы, неизменно трогающих добротой, блеснул лучик радостного удивления. «Всемогущий Боже…» - пробормотал он с жутким дунбэйским акцентом, на каком говорят в Гаоми, и, перекрестился большой красной пятерней. Потом стал подниматься дальше, пока не вылез на самый верх и не ударил в усеянный потеками зеленоватой патины медный колокол, который когда-то висел во дворе  буддийского монастыря.
    В розовых лучах раннего утра поплыл унылый колокольный звон. Вслед за первым ударом колокола, вслед за предупреждением о том, что в деревне скоро появятся японские дьяволы, между ног Шангуань Лу хлынули воды. В воздухе разнесся запах козлятины, как от молочной козы, и аромат цветов софоры, то густой, то еле слышный. Перед глазами с невероятной четкостью мелькнула рощица софоры, где она в прошлом году наслаждалась любовью с пастором, но из этих воспоминаний ее вырвала теща, которая вбежала в комнату с высоко поднятыми, заляпанными кровью руками. Эти руки внушали страх: казалось, они светятся какими-то зеленоватыми искорками. 
    - Не родила еще? – услышала она громкий голос свекрови и с каким-то чувством стыда покачала головой.
    Голова свекрови подрагивала в ярком солнечном свете, и Шангуань Лу с удивлением заметила, что та вдруг поседела.
    - А я-то подумала, что родила. – И свекровь потянулась руками к ее животу. Вид этих рук –толстые костяшки пальцев, крепкие ногти, кожа жесткая, словно в мозолях, даже на тыльной стороне ладоней – был неприятен. Хотелось отодвинуться от этих привыкших ковать железо, а сейчас перепачканных ослиной кровью рук, но сил не было. Руки бесцеремонно надавили на живот, и даже сердце остановилось, и по всему телу прокатилась волна ледяного холода. Не сдержавшись, она несколько раз вскрикнула - не от боли, а от страха. Руки грубо ощупывали живот, давили на него, а под конец свекровь и вовсе хлопнула по нему несколько раз, как проверяют арбуз на спелость. Она будто переживала, расстроившись, что купленный арбуз оказался неспелым.
    Наконец, руки оставили ее и повисли в солнечном свете – тяжелые, неудовлетворенные. Сама свекровь легко плыла перед глазами какой-то большой тенью, и только эти руки - реальные, величественные – могли делать все что угодно и с кем угодно. Ее голос донесся откуда-то издалека, из какого-то глубокого пруда вместе с запахом ила и пузырями раков: - …Зрелая дыня сама падает, как время придет…Ничто не остановит…Потерпи чуток, о-хо-хо …Неужто не боишься, что люди засмеют, неужто не страшно, что и все семеро драгоценных дочек твоих будут потешаться над тобой…
    Одна из этих отвратительных рук снова бессильно опустилась на ее выступающий живот и стала постукивать по нему, издавая глухие звуки, как отсыревший барабан из козлиной кожи.
    - Ну и неженки бабы пошли нынче, я когда муженька твоего рожала, так и рожала, и подошвы для туфель прошивала…
    В конце концов, постукивание прекратилось, рука убралась в тень смутным абрисом лапы какого-то животного. Голос свекрови мерцал в полумраке, и волна за волной накатывался аромат софоры.
    - Гляжу я на этот живот, ведь какой огромный, и знаки на нем особые, должно быть, мальчик. Вот будет удача и для тебя, и для меня, для всей семьи Шангуань. Бодисаттва, яви присутствие свое, боже оборони, ведь без сына ты всю жизнь как рабыня; а с сыном – сразу хозяйка станешь. Веришь ли в то, что говорю? Веришь или не веришь – дело твое, ты на самом деле и ни при чем…
    - Верю, матушка, верю! – преданно проговорила Шангуань Лу. Тут ее взгляд упал на темные потеки на стене напротив, и душа исполнилась невыразимых страданий. Вспомнилось, как три года назад, после того, как она родила седьмую дочку - Цюди, ее муж, Шангуань Шоуси, так разозлился, что запустил в нее деревянным вальком и разбил ей голову, отсюда и потеки крови на стене. Свекровь принесла и поставила рядом неглубокую плетеную корзинку, полную нелущеных орешков арахиса. Ее слова полыхали во мраке яркими языками, отбрасывая красивые отблески: - Повторяй за мной: «Ребенок у меня в животе – бесценный сын», говори быстрей!
    Лицо свекрови было исполнено доброты, произносила она все это очень торжественно, этакая наполовину небожительница, наполовину любящая родительница, и тронутая до слез Шангуань Лу всхлипнула: - У меня в животе – бесценный сын, я ношу сыночка… моего сыночка… - Свекровь сунула ей в руку горсть орешков и велела повторять: «Хуашэн, хуашэн, хуа-хуашэн, есть мужское, есть женское, гармония ян и инь». Она взяла орешки, благодарно бормоча за свекровью: «Хуашэн, хуашэн, хуа-хуашэн, есть мужское, есть женское, гармония ян и инь».
    Шангуань Люй опустила голову, и слезы ручьем полились у нее из глаз: - Явись бодисатва, спаси и сохрани господи, да снизойдет премногое благословение на семью Шангуань! Лущи орешки и жди своего часа, мать Лайди, а у нас черная ослица должна муленка принести, он у нее первый, так что оставаться с тобой не могу.
    - Ступайте, ступайте быстрее, матушка, - проговорила растроганная Шангуань Лу. – Господи, спаси черную ослицу семьи нашей, дай ей благополучно разрешиться от бремени…
         Шангуань Люй вздохнула и, пошатываясь, вышла из дома.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Papa HuHu от 23 Апреля 2010 23:06:34
Мне очень нравится слог перевода. Читается легко :)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: AlexKey(小北) от 23 Апреля 2010 23:36:01
Зачитался. Требую продолжения))
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Апреля 2010 00:31:36
Мне очень нравится слог перевода. Читается легко :)
Алик, спасибо.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Апреля 2010 00:34:17
Глава 3

На каменном жернове в западном флигеле горела закопченная лампа, заправленная соевым маслом. Тусклый свет тонкого язычка пламени беспокойно метался, пуская завитки черного дыма. В воздухе пахло горелым маслом, ослиным навозом и мочой, дышать было нечем. Между жерновом и стоявшим рядом позеленевшим каменным корытом и лежала ослица семьи Шангуань, которая вот-вот должна была ожеребиться.
     Вошедшая со света Шангуань Люй различала лишь огонек лампы. – Кого родила-то? – донесся из темноты тревожный голос Шангуаня Фулу.
    Шангуань Люй скривила губы в сторону мужа, но не ответила. Она прошла мимо ослицы и стоявшего рядом с ней на коленях Шангуаня Шоуси, который массировал ей живот, и словно в сердцах сорвала с окошка закрывавшую его черную бумагу. С десяток ярких солнечных лучей вдруг высветили полстены вытянутыми золотыми прямоугольничками. Потом она направилась к лампе и задула ее. Прогорклый дым от масла быстро превозмог остальные скверные запахи. Темное лоснящееся личико Шоуси засияло золотистым блеском, маленькие черные глазки загорелись двумя пылающими угольками. - Матушка, бежать надо, - робко глянув на мать, негромко проговорил он. - Из Фушэнтана вон все убежали уже, скоро японцы здесь будут…
    Шангуань Люй бросила на него взгляд, в котором читалось «Эх, был бы ты мужик!», поэтому он отвел глаза и опустил покрытое каплями пота лицо.
    - Кто тебе сказал про японцев? – зло вскинулась она на сына.
    - Да вот управляющий Фушэнтана все стреляет да кричит… - пробормотал Шоуси, утирая пот рукой, на которой налипли ослиные волоски. По сравнению с большой мясистой ладонью матери его рука казалась маленькой и тонкой. Его губы перестали трястись, как у ребенка, ищущего грудь, он поднял голову и насторожил изящные ушки, прислушиваясь: - Матушка, батюшка, слышите?
    Во флигель неторопливо вплывал хриплый голос Сыма Тина: - Почтенные отцы и матери, дядья и тетки, зятья и невестки, братья и сестры – бегите, спасайтесь, переждите напасть в пустошах на юго-востоке, в посевах ячменя – японцы скоро будут здесь – весть эта верная, никакие не выдумки. Не теряйте ни минуты, земляки, бегите, плюньте на свои развалюхи-дома. Пока вы живы, и горы зелены, коли есть люди, то и миру не конец. Бегите, земляки, не ждите, пока будет поздно —
    - Матушка, слышала? – в испуге вскочил Шоуси. – Надо и нам бежать, что ли…
    - Бежать… А куда бежать-то? – недовольно бросила Шангуань Люй. – Фушэнтанским, ясное дело, самый след бежать, а нам-то чего? Мы, семья Шангуань – кузнечным делом да крестьянским трудом зарабатываем, у нас ни недоимок по зерну, ни долгов по налогам в казну нету. Кто ни придет к власти, наше дело – маленькое. Или японцы не люди? Да, они захватили Дунбэй, но куда им без нас, без народа, кто будет работать на полях и платить аренду? Эй, отец, ты ведь глава семьи, верно я говорю или нет?
    Шангуань Фулу разжал губы, обнажив два ряда крепких желтых зубов, но по выражению лица было не понять, улыбается он или хмурится.
    - Тебе вопрос задали! – повысила голос Шангуань Люй. – Что ощерился, зубы кажешь? Ну хоть жерновом по нему катай, все одно ничего не выдавишь!
    - Мне-то почем знать? – бросил Фулу с кислым выражением лица. – Скажешь «побежали» - побежим, скажешь «нет», так и не побежим!
    - Коли счастья нету, нету и беды, - вздохнула Шангуань Люй. – А как беде прийти, от нее не уйти. Чего замерли? Быстро жмите на брюхо!
    Шаньгуань Шоуси пожевал губами и, набравшись храбрости, спросил громко, но без особой уверенности: - Так родила или нет?
    - У настоящего мужика что-то одно должно быть на уме. Твое дело – ослица, а о наших женских делах кручиниться нечего, - отрезала Шангуань Люй.
    - Она жена мне… - промямлил сын.
    - Никто и не говорит, что это не так.
    - Чую, на этот раз будет мальчик, - не отставал Шоуси, давя ослице на брюхо. – Пузо такое огромное, что аж страшно делается.
    - Эх, ни на что ты не годишься… - заключила расстроенная Шангуань Люй. – Спаси и сохрани нас бодисаттва.
    Шоуси хотел сказать что-то еще, но мать глянула на него с такой досадой и ненавистью, что он прикусил язык.
    - Вы тут занимайтесь, а я пойду гляну, что там на улице делается, - заявил Шангуань Фулу.
        - А ну вернись! – Ухватив мужа за плечо, Шангуань Люй пихнула его к ослице: - Тебе какое дело, что там на улице? – загремела она. – Ослицу давай пользуй, чтоб родила поскорее! О бодисатва, правительница небесная, ведь какие всегда мужики были в роду Шангуань – гвозди зубами перекусывали, откуда у них такие дрянные потомки!
    Шангуань Фулу склонился над ослицей и, протянув такие же нежные и маленькие, как у сына, руки, стал массировать содрогавшееся в конвульсиях брюхо. Оба склонились над ней с разных сторон, разинув рот и стиснув зубы, этакие два товарища по несчастью. Когда один нагибался, другой выпрямлялся, и наоборот. Так они и раскачивались, как дети на разных концах качелей. Соответственно и их руки еле-еле скользили по шкуре ослицы. Ни тот, ни другой силы не прикладывали, и массаж получался халтурный, поверхностный и мягкий. Поглядев на эту работу спустя рукава, стоявшая позади Шангуань Люй уныло покачала головой, потом ухватила мужа железной ручищей за шею, как щипцами, подняла, рыкнув «А ну, давай-ка в сторону!», и легонько подтолкнула, отчего не достойный называться кузнецом Шангуань Фулу полетел в угол, шатаясь как пьяный, и приземлился на мешок с сеном. – Подымайся! – рявкнула мать на сына. – Путаешься только под ногами. Поесть-попить не дурак, а как работать – так и руки не подымешь! Господи боже, ну за что мне такое наказание! - Шаньгуань Шоуси вскочил, словно получил амнистию, и шмыгнул к отцу в угол. Черные глазки обоих перекатывались в глазницах, а на лицах застыло выражение то ли хитрости, то ли неразговорчивости. Тут снова донеслись крики Сыма Тина, и отец с сыном беспокойно заерзали, словно желая срочно отлучиться по нужде.
    Не обращая внимания на загаженную землю, сосредоточенная Шангуань Люй опустилась на колени перед ослицей. Закатала рукава и потерла большие руки. Звук от этого резал ухо, словно она терла одну о другую подошвы туфель. Прижавшись щекой к брюху, она прищурилась и внимательно прислушалась. Погладила ослицу по морде и растроганно произнесла: - Ну, давай, милая, постарайся, такая уж наша бабья доля, никуда от этой напасти не деться! – Потом пропустила ее шею между ног и, изогнув спину и положив руки на брюхо, стала с силой толкать их вперед, словно строгая рубанком. Ослица жалобно вскрикнула, ее согнутые ноги яростно распрямились, копыта задрожали, словно выбивая дробь на невидимых больших барабанах, и эти беспорядочные звуки эхом отражались от стен флигеля семьи Шангуань. Вывернув шею, она на какой-то миг подняла голову, а потом вновь тяжело уронила ее на землю. Было впечатление, что упал кусок мокрого, клейкого мяса. – Потерпи еще чуток, голубушка, нас ведь никто не заставлял рождаться женщинами, верно? Стисни зубы, поднатужься… Ну, поднатужься, милая… - негромко приговаривала Шангуань Люй. Она прижала руки к груди, чтобы набраться сил, перевела дух и медленно, но твердо стала давить вперед. Ослица корчилась в конвульсиях, из ноздрей у нее выступила желтоватая жидкость, голова моталась со стуком из стороны в сторону, а позади нее все вокруг заливало водами вместе с жидким навозом. Отец с сыном в ужасе закрыли глаза.
    - Земляки, конный отряд японских дьяволов уже выступил из уездного города, сведения  мои верные, не болтовня какая, бегите, а то поздно будет… - Энергичные выкрики Сыма Тина лезли в уши с необычайной отчетливостью.
    Когда отец с сыном открыли глаза, Шангуань Люй сидела у головы ослицы и, опустив голову, пыталась отдышаться. Ее белая рубашка насквозь промокла от пота, и на спине рельефно проступали лопатки. Между ног ослицы натекла целая лужица алой крови, а из родовых путей торчала тоненькая и слабенькая ножка муленка. Она смотрелась так неестественно, что казалось, кто-то со злым умыслом засунул ее туда.
    У Шангуань Люй сильно подергивалась щека. Она снова приложилась ею к брюху ослицы и долго прислушивалась. В глазах Шангуань Шоуси лицо матери отливало безмятежным золотистым цветом перезрелого абрикоса. Крики Сыма Тина без конца носились в воздухе, словно слетевшиеся на вонь мухи, которые то отлетали на стену, то снова садились на шкуру ослицы. Его била нервная дрожь, словно в предчувствии большой беды. Хотелось выскочить из флигеля, но духу не хватало. Было смутное ощущение, что стоит выйти за порог, как тут же попадешь в лапы этих проклятых японских дьяволов – приземистых, коротконогих и короткоруких. Носы у них, говорят, торчат головками чеснока, а глаза вытаращены, как бубенчики. А еще они едят у людей сердце и печень и пьют их кровь. Сожрут ведь подчистую, ни косточки не оставят.
    А сейчас, наверное, мчатся толпой по проулкам, преследуя женщин и детей, взбрыкивая и храпя, как жеребцы. Ища утешения и уверенности, он покосился на отца. Шаньгуань Фулу, эта насмешка над профессией кузнеца, сидел на мешке с сеном с бледным от страха лицом, обхватив руками колени. Он беспрестанно раскачивался взад-вперед и стукался спиной и затылком о стену. В носу Шоуси непонятно от чего защипало, и из глаз покатились слезы.
    Шангуань Люй кашлянула и медленно подняла голову. – Что ж ты натворила, голубушка, - вздохнула она, поглаживая морду ослицы. – Ну как тебя угораздило выпростать сначала ногу? Разве не знаешь, глупая, что при родах сначала должна идти голова… - На погасших глазах животного выступили слезы. Она вытерла их, звучно высморкалась и повернулась к сыну: - Иди зови господина Фань Саня. Эх, думала, сэкономлю на паре бутылок вина и свиной голове, но, видать, потратиться придется. Ступай за ним!
    Отпрянув к стене, Шоуси с отвисшей в ужасе челюстью уставился на ворота, ведущие в проулок. – Там же полно японцев, там полно японцев… - промямлил он.
    Взбешенная Шангуань Люй вскочила, пересекла двор и распахнула ворота. Через них ворвался свежий ветер, который в начале лета дует с юго-запада и несет с собой терпкий дух зрелой пшеницы. В проулке царила тишина и не было ни души, только в воздухе кружился целый рой черных бабочек. Они казались какими-то ненастоящими. От черного пятна рябило в глазах, и Шаньгуань Шоуси решил, что это не к добру.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Апреля 2010 03:10:38
  Глава 4

Ветеринар, а также искусный лучник, Фань Сань жил на восточной окраине деревни у заросшей травой низины, что тянулась на юго-восток до самой Мошуйхэ. Сразу за его домом начинался берег извивающейся на многие километры Цзяолунхэ – Реки Водного Дракона. Под нажимом матери Шангуань Шоуси вышел из ворот, однако ноги у него подгибались. Под раскаленным белым шаром уже перевалившего за верхушки деревьев солнца ослепительно сияли с десяток цветных витражей на церковной колокольне. На такой же высокой, что и колокольня, наблюдательной вышке пританцовывал управляющий Фушэнтана Сыма Тин. Он уже охрип, но не переставал выкрикивать, что японцы скоро будут в деревне. Задрав головы и сложив руки на груди, на него смотрели несколько зевак. Шангуань Шоуси остановился посреди проулка, соображая, как лучше добраться до дома Фань Саня. Пути было два: по главной улице и по берегу реки. Если идти по берегу, можно нарваться на свору черных псов семьи Сунь. Дом этой семьи, старая развалюха на северном краю проулка, был окружен невысокой стеной с множеством зияющих провалов. На еще не обвалившихся участках обычно устраивались куры.
    Под началом тетушки Сунь была целая ватага из пяти немых внуков. Кто их родители, вроде никто и не знал. Все пятеро то и дело забирались на стену, устраивались в провалах на ней, словно в седла, и скакали на воображаемых скакунах. С палками, рогатками или выструганными из дерева мечами и копьями в руках они, яростно посверкивая белками, провожали мрачными взглядами каждого проходившего по проулку человека или животное. К людям они какое-то уважение испытывали, а вот к животным – никакого. Как только им на глаза попадался теленок или енот, гусь, утка, курица или собака, они тут же бросались гонять его вместе со своими собаками, и деревенская улица превращалась у них в охотничьи угодья. В минувшем году они загоняли и прикончили сорвавшегося с привязи фушэнтановского мула, тут же, на глазах у всех сняли с него шкуру и освежевали. Ох, и немало зевак собралось посмотреть, чем все это кончится. Фушэнтан – семья солидная,  двоюродный брат у них где-то полком командует, свояк - офицер полиции в городе, в доме у них целый вооруженный отряд, который наводит страх на всю округу. Стоит управляющему Фушэнтана топнуть ногой на улице, и пол-уезда уже трясется. Взять и зарезать мула такой семьи среди бела дня – что это, если не самоубийство? А второй управляющий Фушэнтана Сыма Ку, великолепный стрелок с красным родимым пятном с ладонь на лице, не только не вынул пистолет, а достал пять серебряных даянов и роздал всем пятерым немым. С тех пор братья и вовсе удержу не знали, и любая птица в деревне, завидев их, проклинала родителей за то, что у нее всего два крыла.
    Когда они с вызывающим видом восседали в своих «седлах», пять псов – черные, без единого волоска другого цвета, словно их вытащили из лужи туши – лежали, словно в полудреме, лениво растянувшись у стены и прикрыв до щелочек глаза. К Шангуаню Шоуси, жившему в одном с ними проулке, братья Сунь и их псы питали глубокую нелюбовь. Ему оставалось лишь гадать, когда и где он провинился перед этими десятью жуткими злыми духами. Всякий раз, когда он заставал их верхом на стене, а псов лежащими под ней, ничего хорошего ждать не приходилось. Он всегда улыбался братьям, но это не помогало, и свора черных псов все равно летела к нему, словно пять черных стрел.
    Набрасывались они, чтобы только попугать, и ни разу не укусили, но он испытывал при этом такой ужас, что при одном воспоминании кидало в дрожь.   
    Можно направиться на юг и добраться до Фань Саня по главной улице. Но это значит, что придется идти мимо церкви. А там в это время перед воротами под желтодревесником, который весь в колючках и цветах, испускающих терпкий аромат, наверняка сидит на корточках этот рослый здоровяк пастор Мюррэй, рыжеволосый и голубоглазый, и, склонившись, доит свою старую козу, ту самую, у которой борода с тремя завитками. Большими красными ручищами, покрытыми жидкими и мягкими золотистыми волосами, он тискает ее набухшие красные соски, и белое до голубизны молоко звонкими струйками ударяет в тронутый ржавчиной эмалированный таз. Вокруг пастора и козы с жужжанием роятся красноголовые зеленые мухи. Терпкий запах желтодревесника вкупе с козьим духом и мерзостью, которой несет от Мюррэя, сливаются в одно жуткое зловоние. Оно разносится в залитом солнцем воздухе и отравляет пол-улицы. А самое гадкое, предвкушал Шоуси, это когда невыносимо провонявший пастор поднимет из-за козьего зада голову и бросит на тебя невразумительный взгляд, пусть на лице у него и светится улыбка доброжелательности и сострадания. Потому что при улыбке губы пастора подергивались,  обнажая белые лошадиные зубы.
    И еще осенит толстыми грязными пальцами свою мохнатую грудь крестным знамением - аминь! У Шоуси при этом каждый раз все внутри переворачивалось, душу охватывали самые разные чувства, он поджимал хвост по-собачьи, и спешил убраться прочь. Собак у дома немых он избегал, так как боялся; а Мюррэя с его козой – потому что было противно. А еще более противно потому, что его жена Шангуань Лу испытывает к этому рыжему дьяволу какие-то особенно близкие чувства. Она его преданная последовательница, он для нее – божество.
    После этих мучительных раздумий Шангуань Шоуси решил все же отправиться за Фань Санем, следуя на северо-восток. Хотя и очень тянуло к Сыма Тину и глазеющим на него зевакам.  Если не считать управляющего Фушэнтана, прыгавшего на вышке, как дрессированная обезьяна, в деревне все спокойно. Страх перед японцами исчез, осталось лишь восхищение матерью: как она все же умеет оценить ситуацию.
    Для отпора пятерке злобных псов он запасся парой кирпичей. С улицы донесся пронзительный крик мула, где-то мать звала детей.
    Приблизившись ко двору Суней, он с облегчением увидел, что на стене никого нет и вокруг все тихо. Ни немых, оседлавших проемы, ни кур на гребне стены, ни дремлющих под ней собак. Стена и так не высока, а с проема весь двор открывался как на ладони. Там шла настоящая бойня. Жертвами в этой бойне были одинокие, но гордые куры семьи Сунь, а устроила ее сама старуха, женщина весьма умелая, известная как тетушка Сунь. Про нее говаривали, что в молодости она ловко ходила по крышам и перепрыгивала через стены, промышляла в округе грабежами, да и замуж за печника Суня вышла, лишь когда ею всерьез заинтересовался закон. Во дворе, на гладкой и отливающей белизной земле уже валялись семь куриных тушек, и по следам крови вокруг можно было проследить, где они трепыхались в предсмертных конвульсиях. Еще одна курица с перерезанным горлом выпала из рук тетушки Сунь, стукнулась о землю, поджав шею, забила крыльями, вскочила на ноги и забегала кругами. Голые по пояс, пятеро немых сидели на корточках под стрехой дома и тупо переводили взгляды то на кружившую по двору курицу, то на бабку с ножом в руках. Выражения лиц и движения были у них поразительно одинаковы, даже глаза двигались, как по команде. В деревне тетушка Сунь имела уже известную репутацию, но сейчас это уже была сухонькая старушка со сморщенным лицом. Однако выражение лица, стать и то, как она двигалась, еще несли следы прошлого и давали возможность представить, какой молодицей она была прежде. Пятеро псов сидели, сбившись вместе и подняв головы, с выражением такой безбрежной таинственности и отрешенности в глазах, что можно было только гадать, что у них на уме. Происходящее во дворе Суней бесконечно завораживало, как хорошая театральная пьеса, и Шангуань Шоуси стоял, глядя во все глаза и забыв обо всех своих переживаниях, а главное – о поручении матери. Опершись на стену, этот невысокий сорокадвухлетний мужичок полностью отдался открывшемуся зрелищу. Мягким, как вода, и острым, как ветер, лезвием драгоценного меча по нему скользнул ледяной взгляд тетушки Сунь, который чуть не снес ему полмакушки. Немые с собаками тоже повернули головы в его сторону. Глаза немых чуть не сверкали от злобного возбуждения.
    Собаки пригнули головы, обнажили белые клыки и приглушенно зарычали. Шерсть на загривках встала дыбом. Словно пять стрел в натянутой тетиве луков, они могли в любой момент рвануться вперед. «Пора убираться подобру-поздорову», - подумал Шоуси и в ту же минуту услышал величественное покашливание тетушки Сунь. Раздувшиеся от возбуждения головы немых вдруг расстроенно опустились, а псы послушно растянулись на земле, выставив перед собой передние лапы. – Чем занята по дому твоя матушка, почтенный племянник Шангуань? – донесся до него спокойный голос.
    Он не сразу и сообразил, что отвечать: столько хотелось всего сказать. Но не мог вымолвить ни слова и, густо покраснев, лишь что-то бормотал, словно схваченный за руку воришка.
    Тетушка Сунь молча усмехнулась. Ухватив большого петуха с красно-черным хвостом, она легонько поглаживала его блестящее шелковистое оперение. Петух беспокойно кудахтал, а она выщипывала из хвоста гибкие перья и засовывала в сплетенный из рогоза мешок. Петух ожесточенно вырывался и рыл твердыми когтями землю. – У вас в семье девочки в волан играть умеют? - спросила старуха. – Лучше всего играть в волан из перьев, выщипанных с живого петуха. Эх, вспомнишь, как бывало…
    Глянув на Шоуси, она оборвала фразу на полуслове и увлеченно погрузилась в глубокие воспоминания. Глаза ее упирались в стену, но глядела она, похоже, куда-то сквозь нее. Шоуси смотрел на нее, не моргая и не смея даже вздохнуть. Наконец, тетушка Сунь обмякла, словно сдувшийся шарик, горящий блеск в глазах погас, и взгляд стал мягким и печальным. Она наступила петуху на ноги, левой рукой ухватила за основание крыльев, а большим и указательным пальцами сдавила шею. Петуху было не шевельнуться, и он перестал трепыхаться. Большим и указательным пальцами правой руки она стала выщипывать густые тонкие перышки на шее, пока не показалась голая кожа. Согнув средний палец, щелкнула петуху по горлу. Потом взяла небольшой сверкающий ножик в форме ивового листа, сделала небольшое движение, и из надреза на горле птицы то большими, то маленькими каплями потекла черная кровь…
    Держа в руке истекающего кровью петуха, тетушка Сунь неторопливо поднялась. Оглянулась по сторонам, словно что-то ища. Прищурилась от яркого солнечного света. У Шоуси все поплыло перед глазами. В воздухе висел густой запах софоры. – А ну тебя!
    Это был голос тетушки Сунь. Черный петух кувыркнулся в воздухе и тяжело шлепнулся посреди двора. Шоуси протяжно вздохнул и медленно снял руки со стены. Он вдруг вспомнил, что ему надо идти за Фань Санем, звать его на помощь с родами черной ослицы. Когда он собрался уходить, петух забил крыльями и каким-то чудом встал на ноги. От одного вида выщипанного хвоста и безобразно торчащей гузки Шоуси охватила паника. Из разрезанной шеи текла кровь, с нее бессильно свешивалась голова с гребешком, когда-то красным, а теперь бледно-белым. Но петух изо всех сил старался поднять ее. Старался что было сил! Голова то поднималась, то падала безвольно болтаясь. После нескольких попыток ему таки удалось поднять ее.
    Покачивая головой из стороны в сторону, петух опустился на землю, из клюва и из раны на шее пузырилась кровь. Звездочками блестели золотистые глаза. Немного обеспокоенная тетушка Сунь вытерла руки о траву. Казалось, она что-то жевала, хотя на самом деле во рту у нее ничего не было. И тут она смачно сплюнула и крикнула собакам: - Ату его!
    Шоуси как стоял, так и шлепнулся задом на землю.
    Когда он встал, держась за стену, во дворе Суней во все стороны летели черные перья, гордого петуха уже разодрали в клочья, и все вокруг было в крови. Собаки по-волчьи грызлись за петушиные потроха. Немые хлопали в ладоши и по-дурацки хохотали. Тетушка Сунь сидела у порога и попыхивала длинной трубкой, словно в глубоком раздумье.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Апреля 2010 17:03:48
Глава 5

Привлеченные еле слышным запахом, семеро девочек семьи Шангуань – Лайди (Ждем братика), Чжаоди (Зовем братика), Линди (Приводим братика), Сянди (Хотим братика), Паньди (Надеемся на братика), Няньди (Молим о братике) и Цюди (Просим братика) - выскользнули из восточного флигеля, где они обитали, и сгрудились под окном Шангуань Лу. Семь головок с растрепанными волосами, в которых застряли сухие травинки, заглядывали туда, чтобы понять, в чем дело. Мать сидит, откинувшись на кане и неспешно пощелкивая орешки арахиса, и вроде бы ничего такого. Но вот этот запах: явно тянет из окна матери. Лайди, которой уже было восемнадцать, первой поняла, что происходит. Мокрые от пота волосы матери, прикушенная до крови нижняя губа, страшно подергивающийся живот и полная комната мух. Руки, лущившие орешки, извивались от боли, а сами орешки крошились на мелкие кусочки. – Мама! – вырвалось у Лайди, и к горлу подступили рыдания. Вслед за ней маму стали звать и остальные шестеро сестер. У всех по щекам потекли слезы.
    Тут разревелась самая младшая, Цюди. Неуклюже перебирая ножками, сплошь в точках от укусов блох и комаров, она побежала в комнату. Лайди догнала ее и подхватила на руки.
    Не переставая реветь, Цюди сжала кулачки и стала колотить старшую сестру по лицу.
    - К маме хочу… К маме…
    В носу у Лайди защипало, к горлу подкатил комок, и горячие слезы хлынули из глаз. – Не плачь, Цюди, не плачь, - похлопывала она маленькую сестренку по спине. – Мама родит нам маленького братика, беленького такого, пухленького…
    Из комнаты донесся слабый стон Шангуань Лу, и она отрывисто проговорила: -  Лайди… Уведи сестер… Они маленькие еще, не смыслят ничего, сама что ли не понимаешь…
    В комнате что-то загремело, и Шангуань Лу взвыла от боли. Пятеро девочек вновь сгрудились у окна, а четырнадцатилетняя Линди громко вскрикнула: - Мама, мамочка…
    Лайди опустила сестренку на землю и рванулась в комнату на своих маленьких ножках, которые начинали бинтовать, но перестали. Споткнувшись о гнилую доску порожка, она шлепнулась на кузнечные мехи. Они упали и разбили синюю фарфоровую чашу для подаяний, в которой держали корм для кур. В испуге вскочив, Лайди увидела бабку. Та стояла на коленях перед окутанным дымом от ароматных палочек образом Гуаньинь.
    Дрожа всем телом, Лайди поправила мехи, потом стала бестолково собирать вместе осколки, будто таким образом можно было вернуть разбитой чаше первоначальный вид или как-то загладить вину. Бабка стремительно вскочила. Она покачивалась из стороны в сторону, как старая перекормленная кобыла, голова у нее яростно подрагивала, а изо рта один за другим вырывались странные звуки. Лайди инстинктивно сжалась, обхватив голову руками и ожидая, что сейчас посыплются удары. Но ударов не последовало. Бабка лишь ухватила ее за большое, бледное и тоненькое ухо, подняла и легонько выпихнула на улицу. С пронзительным воплем девушка шлепнулась на позеленевшие кирпичи проложенной во дворе дорожки.
    Оттуда ей было видно, как бабка наклонилась и долго смотрела на осколки чаши. Теперь она смахивала на пьющего из реки буйвола. Потом выпрямилась с осколками в руках, легонько постучала по ним, и они откликнулись звонкими мелодичными звуками. Лицо бабки было изрезано глубокими морщинами, опущенные вниз уголки рта соединялись с глубокими складками, спускавшимися прямо на нижнюю челюсть, которую, казалось, добавили к лицу не сразу.
    Лайди встала на колени и заплакала: - Бабушка, избей меня до смерти!
        - Избить тебя до смерти? – печально повторила Шангуань Люй. – От этого чаша снова целой не станет. Это же фарфор времен минского императора Юнлэ, часть приданого вашей прабабушки. За нее можно было целого мула купить!
    Мертвенно бледная Лайди молила бабку о прощении.
    - Замуж бы тебя выдать! – вздохнула Шангуань Люй. – Нет чтобы делами заниматься с утра пораньше, носишься здесь, как злой дух. Матери своей несчастной и той не дашь помереть спокойно.
    Лайди закрыла лицо руками и разрыдалась.
    - А ты думала, хвалить буду за то, что ты мне посуду бьешь? – недовольно продолжала бабка. – Убирайся-ка с глаз моих долой, забирай своих милых дармоедок-сестричек и отправляйтесь на Цзяолунхэ креветок ловить. И пока полную корзину не наберете, лучше не возвращайтесь!
    Лайди торопливо вскочила, подхватила малышку Цюди и выбежала за ворота.
    Шангуань Люй шуганула туда же, за ворота, как кур, и Няньди, и всех остальных девочек, а потом швырнула в руки Линди плетеную корзину для креветок с высоким горлышком.
    Лайди с Цюди на руках взяла за руку Няньди, та потянула за собой Сянди, Сянди потащила Паньди, а Линди одной рукой волокла Паньди, а в другой несла корзину. Так, таща и волоча друг друга, с плачем и всхлипываниями все семеро сестер Шангуань направились по залитому солнцем проулку, где гулял западный ветер, в сторону реки Цзяолунхэ.
    Когда они проходили мимо двора тетушки Сунь, в нос ударил приятный запах. Из трубы дома поднимался беловатый дымок. Пятеро немых, как муравьи, таскали в дом дрова и солому, а черные псы лежали у дверей, высунув красные языки и чего-то ожидая.
    Девочки забрались на высокий берег реки, и двор Суней стало видно как на ладони. Пятерка немых их заметила. Старший подвернул верхнюю губу, на которой пробивались черные усики, и улыбнулся Лайди. Та залилась краской. Она вспомнила, как не так давно ходила на реку за водой, и этой немой бросил ей в ведро огурец. Его хитроватая ухмылка показалась приятной и не злой, сердце впервые как-то странно забилось и кровь прилила к щекам. Она глянула на ровную, как зеркало, поверхность воды: все лицо стало пунцовым. Потом она этот свежий огурец съела, и долго не могла забыть его вкус. Она подняла глаза на сияющую церковную колокольню и наблюдательную вышку. На верху вышки золотистой обезьяной прыгал мужчина. - Земляки, - кричал он, - конный отряд японцев уже выехал из города!
    Под вышкой собралась уже целая толпа. Люди, задрав головы, смотрели вверх. Человек то и дело нагибался и свешивал вниз голову, держась за перила. Он, похоже, отвечал на вопросы собравшихся. Дав ответ, он снова выпрямлялся, обходил вокруг и, сложив ладони у рта рупором, снова кричал на всю округу, что японцы скоро войдут в деревню.
    На главной улице вдруг показался большой экипаж на резиновых шинах. Откуда он только взялся - словно с неба свалился или вырос из-под земли. Запряженный тройкой лошадей, он мчался под перестук двенадцати копыт, вздымая за собой стелящееся желтой дымкой облако пыли. Разномастные лошади - одна желтоватая, как абрикос, другая – темно-красная, как финик, а третья – бледновато-зеленая с желтизной - откормленные, лоснящиеся, словно вылепленные из воска, просто завораживали взгляд. На оглоблях позади коренного стоял, расставив ноги, смуглый человек небольшого роста, и издалека казалось, что он сидит на кореннике верхом. «Хэ, хэ, хэ! – выдыхал он, щелкая большим кнутом с красной кисточкой. Потом вдруг резко натянул вожжи, и лошади, протестующе заржав, остановились как вкопанные. И экипаж, и лошадей, и возницу накрыло накатившееся, как волна, облако желтой пыли. Когда пыль осела, Лайди увидела слуг из Фушэнтана, которые грузили в экипаж оплетенные бутыли с вином и кипы соломы. На каменных ступенях при входе в усадьбу стоял высоченный детина и громко покрикивал. Одна из бутылей с громким стуком упала, затычка из свиного мочевого пузыря прорвалась, и дорогое вино потекло на землю. Несколько слуг бросились поднимать бутыль, а  подскочивший от ворот детина стал охаживать их заплясавшей в его руках сверкающей плетью. Те присели на корточки и, обхватив головы руками, принимали заслуженное наказание. Плеть летала и извивалась на солнце как змея, а повсюду разносился винный аромат.
    Вокруг расстилались просторы полей, где под ветром гнулись колосья пшеницы и прокатывались одна за другой золотые волны. – Бегите, бегите! – не умолкали крики с вышки. – Всем конец, коли не успеете…
    Многие вышли из домов и бесцельно копошились вокруг, как муравьи. Одни разгуливали, другие бегали, третьи стояли, застыв на месте. Кто двигался на восток, кто на запад, кто ходил кругами, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Ароматы, долетавшие со двора семьи Сунь становились все явственнее, из дверей дома клубами валил пар. Немых было не слышно и не видно, и во дворе царила тишина. Лишь время от времени изнутри вылетала обглоданная кость, и в драку за нее бросалась пятерка черных псов. Победитель отбегал к стене, забивался там в угол и начинал с треском глодать ее, а остальные заглядывали в дом, посверкивая красными глазами и тихонько повизгивая.
    - Пойдем домой, - потянула старшую сестру за руку Линди.
    - Нет, - покачала головой Лайди. – Мы идем на реку за креветками. Вот родит нам мама братика, и ей захочется поесть супа из наших креветок.
    Выстроившись в одну шеренгу и держась за руки, девочки спустились к реке. В воде отражались их ладные фигурки и симпатичные лица. У всех большие носы с горбинкой и большие, бледные, мясистые уши. Этим отличалась и их мать, Шангуань Лу. Лайди достала из-за пазухи гребень из персикового дерева и принялась расчесывать сестер. На землю посыпалась пыль и соломенная труха. Все при этом раскрывали рот, морщились и попискивали. Потом она причесалась сама, заплела волосы в большую косу и закинула ее за спину. Кончик косы доставал ей до пояса. Убрав гребень, она закатала штанины, открыв бледные округлые ноги. Потом скинула синие бархатные туфли, вышитые красными цветами. Сестры глядели во все глаза на немного изуродованные бинтованием ступни. – Ну что уставились? – вдруг вспыхнула она. – Чего не видели? Не наберем креветок - не видать нам от старой карги прощения!
    Сестры быстро скинули туфли и закатали штанины, а малышка Цюди вообще осталась голышом. Стоя на илистом берегу, Лайди окинула взглядом  неторопливо текущие воды реки и мягко, послушно покачивающиеся на дне водоросли, среди которых играли рыбки. Над самой поверхностью воды летали ласточки. Она зашла в реку и крикнула: - Цюди остается на берегу креветок собирать, а остальные – в воду.
    Девочки со смехом и визгом последовали за ней.
    Когда удлинившаяся от бинтования пятка Лайди погрузилась в ил, и гладкие, как шелк, водоросли коснулись ног, в сердце всколыхнулись какие-то непередаваемые ощущения. Нагнувшись, она стала осторожно шарить обеими руками у корней речной травы, где чаще всего прячутся креветки. Что-то маленькое вдруг забилось между пальцами, и ее охватило радостное волнение.
    В руках у нее трепыхалась и водила красивыми усиками скрюченная, почти прозрачная, величиной с палец, речная креветка. Она бросила ее на берег, и к ней с радостным воплем устремилась Цюди.
    - Сестра, я тоже поймала!
    - Сестра, и я поймала!
    - И я!
    Для двухгодовалой Цюди оказалось не по силам собрать всех креветок. Она споткнулась, шлепнулась на попу и заревела. Нескольким рачкам удалось допрыгать до реки и снова скрыться в воде.
    Подошедшая Лайди подняла маленькую сестренку, довела до воды и, зачерпывая ладонью, стала отмывать попу от ила. От каждой пригоршни воды маленькое тельце вздрагивало, раздавался пронзительный визг, к которому примешивался бессмысленный набор грязных ругательств. Лайди шлепнула сестренку напоследок и отпустила.
    Та чуть ли не бегом взлетела на ровное место на берегу, где схватила ветку с прибрежных кустов и, покосившись в сторону старшей сестры, разразилась громкими ругательствами, словно заправская старая скандалистка. Лайди не выдержала и рассмеялась.
    Остальные сестры уже ушли вверх по течению. На залитом солнцем берегу подпрыгивало несколько десятков креветок. – Сестра, собирай быстрей! – крикнула одна из младших. Лайди подняла корзину и обернулась к Цюди: - Вот вернемся домой, ужо доберусь до тебя, глупышка маленькая!
    И принялась быстро собирать улов. Однообразное занятие позволило ей забыть о своих переживаниях, и она даже замурлыкала не известно откуда запомнившийся мотивчик: «Нет у тебя сердца, матушка моя, за торговца маслом выдала меня…»
    Вскоре она поровнялась с сестрами, которые двигались внаклонку вдоль берега вплотную друг к другу, высоко задрав зады и чуть ли не касаясь подбородками воды. Они шарили вокруг, то сводя, то разводя руки, и медленно продвигались вперед. За ними, покачиваясь на поверхности помутневшей воды, плыли оторвавшися желтые листья травы. Выпрямлялись девочки – то Линди, то Паньди, то Сянди, - лишь поймав креветку.
    Все пятеро почти безостановочно выбрасывали их на берег. Лайди приходилось собирать их чуть ли не бегом, а за ней хвостиком еле поспевала Цюди.
    Они и не заметили, как подошли вплотную к горбатому каменному мостику через реку. – Выходите, - крикнула Лайди. – Все выходите. Корзина полная, пора возвращаться.
    Сестры нехотя вышли из воды и встали на берегу. Руки побелели от воды, ноги вымазаны в красноватом иле. – Сестра, отчего в реке так много креветок сегодня? Сестра, а мама, наверное, уже родила нам маленького братика? Сестра, а японские дьяволы, они какие? Они, правда, маленьких детей едят? Сестра, а почему у немых всех кур перерезали? Сестра, а почему бабка нас все время ругает? Сестра, а мне приснилось, что у мамы большой вьюн в животике… - Они засыпали Лайди вопросами, но она ни на один не ответила. Ее глаза были прикованы к мосту, посверкивавшему красноватыми бликами. Рядом с ним остановился примчавшийся из деревни экипаж – тот самый, тройка на резиновом ходу.
    Коротышка-возница сдерживал разгоряченных лошадей, и они, звонко цокая копытами и высекая из камня искры, ступили на мост. В экипаж вскочили несколько полуголых мужчин, опоясанных широкими ремнями из воловьей кожи с блестевшими золотом на солнце медными бляхами. Лайди узнала их: это были охранники из усадьбы Фушэнтан. Сперва они выбросили из экипажа кипы соломы, потом стали выгружать бутыли с вином. Всего их выгрузили двенадцать. Возница стал поворачивать коренного, чтобы тот сдал назад, и экипаж откатился на свободное место рядом с мостом. В это время она увидела второго управляющего Сыма Ку, который мчался со стороны деревни на велосипеде. Черный и сверкающий, это был первый велосипед, появившийся в Гаоми и во всем Дунбэе, всемирно известной немецкой марки. Ее дед, Шангуань Фулу - у этого руки всегда просто чешутся, - улучив момент, когда никто не смотрел, подержался как-то за ручку руля. Но это было прошлой весной, а сейчас желтые глаза второго управляющего чуть ли не метали голубые молнии. Он был в длинном халате из дорогого толстого шелка поверх белых импортных брюк, завязанных на лодыжках синими ленточками с черными кистями, и в кожаных туфлях на белой каучуковой подошве. Ноги казались невероятно толстыми, словно штанины надули изнутри. Полы халата были заткнуты за белый шелковый пояс с бахромой на коротком и длинном концах.
    С левого плеча спускалась узкая портупея из коричневой кожи, соединявшаяся с кожаным футляром, из отверстия которого язычком пламени выглядывала полоска красного шелка. Под звуки заливистого звонка немецкого велосипеда Сыма Ку летел, как на крыльях ветра. Соскочив с велосипеда и скинув соломенную шляпу с загнутыми полями, он стал обмахиваться ею как веером, и красная родинка у него на лице смотрелась как горящий уголек. – Живее, - громко командовал он охранникам, - сваливайте солому на мост и поливайте вином. Поджарим этих, ети его, собак!
    Слуги принялись торопливо носить кипы соломы на мост, и через некоторое время там выросла куча в половину человеческого роста. Вокруг разлетались белые мотыльки, которых привезли вместе с соломой: одни попадали в реку на корм рыбам, другие стали добычей ласточек.
    - Выливай вино на солому! – заорал Сыма Ку.
    Слуги, кряхтя, стали таскать бутыли на мост и снимать с них затычки. С бульканьем вытекало прекрасное вино, по реке поплыл пьянящий аромат, шелестела под потоками вина солома. Много вина растеклось по каменной облицовке моста, оно скапливалось в лужицы, а потом стекало в реку шумными, словно дождевыми струями. Когда вылили все двенадцать бутылей, мост засиял, словно вымытый. Солома изменила цвет, а вино стекало по краям моста прозрачными занавесями. Прошло еще немного времени – на одну трубку выкурить, – и на реке белыми цветами стала всплывать опьяневшая рыба. Младшие сестры Шангуань вознамерились было пойти собрать ее, но Лайди негромко одернула их: - Не смейте заходить в воду! Сейчас домой пойдем!
    Происходящее на мосту было так необычно и притягательно, что они словно застыли на месте. В том числе и сама Лайди, которая звала сестер домой, а сама не спускала глаз с моста.
    Стоявший там Сыма Ку с довольным видом хлопал в ладоши, глаза у него блестели, а лицо расплывалось в улыбке. – Кто еще смог бы придумать такой блестящий план! – похвалялся он перед слугами. – Никто кроме меня, мать вашу. – Ну-ка суньтесь теперь, гнусные япошки, узнаете, на что я способен. – Слуги одобрительно зашумели. – Так что, поджигать, Второй Господин? – спросил один.
    - Нет, - отвечал Сыма Ку. – Появятся вот, тогда и зажжем.
    И в окружении слуг зашагал к краю моста.
    Экипаж из Фушэнтана повернул обратно в деревню.
    Над мостом снова повисла тишина, которую нарушала лишь капель стекающего вина.
    С корзиной креветок в руке Лайди вела сестер на гребень дамбы, раздвигая густые заросли кустарника на склоне. Перед ней вдруг возникло смуглое худое лицо. Испуганно вскрикнув, она выронила корзину. Та спружинила на зарослях кустарника и, подпрыгнув, покатилась вниз к реке. Вывалившиеся креветки хлынули из нее блестящей извивающейся полосой. Линди устремилась за корзиной, остальные сестры бросились собирать креветок. Боязливо отступив к реке, Лайди не спускала глаз со смуглого лица. На нем появилась извиняющаяся улыбка, и открылись два ряда сияющих как жемчужины зубов. – Не бойся, сестренка, - послышался негромкий голос. – Мы – партизаны. Давай без шума и постарайся побыстрее уйти отсюда.
    Только теперь она разглядела в кустах на дамбе немало людей в зеленой форме. Они прижимались к земле, лица и взгляды напряжены, у одних - ружья, у других – гранаты, а у некоторых – лишь ржавые широкие мечи дао. Смуглолицый, что улыбался ей белозубой улыбкой, в правой руке держал отливающий синевой пистолет, а в левой – что-то блестящее и тикающее. Позже она узнает, что это карманные часы, с помощью которых определяют время. А со смуглолицым они, в конце концов, будут спать под одним одеялом.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 25 Апреля 2010 21:51:15
Глава 6

    Входивший во двор семьи Шангуань Фань Сань был навеселе.
    - Скоро японцы здесь будут, выбрала времечко ослица ваша! – недовольно ворчал он. – Хотя что тут говорить, мой жеребец ее покрывал. Кто колокольчик повязал на шею тигру, тому и развязывать Ты, Шангуань Шоуси, смотрю я, молодцом, держишь репутацию. Тьфу, какая у тебя, вообще-то, репутация? Я только из уважения к матушке твоей. Мы с твоей матушкой... – хохотнул он. -  Она мне скребок изготовила – лошадям копыта подрезать…
    С лица Шоуси катился пот, и он что-то бормотал, поспевая за Фань Санем.
    - Фань Сань! – послышался громкий голос Шангуань Люй. – Тебя, как духа-покровителя, не дождешься, ублюдок!
    - Фань Сань явился! – приосанился тот.
    Взглянув на распростертую на земле чуть ли не при последнем издыхании ослицу, он тут же наполовину протрезвел. – О-хо-хо, это надо же так! Чего раньше не позвали? - Скинув с плеча сумку из воловьей кожи, он нагнулся, потрепал ослицу по ушам и погладил по брюху. Потом повернулся к ее заду, потянул за торчащую из родовых путей ногу и, выпрямившись, печально покачал головой: - Поздно, дрянь дело. Говорил я твоему сыну, когда он привел ее в прошлом году на случку - лучше с ослом этого вашего кузнечика спаривать. Так он и слушать не стал, жеребца ему подавай. А мой жеребец племенной, чистокровный японец, одно копыто больше ее головы. Как забрался на нее, так она чуть не грохнулась: ну чисто твой петух воробьиху топчет. Но мой племенной – он племенной и есть, дело свое знает, зажмурился и знай себе охаживает кузнечика вашего. Да будь и чей другой жеребец, что из того? Тоже трудно рожала бы. Ваша для мулов не годится, ей только ослов и приносить, таких же кузнечиков, как и сама…
    - Фань Сань! – оборвала его рассерженная Шангуань Люй. – Это и все, что ли?
    - Все, все. Что тут еще говорить. – Он поднял сумку, закинул ее на плечо и, снова утратив трезвость, пошатываясь, двинулся на выход.
    Но Шангуань Люй схватила его за руку: - Неужто вот так просто и уйдешь?
    - А ты разве не слыхала, почтенная, о чем управляющий Фушэнтана горлопанит? Скоро уже вся деревня разбежится, так кто важнее – я или ослиха?
    - Верно, боишься, не потрафлю тебе, почтенный Сань? Будет тебе две бутылки доброго вина и свиная голова. В этой семье я хозяйка.
    - Знаю, знаю, - усмехнулся Фань Сань, глянув на Шангуаней - отца и сына. – Таких женщин, чтобы семью кузнеца как клещами держали, да с голой спиной молотом махали, во всем Китае больше не найдешь, экая силища… - И он как-то странно рассмеялся.
    - Не уходи, Сань, мать твою, - хлопнула его по спине Шангуань Люй. – Как ни крути, две жизни на кону. Племенной – твой сынок, ослица эта сноха тебе, а муленок в животе у нее – внучек твой. Давай уж, расстарайся: выживет – отблагодарю, награжу; не выживет – винить не буду, знать судьба моя такая несчастливая.
    - Экая ты молодец: и ослицу, и жеребца в родственники мне определила, - смутился Фань Сань. – Что тут скажешь после этого? Попробую, может вытащу животину с того света.
    - Вот это я понимаю, разговор. И не слушай ты, Сань, что россказни этого полоумного Сыма, ну зачем японцы сюда потащатся? К тому же, этим ты благие деяния свои приумножаешь, а черти добродетельных всегда стороной обходят.
    Фань Сань раскрыл свою сумку и вытащил бутылочку с маслянистой жидкостью зеленого цвета. – Это волшебное снадобье, приготовлено по тайному рецепту и передается в нашей семье из поколения в поколение. Как раз для случаев, когда у животных роды идут не так. Дадим ей, а уж если и после него не родит, то даже Сунь Укун не поможет. Ну-ка, подсоби, господин хороший, - махнул он Шангуаню Шоуси. 
    - Я подсоблю, - сказала Шангуань Люй. – У этого все из рук валится.
    - Раскудахталась курица в семье Шангуань, что петух яиц не несет, - проговорил Фань Сань.
    - Если хочешь обругать кого, Третий Братец, так обругай в лицо, не крути, - подал голос Шангуань Фулу.
    - Осерчал, что ли? – вскинулся Фань Сань
    - Будет пререкаться, - вмешалась Шангуань Люй. – Говори давай, что делать?
    - Голову ей подними, - скомандовал Фань Сань. – Мне лекарство влить надо!
    Шангуань Люй расставила ноги, напряглась, обхватив голову ослицы, и подняла. Животное замотало головой, из ноздрей с фырканьем вылетал воздух.
    - Выше! – прикрикнул Фань Сань.
    Шангуань Люй поднатужилась, тяжело дыша и тоже чуть ли не фыркая.
    - А вы двое, - покосился на отца с сыном Фань Сань, - не живые, что ли?
    Те бросились помогать и чуть не споткнулись об ослиные ноги. Шангуань Люй закатила глаза, а Фань Сань только головой покачал. В конце концов, голову подняли достаточно высоко. Ослица закатила толстые губы и ощерила длинные зубы. Фань Сань в это время вставил ей в рот рожок из коровьего рога и влил зеленоватой жидкости из бутылочки.
    Шангуань Люй перевела дух.
    Фань Сань достал трубку, набил ее, присел на корточки, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Из ноздрей у него поплыл сизый дымок. – Японцы уездный город заняли, - проговорил он. – Начальника уезда Чжан Вэйханя убили, а его домашних изнасиловали.
    - Тоже Сыма наслушался? – уточнила Шангуань Люй.
    - Нет, мой названный брат рассказал. Он там живет за Восточными воротами.
    - Через десять ли правда уже не правда, - хмыкнула Шангуань Люй. 
    - Сыма Ку отправил слуг на мост кострище устраивать, - вставил Шангуань Шоуси. – И это, похоже, не выдумки.
    - Чего серьезного, так никогда не услышишь, - сердито зыркнула на сына Шангуань Люй. – А вот на выдумки горазд, ни одной не пропустишь. Мужик ведь, детей целая куча, а все не понять, голова у тебя на плечах или пустая тыква. Можно ведь поразмыслить: японцы они же не без роду-племени, у каждого и отец, и мать имеется. Какая у них может быть вражда или ненависть к нам, простым людям, что они нам сделают? Бежать, так пуля все равно догонит. А если прятаться, то до каких пор?
    Отец и сын слушали, понурив головы и не смея пикнуть. Фань Сань выколотил пепел из трубки и прокашлялся, пытаясь исправить ситуацию: - А ведь почтенная сестрица все, как есть, по полочкам разложила, не то, что мы – дальше носа не видим. После твоих этих слов немало от сердца отлегло. И верно, куда бежать-то? Где прятаться? Я-то убегу, спрячусь, а своего осла, племенного своего куда дену? Они что две горы, куда их спрячешь? На один день спасешься, а на пятнадцать – не получится. Так что, ну их, мать их ети. Нам бы сперва муленка вызволить, а там поглядим. 
    - Дело говоришь! – поддержала Шангуань Люй.
    Фань Сань скинул куртку, затянул пояс и прочистил горло, словно мастер ушу перед схваткой. - Вот и славно, Сань, вот и славно, почтенный, - одобрительно кивнув, затараторила Шангуань Люй. - После человека доброе имя остается, после дикого гуся – только крик. Спасешь муленка – еще бутылка с меня, буду в барабаны и гонги бить, тебе славу петь.
    - Ерунда все это, почтенная сестрица, - отмахнулся Фань Сань. – Разве не я позволил племенному обрюхатить вашу ослицу? Как говорится, что посеешь, то и пожнешь. – Он обошел ослицу кругом, потянул за торчащую маленькую ножку и пробормотал: - Ну что, родственница, вот и подошли мы с тобой к вратам ада. Туго тебе придется, но ты уж не посрами Мастера Саня. Найдите мне веревку и жердину, господа хорошие, - продолжал он, потрепав ослицу по голове. – Лежа ей не родить, надо поднять, чтоб стояла.
    Отец с сыном уставились на Шангуань Люй.
    - Делайте, что велит Мастер Сань, - бросила она.
    Те принесли что требовалось. Взяв веревку, Фань Сань пропустил ее под передними ногами ослицы, завязал вверху узлом и, подняв ее, скомандовал: - Суй сюда жердину.
    Шангуань Фулу повиновался.
    - Ты сюда вставай, - указал ветеринар Шангуаню Шоуси. – А теперь оба нагнулись – и жердину на плечо!
    Стоящие друг против друга отец с сыном наклонились и подставили плечи под жердину. 
    - Ну вот и славно, - удовлетворенно произнес Фань Сань. – А теперь, не торопясь, по моей команде поднимаем, и чтоб выложились по полной. Получится – не получится, сейчас все и решится. Больше эта животина вряд ли вынесет. Ты, сестрица, с заду становись, будешь помогать принимать, чтобы малыш не упал и не покалечился.
    Он повернулся к ослиному крупу, потер руки одна о другую, разогревая, вылил все масло из стоявшей на жернове лампы на ладонь, растер по рукам и выдохнул. Сунул руку в родовые пути, и ноги ослицы конвульсивно задергались. Рука Фань Саня проникала все дальше, пока не оказалась внутри по плечо, а щека прижалась к красноватому копытцу муленка. Шангуань Люй смотрела на него во все глаза с трясущимися губами.
    - Так, господа хорошие, - выдавил Фань Сань приглушенным голосом. – Считаю до трех, и на счет «три» поднимайте изо всех сил. Тут речь о жизни и смерти идет, так что не трусить и не отпускать. Ну, - нижняя челюсть у него чуть ли уперлась в ослиный зад, а глубоко проникшая в родовые пути рука, казалось, что-то ухватила, - раз, два, три!
    Отец с сыном крякнули и, с недюжинным усилием начали выпрямляться. Благодаря этому напряженному усилию тело ослицы повернулось, она оперлась на передние ноги, подняла голову, вывернула задние и поджала их под себя. Вместе с ней повернулся и Фань Сань, который теперь лежал на земле чуть ли не ничком. Лица было не видно, слышался только голос: - Поднимай, поднимай же!
    Яростно вытягивая свою ношу вверх, отец с сыном уже стояли чуть ли не на цыпочках. Шангуань Люй подлезла под брюхо ослице и уперлась в него спиной. С громким криком та поднялась на ноги. В это время из родовых путей вместе с кровью и липкой жидкостью выскользнуло что-то большое и скользкое, попав прямо в руки Фань Саня, а потом на землю.
    Фань Сань вытер липкую жидкость с морды муленка, перерезал ножом пуповину, завязал ее,  отнес его на место почище и вытер всего сухой тряпкой. В глазах Шангуань Люй стояли слезы, и она раз за разом повторяла: - Слава богам неба и земли, спасибо Фань Саню.
    Муленок, пошатываясь, встал на ноги, но тут же свалился. Гладкая как бархат шерстка, красные губы цвета розовых лепестков. – Молодец, - проговорил Фань Сань, помогая ему встать. – Наша все же порода. Племенной – мой сынок, а ты, малец, стало быть – внучок мне, а я тебе – дед. Почтенная сестрица, приготовь немного рисового отвара, покорми мою сноху-ослицу, она, считай, с того света возвернулась.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 02 Мая 2010 16:02:39
  Глава 7

    Таща за собой сестер, Лайди успела пробежать лишь несколько шагов, когда послышался резкий свист, похожий на птичий. Она задрала голову посмотреть, что за птица издает такие странные звуки, и тут сзади на реке раздался оглушительный взрыв. В ушах зазвенело, голова затуманилась. К ногам девочек шлепнулся израненный сом, обдав их мутной горячей водой.
    По желтоватой голове текли струйки крови, длинные усы слабо подрагивали, кишки вывалились на спину.
    Замерев, Лайди словно во сне обернулась к сестрам: они, тоже застыв, уставились на нее. В волосах у Няньди застрял комок спутанных водорослей, похожий на выплюнутую коровой или лошадью жвачку. К щеке Сянди прилипло несколько серебристых рыбных чешуек. Шагах в десяти от них река раскатывалась черными волнами, образуя целый водоворот, куда с шелестом падала поднятая взрывной волной горячая вода. Над поверхностью поплыла густая белая дымка, разнесся сладковатый запах пороха. Она силилась понять, что происходит, но не понимала и лишь чувствовала, как ее охватывает страшное беспокойство. Хотелось закричать, но вместо этого из глаз посыпались крупные слезы. «Почему так хочется плакать? Да и не плачу я вовсе. Отчего тогда слезы? Может, это и не слезы, а капли воды из реки?»
    В голове все смешалось, а на представшей перед глазами картине – посверкивающие балки моста, бурлящая мутная вода в реке, густые кусты, охваченные паникой ласточки, потерявшие дар речи сестры – все перепуталось и смешалось в какой-то бесконечный клубок. Она глянула на малышку Цюди: рот приоткрыт, глаза зажмурены, по щекам протянулись полоски слез. Вокруг что-то все время потрескивает: так лопаются пересохшие на солнце стручки фасоли. Заросли кустов на дамбе хранят тайну, тихонько шурша, будто там прячутся сотни маленьких зверушек.
    Ни звука от людей в зеленом, которых она только что видела.  Ветви кустов тянутся вверх, золотистые монетки листьев чуть подрагивают. Неужели они так и прячутся там? А если да, то зачем? Пока она ломала над этим голову, откуда-то словно издалека донесся сдавленный крик: - …Сестренки, на землю, быстро…Сестренки, ложись…
    Она оглядывалась, ища, откуда прозвучал этот крик, но перед глазами все плыло и качалось. Казалось, где-то глубоко в мозгу ворочается нечто ракообразное, отчего было ужасно больно. С неба падало что-то черное и блестящее.  С восточной стороны моста медленно вздыбился столб воды размером с буйвола и, поднявшись на высоту дамбы, рассыпался в стороны, как раскидистые ветви серебристой ветлы. В нос ударила вонь пороховых газов, запахло речным илом, разорванной на куски рыбой и креветками. Уши страшно заломило, она ничего не слышала, но, казалось, видела, как эти страшные звуки расходятся волнами во все стороны.
    В реку упал еще один черный и блестящий предмет, и вздыбился еще один столб воды. На берег шлепнулось что-то синее, с торчащими наружу, как собачьи клыки, краями. Она нагнулась и протянула руку, чтобы поднять эту синюю штуку. Под кончиком пальца вылетел желтый дымок, и пронзившая его резкая боль мгновенно передалась на все тело. Вокруг все снова загрохотало, словно эта обжегшая руку боль переместилась из ушей, и их уже ничего не закладывало. Вода в реке шипела, над ней стелились клубы пара. В воздухе прокатывались хлопки разрывов. Трое сестер ревели, разинув рот, трое других заткнули уши и уткнулись в землю с высоко задранными попами, как глупые неповоротливые птицы, которые спасаясь от преследования, прячут голову в песок, забывая о гузке и хвосте.
    - Сестренки! – снова раздался громкий крик из кустов. – Быстро на землю! На землю и сюда ползите…
    Лайди бросилась на землю и стала искать глазами кричавшего. В конце концов, она заметила его среди гибких веток красной ракиты. Этот был тот самый смуглолицый с белоснежными зубами. Он махал ей рукой: - Сюда ползите, скорее!
    Смущенный мозг будто дал трещину, через которую устремился поток белого сверкающего света. Послышалось конское ржание, и она, повернув голову, увидела золотистого жеребенка с развевающейся огненной гривой, который устремился на мост с южного края.
    Это был красавец жеребенок из Фушэнтана. Уже не маленький, но еще не взрослый, без уздечки, живой, норовистый, полный юного задора.
    Завели его от племенного жеребца Мастера Фань Саня. Так что, если любимого племенного считать сыном Фань Саня, этот золотистый жеребенок ему внук. Лайди знала этого жеребенка, он ей нравился. Он то и дело проносился по проулку, вызывая бешеную ярость черной своры тетушки Сунь. Доскакав до середины моста, жеребенок замер: то ли стена соломы остановила его, то ли пьянящий запах пропитавшего ее вина. Наклонив голову, он сосредоточенно разглядывал солому. «О чем он, интересно, думает?» - мелькнуло в голове. Тут снова раздался резкий свист, и на мосту ослепительно сверкнула вспышка взрыва. Глазам было больнее, чем после долгого смотрения на расплавленный металл, а грохот раскатился далеко во все стороны.
    Жеребенка разорвало на куски, и нога с обгорелой шерсткой упала в кусты неподалеку. Лайди замутило, кисловато-горькой волной к горлу подкатила тошнота. Голова тут же заработала четко и ясно. Глядя на оторванную ногу жеребенка, она поняла, что такое смерть. От навалившегося ужаса руки и ноги затряслись, зубы застучали. Она вскочила и поволокла сестер в кусты.
    Они сжались вокруг нее, как шесть перышек чеснока вокруг стебля, обхватив друг друга руками. Слева, совсем близко уже знакомый голос что-то хрипло кричал, но вскоре его стало не слышно из-за бурлящей в реке воды.
    Она крепко прижимала к себе Цюди, чувствуя, как пылает лицо малышки. Река подуспокоилась, и белая дымка понемногу рассеивалась. Свистящие черные штуковины, за которыми тянулись длинные хвосты, теперь перелетали дамбу и падали на деревню. Грохот разрывов, то усиливаясь, то затухая, сливался там в один протяжный гул. Слышались приглушенные женские крики, рушилось что-то большое. На противоположном берегу на дамбе ни души, лишь одиноко высится старое рожковое дерево. Ниже, у края воды, череда плакучих ив опускает к самой воде длинные нежные ветви. «Откуда прилетают эти странные, страшные штуки?» - не давала покоя мысль. Размышления прервал хриплый мужской вопль. В просветах между ветвями показался второй управляющий Фушэнтана. Он заезжал на мост на велосипеде. «Зачем его понесло на мост? Из-за жеребенка, наверное». Но в одной руке у Сыма Ку горящий факел. Стало быть, жеребенок, разметанный по мосту и окрасивший своей кровью воды реки, ни при чем. Управляющий резко затормозил, и факел полетел на пропитанную вином солому в центре моста. Вспыхнувшее пламя весело побежало во все стороны. Сыма Ку развернул велосипед, но времени вскочить в седло уже не оставалось, и он рванулся вперед, толкая велосипед перед собой. Голубоватые язычки преследовали его по пятам, а изо рта у него по-прежнему рвался этот странный вопль. Бах! – что-то будто треснуло, и соломенная шляпа с загнутыми полями птицей слетела с головы управляющего в реку. Отбросив велосипед, тот согнулся в три погибели, споткнулся и растянулся на мосту. Бах! Бах! Бах! – затрещало снова, словно хлопушку запустили. Сыма Ку пополз, прижимаясь к мосту и извиваясь, как большая ящерица, и быстро исчез. Треск прекратился. Языки голубого пламени уже охватили весь мост, посредине они вздымались выше  всего, но дыма не давали. Вода под мостом посинела. Дышать стало тяжело, грудь сдавило, в носу все пересохло. Накатывающиеся волны жара переходили в порывистый, присвистывающий ветер. На ветках выступили капли, словно пот, листья скручивались и увядали. - Япошки поганые, так и разэтак сестер ваших! - донеслась из-за дамбы громкая ругань Сыма Ку. - Лугоуцяо вы перешли, а вот перейдите-ка Холунцяо – Мост Огненного Дракона! – И он разразился хохотом.
    Он еще хохотал, когда над дамбой на противоположном берегу показалась целая цепочка желтоватых кепи. Потом выросли фигуры в такой же форме, лошадиные головы, и вот уже там выстроилось несколько десятков всадников на могучих скакунах. Даже за несколько сотен метров Лайди разглядела, что они, как две капли воды, похожи на жеребца Мастера Фань Саня. «Японские дьяволы! Это японские дьяволы, вот они и явились…»
    Кавалеристы не пошли на охваченный пламенем каменный мост,  а стали спускаться к реке по дамбе. Кони шли боком, сталкиваясь друг с другом, и очень быстро спустились к воде. Слышалась громкая непонятная речь, лошади с ржанием входили в реку, сначала скрылись их ноги, потом зашли глубже – по брюхо. Японцы сидели в седлах, не горбясь, с прямыми спинами и высоко поднятыми головами. В ярком солнечном свете лица сливались в одно белое пятно, было не разобрать ни носов, ни глаз. Лошади тоже высоко несли головы, и складывалось невероятное впечатление, что они идут рысью. Вода в реке напоминала разбавленный сироп, от нее шла сладковатая вонь. Лошади тяжело продвигались вперед, поднимая вокруг голубые брызги. Эти брызги походили на язычки пламени, которые лизали лошадям брюхо, заставляя тянуть вверх большие головы и беспрестанно двигаться. Хвосты лошадей были наполовину погружены в воду, японцы покачивались в седлах, держа поводья обеими руками и вытянув прямые ноги в стременах иероглифом «восемь». Одна гнедая кобыла остановилась посреди реки, подняла хвост и навалила целую кучу. Седок беспокойно послал ее вперед, тронув бока каблуками. Но та дальше не шла, тряся головой и шумно грызя удила.
    - Бей их, братцы! – раздался крик из кустов слева, и тут же что-то глухо треснуло, словно порвался шелк.
    Потом зазвучали хлопки – раскатистые и звонкие, отрывистые и глухие. В реку с шипением шлепнулось что-то черное, оставив после себя шлейф белого дыма. Прозвучал взрыв, поднявший еще один столб воды. Сидевший на гнедой японец странно подпрыгнул, потом откинулся назад, всплеснув коротенькими ручками, и из груди у него хлынула черная кровь. Она забрызгала всю голову лошади и стекала в реку. Гнедая встала на дыбы, из воды показались измазанные черным илом копыта и широкая, мощная, блестящая грудь. Когда копыта снова опустились в воду, подняв волну, всадник уже лежал на крупе, откинувшись навзничь. Японец на вороном вошел в воду головой вниз. Еще одного всадника вышибло из седла, и он повис, обхватив шею коня с обеих сторон и покачиваясь. Съехавшее с головы кепи было прижато к лошадиной шее, из уха сочилась струйка крови. На реке все смешалось, потерявшие всадников лошади с ржанием разворачивались обратно. Остальные кавалеристы пригнулись в седлах, обхватив бока лошадей ногами, навели на кусты блестевшие смазкой карабины и открыли огонь. С фырканьем и шумом разгребая ил и толщу воды, больше десятка лошадей вырвались на мелководье. От лошадиных крупов, от красных от ила копыт и хвостов во все стороны разлетались мириады брызг, и от самой середины реки за ними тянулись длинные-длинные сверкающие полосы.
    Вырвавшийся вперед пегий жеребец с белой звездочкой на лбу уже подбирался к дамбе.
    Копыта тяжело и неуклюже, с плеском и шумом рассекали мелководье. Сидевший на нем бледный японец направил его на кусты. Прищурившись и сжав зубы, он левой рукой похлопывал коня по крупу, а в правой высоко занес отливающий серебром длинный меч. Лайди могла разглядеть даже капли пота на кончике носа, густые ресницы коня, слышала рвущееся из ноздрей коня дыхание и кисловатый запах конского пота. На лбу пегого вдруг полыхнул красноватый дымок, и все четыре ноги застыли на всем скаку. Блестящую шкуру покрыли бесчисленные глубокие складки, ноги коня подкосились, всадник не успел никак отреагировать, и оба с грохотом рухнули на землю у самых кустов.
    Остальные японцы поскакали по мелководью на восток к тому самому месту, где Лайди с сестрами сбросили туфли. Там они повернули лошадей и стали забираться на дамбу через кусты. Потом отряд пропал из виду, и она стала смотреть на мелководье. Большая голова мертвого жеребца была перепачкана черной кровью и илом, а большой голубой глаз печально глядел в небесную лазурь. Наполовину придавленный им бледнолицый всадник лежал, уткнувшись лицом в ил. Голова вывернута набок, бледная, без кровинки, рука вытянута в сторону воды, словно он хотел что-то оттуда вытащить. Все когда-то гладкое и сверкавшее под солнцем мелководье изрыто лошадиными копытами. Посреди реки лежал на боку вороной. Труп медленно несло и поворачивало течением, пока он не повернулся кверху брюхом, и все четыре ноги с подковами величиной с половину глиняного кувшина задрались к небу. Это жуткое зрелище длилось недолго: под журчание воды ноги снова опустились в реку до следующей возможности указать в небеса. Большую гнедую кобылу, которая так впечатлила Лайди, уже унесло вместе с всадником далеко вниз по течению. «Может, она решила заглянуть к большому племенному мастера Фань Саня». Почему-то Лайди решила, что эта гнедая – племенная, что она жена этому жеребцу и провела в разлуке с ним много лет. Солома на мосту еще горела, и над лизавшими ее теперь желтыми языками пламени стелился густой белый дым. Синеватый настил моста выгибался высокой дугой, словно тяжело дыша, покряхтывая и постанывая. Казалось, охваченный огнем мост превратился в большую змею, которая извивалась от боли в тщетных попытках взлететь с крепко приколоченными головой и хвостом. «Бедный мост, - расстроенно размышляла Лайди. – И бедный немецкий велосипед, Единственная современная техника в Гаоми и во всем Дунбэе, а теперь обгорелые искореженные обломки».
    Нос забивала пороховая вонь, запах горелой резины, крови, ила, и раскаленный воздух стал клейким и плотным. Она чувствовала, что вся эта гадость переполняет грудь и в любой момент может вырваться наружу. Но хуже было другое: на ветках вокруг от жара выступило что-то вроде масла, и от искр, прилетавших с волнами раскаленного воздуха, они стали с треском вспыхивать. Схватив в охапку Цюди, она громко скомандовала сестрам бежать вон из кустов. Остановившись на дамбе, пересчитала их. Все на месте: перемазанные сажей лица, босые ноги, затуманенные взгляды, пылающие от жара уши. Таща за собой сестер, она спустилась по склону дамбы, и они побежали к заброшенному участку, где, как она слышала, раньше стоял дом какой-то мусульманки. От него остались одни развалины, и там разрослась дикая конопля и дурнишник. Когда они бежали по стеблям конопли, ей показалось, что ноги сделаны из теста: так больно кололись колючки. За ней, спотыкаясь и беспрестанно хныкая, следовали сестры. Потом, обессиленные, они уселись прямо на стеблях и снова обняли друг друга. Младшие зарылись лицами в одежду старшей сестры, и лишь Лайди, не опуская головы, испуганно смотрела на полыхающее на дамбе пожарище.
    Из моря огня с душераздирающими воплями стали вылетать те самые люди в зеленой форме.
    Одежда на них горела. – На землю! По земле катайтесь! – услышала она знакомый голос.
    Он первый скатился по склону дамбы, как огненный шар. За ним последовал еще с десяток. Огонь они сбили, но одежда и волосы курились синеватым дымком. От красивой, изумрудно-зеленой, как листочки, формы почти ничего не осталось. Она липла к их телам черными драными лоскутами. Один боец не стал кататься по земле. Крича от боли, он продолжал бежать вперед, охваченный языками пламени.
    Бежал он как раз туда, где сгрудились девочки, к большой яме с грязной водой. Там густо разрослась трава, торчали толстые, как деревья, водяные растения, с красноватыми стеблями, мясистыми тонкими листьями светло-желтого цвета и нежными розовыми соцветиями. Объятый пламенем боец рухнул туда, и брызги полетели во все стороны. Из травы по краям ямы повыскакивали маленькие лягушата, у которых лишь недавно отвалились хвосты. С водных растений вспорхнули белоснежные бабочки, откладывавшие яйца на внутренней стороне листьев, и пропали в солнечном свете, словно поглощенные жаром. Огонь на теле бойца потух, и он лежал там, весь черный, лицо и голова залеплены толстым слоем ила, на щеке извивается маленький червяк. Где глаза и где нос, не разобрать, виден лишь рот, откуда вырывался исполненный боли крик: - Мама, мамочка, как больно, умираю… - Вместе с криком изо рта выскользнула маленькая золотистая рыбка. Барахтаясь, он разрыл все дно, и из ямы поднялось скопившееся за многие годы зловоние.
    Остальные его товарищи лежали ничком, издавая стоны и ругательства. Все их оружие валялось на земле. Лишь один, худой и смуглолицый, держал в руке пистолет. – Братья, - волновался он, - быстро выбираемся отсюда. Японцы скоро вернутся!
    Обожженные продолжали лежать, как лежали, словно не слыша его слов. Двое поднялись, шатаясь, но сделав пару неуверенных шагов, снова рухнули на землю. – Разбегаемся, братья! – кричал он, пиная зад лежавшего рядом. Тот чуть прополз вперед, кое-как встал на колени и взвыл: - Командир, мои глаза, я ничего не вижу…
    Теперь она, наконец, знает, что смуглолицего зовут Командир. Но тут он закричал: - Братья, дьяволы наступают! – И действительно, две дюжины японских кавалеристов надвигались по гребню дамбы с востока двумя колоннами, словно волна прилива. Дамба еще вовсю горела, но отряд держал строй, и лошади шли друг за другом почти вплотную. У проулка семьи Чэнь передний всадник повернул вниз по склону, остальные последовали за ним. Пройдя рысью по краю открытого участка за дамбой (эту землю, покрытую золотистым песком, ровную и твердую, семья Сыма использовала как гумно для сушки зерна), они вдруг перешли в галоп. Выгибая спины, лошади шли размашистым ходом и развернулись в одну линию. С высоко занесенными и сверкающими на солнце, узкими и длинными мечами, и с громким боевым кличем японские солдаты стремительно, как ветер, понеслись на врага.
    Командир поднял пистолет, выстрелил, не целясь, по летящим в атаку конникам, и из дула закурился белесый дымок. Потом отбросил его и, припадая на одну ногу и петляя, как заяц, побежал туда, где прятались сестры Шангуань. Его нагнал большой жеребец розовато-желтой масти. Сидевший в седле японец стремительно нагнулся и рубанул палашом, целясь в голову. Командир упал, голова осталась цела, но палаш снес ему кусок правого плеча. Отрубленная плоть взлетела в воздух и упала. На глазах Лайди этот кусок плоти размером с ладонь, похожий на лягушку, с которой содрали кожу, запрыгал по земле. Вскрикнув от боли, командир несколько раз прокатился по земле и застыл без движения у стебля дурнишника. Рубанувший его японец повернул коня и направился к поднявшемуся рослому детине с большим мечом в руках. На лице у того читался страх, он слабо взмахнул мечом, целясь вроде бы в конскую голову, но конь в прыжке с размаху сбил его копытами с ног. Всадник тут же наклонился и одним ударом раскроил ему голову, заляпав мозгами свои форменные галифе. Вскоре все десять выбежавших из кустов нашли вечный покой. Японцы отпустили поводья, и еще не отошедшие от возбуждения атаки кони продолжали гарцевать по трупам.
    В это время из редкой сосновой рощицы к западу от деревни показался еще один конный отряд. За ним следовало множество пеших солдат в хаки. Соединившись, оба отряда направились к деревне вдоль дороги, что вела с севера на юг. Туда пчелиным роем устремились и пехотинцы в круглых стальных касках, с воронеными винтовками за плечами.
    Пожарище на дамбе догорало, в небо поднимались клубы черного дыма. На месте дамбы была одна чернота, а от не выгоревших кустов разносился приятный запах гари. Словно свалившись с неба, бесчисленные полчища мух облепили трупы, превращенные конскими копытами в месиво, лужи крови на земле, ветви и листья растений, и тело командира. Все вокруг было в мухах, куда ни глянь.
    Глаза туманились и тяжелели, веки слипались при виде всего этого странного и никогда прежде не виданного: отделенные от тела, но дергающиеся конские ноги, конские головы с торчащими из них ножами, обнаженные мужские тела и свешивающиеся между ног огромные причиндалы, человеческая голова, которая каталась и квохтала, как курица-несушка. А еще среди стеблей конопли прямо перед ней прыгали на тоненьких лапках крошечные рыбешки. Но больше всего перепугало другое: командир, которого она считала убитым, медленно поднялся на колени, нашел отрубленный с плеча кусок плоти, расправил и наладил на зияющую рану. Но тот быстро отскочил и зарылся в траву. Командир схватил его и стал колотить о землю, пока тот не застыл без движения. Потом отодрал с себя кусок рванья и плотно завернул.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Kaixin от 27 Мая 2010 23:58:24
Уважаемый,yeguofu, спасибо вам за такой титанический труд. Очень своевременный перевод для меня, начинаю изучать творчество Мо Яня. А существуют ли переводы на русский  "Красного гаоляна" ?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Loreleya от 28 Мая 2010 00:42:52
Спасибо! :) Очень понравилось!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 28 Мая 2010 02:03:50
А существуют ли переводы на русский  "Красного гаоляна" ?
Возможно, эту вещь и переводили, но в печатном виде на русском я ее не встречал.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 21 Июля 2010 01:24:23
  Глава 8

    Шум во дворе вывел Шангуань Лу из забытья. И ее охватило отчаяние: живот был такой же надутый, а половина кана измазана кровью. Собранная свекровью пыль превратилась в липкую, пропитанную кровью грязь, а смутные ощущения стали вдруг четкими и ясными. Между балками беззвучно порхала летучая мышь с розоватыми крыльями, а на черной стене медленно проступало синевато-красное лицо, и это было лицо мертвого мальчика. Раздиравшая все внутри боль притупилась, и она с удивлением обнаружила у себя между ног маленькую ножку с блестящими ноготками. «Все, - мелькнула мысль, - конец мне пришел». При мысли о смерти навалилась глубокая печаль, она смутно видела, как ее кладут в сколоченный из тонких досок гроб, свекровь смотрит зло и хмуро, муж мрачен и не говорит ни слова, и лишь семеро ее девчушек, окружив гроб, плачут в голос…
    Девчоночий плач перекрыла луженая глотка свекрови. Она открыла глаза, и видение исчезло. Через окошко лился яркий свет, и в комнату волнами проникал густой аромат софоры. Об оконную бумагу билась пчела.
    - Ты, Фань Сань, погоди руки мыть, - доносился голос свекрови. – Эта наша невестка драгоценная так и не родила еще. Только одна ножка и вышла. Может, и ей поможешь…
    - Ну, что ты несешь, почтенная сестрица, надо же сказануть такое. Фань Сань по ослам да по лошадям доктор, какое мне у женщины роды принимать.
    - Что у человека принимать, что у скотины – все одно.
    - Ты бы меньше языком болтала, сестрица, а принесла бы воды. И не жалась бы лучше, а послала за тетушкой Сунь.
    - А ты будто не знаешь,  что я не в ладах с этой старой ведьмой? – загрохотала свекровь. - Она в прошлом году курицу у меня стащила.
    - Ну, как знаешь, не моя жена рожает, а твоя невестка! – вывернулся Фань Сань. – Эх, мать-перемать, моя жена еще в животе моей тещи корчится, а ты, почтенная сестрица, не забудь про вино и свиную голову, я как никак две жизни твоей семье спас!
    В голосе свекрови послышалась печаль: - Ты уж смилостивься, Фань Сань, как в прежние времена говорили, за всякое благодеяние, пусть и не сразу, рано или поздно награда будет. К тому же, на улице вон стрельба идет: а ну как выйдешь и на японцев наткнешься… 
    - Брось, - отмахнулся Фань Сань. – Столько лет живем в одной деревне как одна семья, вот я сегодня и сделал исключение из правила. Я тебе прямо скажу, хоть ты и говоришь, что человек или скотина – все одно, но, в конце концов, жизнь человека превыше всего…
    Донеслись громкие шаги: кто-то направлялся сюда да еще звучно сморкался.
    «Неужели свекор с мужем, да еще этот хитрюга Фань Сань войдут сюда, где я рожаю: я же вся голая?» От гнева и стыда перед глазами поплыли какие-то клочья облачков. Она хотела было сесть и поискать одежду, чтобы прикрыться, но все тело было в крови и грязи, и было не шевельнуться. Из-за деревни раз за разом доносился грохот. В промежутках между грохотом слышался какой-то таинственный, и в то же время знакомый гул, словно это лезли бесчисленные зверюшки, словно что-то грызли бесчисленные зубы… «Что за звук такой знакомый?» – мучительно размышляла она. Яркая вспышка в мозгу высветила перед глазами картину десятилетней давности, когда во время особенно страшного налета саранчи, она нахлынула темно-красным валом, как при наводнении, закрыв небо и солнце, и когда сожрала в подчистую всю листву и даже кору на ивах: это жующая саранча издает такой страшный звук, пробирающий до костей. «Опять налетела саранча», - в ужасе думала она, погружаясь в пучину безнадежности.
    «Пошли мне смертыньку, владыка небесный, исстрадалась я уже… Господи Боже, Пресвятая Богоматерь, ниспошлите вашей милости и благодеяния, спасите мою душу…» - отчаянно молила она, взывая ко всем китайским и западным богам, и боль в сердце и во всем теле, казалось, значительно ослабла. Вспомнилось, как весной на лугу рыжеволосый и голубоглазый, по-отечески добрый и уважаемый пастор Мюррэй говорил, что китайский небесный правитель и западный Бог – суть одно божество, как рука и ладонь, как лотос ляньхуа и лотос хэхуа. «Как ‘петушок’ и ‘дрючок’», – стыдливо добавила она. Дело было в начале лета, и он стоял с этой мужественно вздыбившейся штуковиной в рощице софоры … Вокруг все усыпали прекрасные цветы, и их густой аромат опьянял как вино. Она уплывала, словно облачко, словно пушинка. Бесконечно взволнованная, она смотрела и смотрела в серьезное и святое, близкое и ласковое, улыбающееся лицо Мюррэя, и глаза наполнились слезами.
    Она зажмурилась, и слезы по морщинкам в уголках глаз стали скатываться на уши. Дверь в комнату отворилась, и послышался негромкий голос свекрови: - Ну, как у тебя, мать Лайди? Ты уж потерпи, дитя мое, наша черная ослица принесла вот муленка, да такого живенького. Ежели ты родишь ребеночка, то-то вся семья Шангуань будет довольна. Дитя мое, что можно скрыть от отца с матерью, от доктора не скроешь, неважно, кто принимает роды – мужчина или женщина. Упросила вот господина Фань Саня…
    Заботливые речи, такие редкие у свекрови, тронули душу. Открыв глаза, она чуть кивнула туда, где расплывалось ее лицо, большое, отливающее золотистым. Та поманила рукой за дверь: - Почтенный Сань, заходи.
    Лицо хитрюги Фань Саня застыло, словно он старался выглядеть серьезно. Он прятал глаза, будто увидел что-то страшное, и на лице у него вдруг не осталось ни кровинки. – Почтенная сестрица… - выдавил он, опустив голову. – Смилуйся и прости меня, не возьмется Фань Сань за это дело, хоть убей. – С этими словами он стал пятиться к двери, резко отводя в сторону взгляд, как только он падал на тело Шангуань Лу. В дверях он столкнулся с пытавшимся заглянуть в комнату Шангуань Шоуси. Она с отвращением увидела мелькнувшее заостренное лицо мужа и крысиное выражение его лица.   – Фань Сань, сукин ты сын! – гаркнула свекровь и поспешно бросилась вдогонку.
    Когда муж снова просунул голову в дверь, она собрала все силы, оперлась на локоть, и махнула ему рукой, выдавив ледяным тоном – неужели она сама произнесла эти слова? – «Подойди сюда, сучий потрох!» Давно ведь уже не чувствует к мужу ни вражды, ни ненависти - зачем было ругать его?
    Называть его «сучьим потрохом» - все равно что ругать свекровь, значит, свекровь – сука, старая сука… «Сука, старая ты сука, зубы скалить мне не смей, будешь скалиться, дружок, пыли слопаешь совок…» В голове невольно всплыла старая история о глупом зяте и теще, которую она слышала лет двадцать с лишним назад, когда жила на шее у тетки: тогда еще поливали дожди и стояла страшная жара. Гаоми еще только начиналось, людей было немного, семья тетушки перебралась туда самой первой. Муж ее здоровенный был детина, его еще называли «Юй Большая лапа»: ладони как сожмет - кулаки с лошадиную подкову, большого мула мог свалить. Любил азартные игры, руки вечно в зелени от медных монет… На току семьи Сыма Ку, где проходил общий сход против бинтования ног, Шангуань Люй на меня глаз и положила… - Ты меня звала? - Шангуань Шоуси стоял перед каном, отвернувшись к окну, и чувствовал себя неловко. – Чего звала-то?.. – Она не без жалости смотрела на этого мужчину, с которым прожила двадцать один год, и душа вдруг исполнилась сожаления. Волной накатил аромат софоры… - Этот ребенок… он не твой… - каким-то тонким как волосок голосом проговорила она. – Матушка детей… - Губы Шангуань Шоуси кривились, он чуть не плакал. – Ты уж не помирай… Сейчас за тетушкой Сунь пойду…
    - Нет… - Она умоляюще взглянула на мужа. – Прошу тебя, позови отца Мюррэя…
    Во дворе Шангуань Люй мучительно, словно отрывая кусок собственной плоти, вытащила из-за пазухи пакетик из промасленной бумаги, развернула несколько слоев и достала серебряный даян (Даян – серебряный доллар, имел хождение в Китае в 1911-1930 гг. - Примеч. перев.). Она крепко сжимала его – уголки рта опустились в устрашающей гримасе, глаза налились кровью, солнце отливало на подернувшейся сединой голове. В раскаленном от жары воздухе откуда-то плыли клубы черного дыма, с севера, со стороны речки Цзяолунхэ доносился грохот и гул, в воздухе свистели пули. – Фань Сань, - заговорила она, чуть не плача, - как ты можешь смотреть, как человек умирает, и пальцем не пошевелишь, чтобы помочь? Вот уж правду говорят: «Нет ничего ядовитее осиного яда, нет ничего безжалостнее сердца лекаря». Но как гласит пословица, «с деньгами и черта можно жернов крутить заставить». Двадцать лет я хранила у груди этот даян, отдаю взамен на жизнь невестки!
    И вложила даян в руку Фань Саня. Тот яростно отшвырнул его, словно это был кусок раскаленного железа. Лицо у него покрылось маслянистым потом, щеки задергались так, что черты  исказились. – Отпусти меня, почтенная сестрица… - причитал он, закинув сумку на плечо. – В ножки тебе кланяться буду…
    Не успел он добежать до ворот, как увидел, что в них вваливается Шангуань Фулу. Голый по пояс, одной туфли нет, на костлявой груди, как зияющая гниющая рана, что-то зеленое, похожее на колесную смазку. – Где тебя носит, чтоб тебе околеть? – злобно набросилась на него Шангуань Люй.
    - Что там, в деревне, брат? – разволновался Фань Сань. Но тот, не обращая внимания ни на ругань жены, ни на вопрос Фань Саня, улыбался безумной улыбкой, и издавал трясущимися губами звуки, похожие на быстрое постукивание куриных клювов о глиняную посуду.
    Ухватив его за подбородок, Шангуань Люй покачала им туда-сюда, широко раздвинула рот вверх и в стороны. Изо рта потекла белая слюна с мокротой. Шангуань Фулу закашлялся, сплюнул и, наконец, пришел в себя. -  Так и что там в деревне, папаша? – Бросив на жену горестный взгляд, он скривил рот и захныкал: - Конный отряд японцев, они на дамбе…
    Донесся гнетущий топот лошадиных копыт, и все, кто был во дворе, застыли. Над головами с испуганными криками пронеслась стая белохвостых сорок.  Беззвучно рассыпался витраж на колокольне церкви, и осколки засверкали на солнце. Они разлетелись в разные стороны, и лишь потом обозначился грохот взрыва, и волны от него раскатились глухо рокочущими железными колесами. Мощной взрывной волной Фань Саня и Шангуань Фулу отбросило на землю как стебельки риса. Шангуань Люй швырнуло назад и прижало спиной к стене. С крыши скатилась черная керамическая печная труба с орнаментом: она упала прямо перед ней на дорожку из синих плиток и с грохотом разлетелась на куски.
    Из дома выбежал, причитая, Шангуань Шоуси: - Матушка! Она умирает, умирает… Сходила бы ты за тетушкой Сунь…
    Шангуань Люй сурово глянула на сына: - Коли кому суждено помереть, так помрет, как ни крути; а коли не судьба, так и смерть обойдет стороной!
    Все трое мужчин во дворе слушали ее, будто не до конца понимая сказанное и смотрели на нее со слезами на глазах.
    - Фань Сань, осталось ли еще у тебя это ваше семейное снадобье? Коли осталось, влей моей невестке флакончик, а не осталось – то и хрен с тобой. – Договорив, она не стала ждать ответа и, ни на кого не глядя, подняв голову и выпятив грудь, нетвердой походкой направилась к воротам.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 22 Июля 2010 05:15:33
Глава 9

    Утром пятого дня пятого лунного месяца одна тысяча девятьсот тридцать девятого года в Даланьчжэне, самой большой деревне северовосточного округа Гаоми, Шангуань Люй вместе со  своим заклятым врагом тетушкой Сунь, не обращая никакого внимания на свистевшие в воздухе пули и доносившийся издалека оглушающий грохот разрывов артиллерийских снарядов, входила в ворота своего дома, чтобы принять тяжелые роды у своей невестки Шангуань Лу. Как раз когда они входили в ворота, японские конники в поле у моста топтали копытами трупы партизан.
    Трое мужчин во дворе – ее муж Шангуань Фулу, сын Шангуань Шоуси, а также оставшийся у них ветеринар Фань Сань – он гордо держал стеклянный флакончик с зеленоватой маслянистой жидкостью – стояли так же, как и когда она уходила за тетушкой Сунь, к ним присоединился и рыжий пастор Мюррэй. Одетый в просторный китайский халат черного сукна, с тяжелым медным распятием на груди, он стоял у окна Шангуань Лу и, задрав голову к солнцу, на стопроцентном дунбэйском диалекте, на каком говорят в Гаоми, громко читал молитву: - …Всевышний Господь наш Иисус Христос. Господи Боже, благослови и сохрани меня, верного раба Твоего, и друзей моих в этот час страданий и бедствий, коснись святой рукой Твоей глав наших, даруй нам силы, мужества, да родят жены младенцев их, да дадут козы много молока, да принесут куры много яиц, да ослепит пелена мрака глазами лихих людей, да застрянут пули их, да завезут их не туда лошади их, да сгинут они в болотах и топях. Господи, ниспошли всякое наказание на главу мою, дозволь мне принять беды и страдания всякой живой души…»
    Остальные стояли, молча и торжественно слушая его молитву. По выражениям лиц было видно, что они тронуты до глубины души.
    Подошедшая тетушка Сунь с холодной усмешкой отпихнула Мюррэя в сторону. Пастор пошатнулся, широко раскрыв глаза, и торопливым «аминь» и крестным знамением завершил свою пространную молитву.
    Отливавшие серебром волосы тетушки Сунь были гладко зачесаны, собраны позади в крепкий и ровный пучок и закреплены блестящей серебряной шпилькой, а по бокам заколоты палочками из полыни. Она была одета в белую накрахмаленную  кофту с косыми полами, под одной из застежек на боку подмышкой виднелся белый носовой платок. Черные штаны, подвязанные ремешком чуть выше лодыжек, и туфли с зеленовато-синим верхом и белой подошвой и вышивкой черными цветами.
    От ее тела веяло свежестью и ароматом гледичии. Выступающие скулы, высокая переносица, вытянутые в тонкую линию губы, глубоко посаженные в красивые глазницы, льющие вокруг красивый свет глаза. Вся она была словно не от мира сего и составляла резкий контраст с дебелой и неуклюжей Шангуань Люй.
    Взяв из рук Фань Саня флакончик с зеленоватой жидкостью, Шангуань Люй подошла к тетушке Сунь и негромко спросила: - Тетушка, тут вот у Фань Саня снадобье для ускорения родов, не хочешь ли его использовать?
    - Послушай, дорогая Шангуань. – Тетушка Сунь с явным неудовольствием бросила на нее вежливый взгляд, от которого повеяло холодком, а также обвела глазами стоявших во дворе мужчин. – Ты меня пригласила роды принимать или Фань Саня?
    - Не сердись, тетушка, как говорится, «тот, кто при смерти, ищет врача, где только может, у кого в груди молоко, та и мать», - смиренно проговорила Шангуань Люй, хотя было видно, что она с трудом сдерживается. – Конечно, тебя. Кабы не было другого выхода, разве осмелилась бы я потревожить вас, почтенная?
    - Так ты не станешь больше говорить, что я у тебя курицу украла? – бросила тетушка Сунь и продолжала: - Ежели хочешь, чтобы я роды принимала, чтобы больше никто не совался!
    - Слушаю и повинуюсь, как скажете, так и будет.
    Тетушка Сунь сняла обернутую вокруг пояса полоску красной материи и привязала к оконному ставню. Затем молодцевато направилась в комнату и, дойдя до двери, обернулась к Шангуань Люй: - Следуй за мной, дорогая Шангуань.
    Фань Сань подбежал к окну, схватил зеленый флакончик, оставленный Шангуань Люй на подоконнике, запихнул в сумку и, даже не попрощавшись с отцом и сыном Шангуань, вылетел за ворота.
    - Аминь! – произнес пастор Мюррэй, еще раз перекрестился, а потом дружески кивнул Шангуаням.
    В комнате громко вскрикнула тетушка Сунь, и послышались хриплые вопли Шангуань Лу.
    Шангуань Шоуси закрыл уши руками и сполз на землю. Его отец заходил по двору кругами, держа руки за спиной. Ступал он торопливо, низко опустив голову, словно искал потерянное.
    Пастор Мюррэй устремил взгляд в полную облаков небесную синеву и снова принялся негромко читать давешнюю молитву.
    Из флигеля вышел, пошатываясь, только что родившийся муленок, его еще не высохшая шкурка блестела, словно бархат. Под доносящиеся то и дело вопли Шангуань Лу вслед за ним показалась и его ослабевшая мать. Она с трудом доковыляла до корыта с водой под гранатовым деревом, прижав уши, поджав между ног хвост и опасливо косясь в сторону людей во дворе. Но никто не обращал на нее внимания. Шангуань Шоуси рыдал, закрыв уши руками. Шангуань Фулу торопливо отмерял за кругом круг. Пастор Мюррэй молился с закрытыми глазами. Черная ослица опустила морду в воду и начала с хлюпаньем пить. Напившись, она медленно подковыляла туда, где заготовленный впрок арахис, подпирали стебли гаоляна, и принялась щипать эти стебли.
    Запустив руку в родовые пути Шангуань Лу, тетушка Сунь высвободила другую ножку ребенка. Роженица, вскрикнув, потеряла сознание. Тетушка задула ей в ноздри щепотку желтого порошка. Потом взялась обеими руками за маленькие ножки и стала спокойно ждать. Шангуань Лу застонала и очнулась. Она несколько раз чихнула и резко дернулась всем телом, вся выгнулась, а потом тяжело рухнула обратно. Тут тетушка Сунь и вытянула ребенка. Плоская и вытянутая головка ребенка отделилась от тела матери со звонким хлопком, с каким выходит из орудия снаряд.
    Белую кофту тетушки Сунь заляпало кровью.
    На руках у нее лежал, весь синюшный и красный, младенец – девочка.
    Ударив себя в грудь, Шангуань Люй затряслась в горьких беззвучных рыданиях.
    - Не реви, - рыкнула на нее тетушка Сунь, - там, в животе, еще один!
    Живот Шангуань Лу сотрясался в страшных конвульсиях, между ног у нее хлынула кровь, и вместе с кровью, как рыбка, выскользнул ребенок с тоненькими рыжими волосками на голове.
    Глянув на него и заметив между ног крохотную штучку, похожую на гусеницу шелкопряда, Шангуань Люй шлепнулась на колени перед каном.
    - Какая жалость, и этот неживой, - с расстановкой произнесла тетушка Сунь.
    У Шангуань Люй все поплыло перед глазами, и она стукнулась головой о край кана. Держась за него, она с трудом поднялась. Глянув на посеревшую, как пыль, невестку, она с горестным стоном вышла из комнаты.
    Во дворе висела пелена смерти. Ее сын стоял на коленях, уткнувшись окровавленным обрубком шеи в землю, вокруг маленькими извилистыми ручейками растекалась кровь, а перед его телом вертикально стояла голова с застывшим выражением страха на лице.
    Муж лежал, уткнувшись зубами в плитки дорожки. Одна рука под животом, другая вытянута вперед. Из зияющего на затылке длинного и широкого отверстия на дорожку выплеснулось что-то бело-красное. Пастор Мюррэй стоял на коленях, обхватив грудь руками, и безостановочно бубнил что-то на чужом языке. Два больших жеребца под седлами щипали стебли гаоляна, что подпирали запасы арахиса, а ослиха с муленком жались в углу двора. Муленок спрятал голову между ног матери, и лишь его голенький хвостик ходил змейкой туда-сюда. Один из японцев в форме цвета хаки вытирал платком свой меч, другой рубанул мечом по стеблям гаоляна, и вся тысяча цзиней арахиса, заготовленного семьей Шангуань еще с прошлого года, чтобы выгодно продать этим летом, с шелестом рассыпалась по земле. Жеребцы склонили головы и стали с хрустом уминать орешки, весело помахивая роскошными хвостами.
    Земля вдруг стала уходить из-под ног Шангуань Люй. Она хотела рвануться вперед, спасать сына и мужа, но рухнула навзничь всем своим грузным телом, как обрушившаяся стена. 
    Обойдя тело Шангуань Люй, тетушка Сунь уверенным шагом направилась к воротам. Японец с широко поставленными глазами и клочковатыми бровями, тот, что протирал меч, отбросил платок и встал столбом у нее на пути. Подняв сверкающий меч, он наставил его ей в грудь и бросил что-то непонятное, но грубое. Тетушка Сунь спокойно смотрела на него чуть ли не с издевательской улыбочкой на лице. Она отступила на шаг, но японец тут же шагнул вперед. Она отступила еще на пару шагов, но солдат не оставал. Сверкающее острие меча все время оставалось у ее груди. Уступи такому цунь, так захватит и целый чи, и тетушка Сунь, не выдержав, подняла руку, отвела меч в сторону, а потом в воздух взлетела ее маленькая ножка, и она до невозможности изящным движением ударила японца по руке. Меч упал на землю. Тетушка подалась всем телом вперед и закатила солдату оплеуху. Тот схватился за лицо и дико взвыл. К ней бросился другой японец. Он взмахнул мечом, целясь тетушке в голову, но она легко увернулась и железной хваткой вцепилась ему в кисть и трясла ее, пока и он не выронил меч. Этот солдат тоже получил затрещину, и хотя удар казался не очень сильным, чуть ли не поллица у него тут же раздулось.
    Даже не повернув головы, тетушка Сунь зашагала к воротам. Один из японцев схватился за карабин и выстрелил. Она вытянулась всем телом вверх, а потом упала в проходе, ведущем во двор семьи Шангуань.
    Около полудня во двор семьи Шангуань ввалилась целая толпа японских солдат. Кавалеристы нашли в сарае корзину, собрали туда арахис и отнесли в переулок кормить своих выдохшихся лошадей. Двое солдат увели пастора Мюррэя. Вслед за своим командиром в комнату Шангуань Лу вошел японский военный врач в очках с золотой оправой на белой переносице. Нахмурив брови, он открыл свой саквояж, надел резиновые перчатки и отливающим холодным блеском ножом перерезал младенцам пуповины. Потом поднял мальчика за ноги вниз головой и шлепал его по спине, пока тот не залился хриплым ревом, как больной кот. Положив мальчика, он взялся за девочку и хлопал ее таким же образом, пока та тоже не ожила. Затем смазал обоим пупки йодом и перебинтовал белоснежной марлей. В конце он сделал Шангуань Лу пару уколов от кровотечения. Все время, пока японский военный врач помогал роженице и новорожденным, его снимал с различных ракурсов японский военный корреспондент. Через месяц эти снимки, как подтверждение тесных и дружественных отношений между Китаем и Японией, были опубликованы в японских газетах.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Mirumir от 22 Июля 2010 13:22:13
Как интересно читать! Спасибо, yeguofu!
Только не могли бы Вы сохранять большие пространства между абзацами, а то несколько неудобно читать?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 30 Июля 2010 15:41:35
Глава 10

    После кровоостанавливающих инъекций матушка, наконец, пришла в себя. Первым ей бросился в глаза крохотный петушок, торчавший у меня между ног гусеницей шелкопряда, и ее потухший взгляд засиял. Она схватила меня и покрыла поцелуями, будто исклевала. Я разразился хриплым ревом, разевая рот и ища сосок. Сосок я получил и принялся усиленно сосать, но молока не было, чувствовался лишь привкус крови. Я разревелся в голос.  Рядом заплакала восьмая сестренка. Взяв нас обоих на руки, матушка с трудом спустилась с кана. Пошатываясь, она доковыляла до чана с водой, наклонилась и стала пить, как ослица. Задержала оцепенелый взгляд на лежавших во дворе трупах. На ослице с муленком, которые стояли, дрожа, у запаса арахиса. Во двор вошли сестры. На них было жалко смотреть. Они подбежали к матери и, немного похныкав, без сил повалились на пол.

    Из трубы нашего дома впервые после этой страшной беды закурился дымок. Матушка залезла в бабкин сундук, достала припрятанные про запас яйца, финики, кусковый сахар, а также пролежавший там не известно сколько лет горный женьшень. Вода в котле закипела, положенные туда яйца закувыркались. Матушка позвала сестер, усадила вокруг большой миски и выложила туда все из котла: - Ешьте, дети. 

    Потом матушка покормила меня. Молоко у нее было просто изумительное – с привкусом фиников, сахара и яиц. Я открыл глаза. Меня восторженно разглядывали сестры. Я отвечал им тусклым взглядом. Высосав подчистую грудь матери, я закрыл глаза под хриплый плач восьмой сестренки. Слышно было, как матушка, взяв ее на руки, вздохнула: - А вот тебя-то и не надо было бы.

    Утром следующего дня в переулке раздались удары гонга. – Земляки, - слышался хриплый голос Сыма Тина, управляющего Фушэнтана, - выносите из дворов тела погибших, выносите…

    Матушка стояла во дворе со мной и восьмой сестренкой на руках, и из ее груди вырывались громкие всхлипывания. Слез на лице не было. Кто-то из окруживших матушку сестер плакал, кто-то нет. Но тоже без слез.

    Во двор вошел Сыма Тин с гонгом в руках. Глядя на этого высохшего, как тыква, человека, было трудно сказать, сколько ему лет: изрезанное морщинами лицо, нос клубничиной, а черные, бегающие глаза как у ребенка. Согбенная спина человека, вступившего в возраст, когда в нем, как свеча на ветру, еле теплится жизнь, а руки холеные, белые и пухлые, с круглыми подушечками на ладонях. Словно пытаясь привлечь внимание матушки, он остановился всего в шаге от нее и изо всей силы ударил в гонг, который надтреснуто загудел. Матушка замерла на полувсхлипе, выпрямила шею и с минуту даже перестала дышать. – Какая жестокость! – деланно вздохнул Сыма Тин, оглядывая лежащие во дворе тела. И уголки рта, и губы, и щеки, и уши – все выражало бесконечное горе и переполнявшее его негодование, однако нос и глаза все равно выдавали злорадство и скрытое удовольствие. Он подошел к недвижному телу Шангуань Фулу и на миг застыл возле него. Потом направился к обезглавленному трупу Шангуань Шоуси и склонился над отсеченной головой, заглядывая в потухшие глаза и словно пытаясь установить с ним эмоциональную связь. Из раскрывшегося рта потекла струйка слюны. По сравнению с мирным выражением на лице Шангуаня Шоуси его лицо смотрелось тупым и жестоким.   – Не послушали, что я говорил, почему не слушали, что я говорил, а? – тихо бормотал он себе под нос, словно осуждая мертвых. – Жена Шоуси, - начал он, подойдя к матушке. – Я распоряжусь, чтобы их унесли: погода гляди какая. – И он задрал голову вверх. Матушка тоже взглянула на небо: свинцово-серое, нависшее, оно окрасилось на востоке кроваво-красной зарей, которую уже начинали закрывать черные тучи. – Львы у наших ворот все мокрые, это дождь, скоро ливанет. Если не убрать, замочит дождем, потом полежат на солнце, сама понимаешь… - негромко гнусавил он. Со мной и восьмой сестренкой на руках матушка опустилась перед ним на колени: - Управляющий, вдовой я осталась с детьми на руках, на тебя вся и надежда. Дети, идите поклонитесь дядюшке. - Сестры встали перед Сыма Тином на колени, а он несколько раз изо всей силы шарахнул по гонгу. – Все из-за этой сволочи Ша Юэляна, это он засаду устроил. Это ж все равно что у тигра в заднице ковыряться, вот японцы в отместку и пошли убивать простой народ. Вставайте, девочки, все вставайте, не надо плакать, не только в вашу семью пришла беда. Ну почему уездный начальник Чжан Вэйхань назначил деревенским головой меня? Сам сбежал, а деревенский голова остался. Всех его предков так и разэтак! – Потом он крикнул за ворота: - Эй, Гоу Сань, Яо Сы, чего там копаетесь? Или большой паланкин за вами прислать и восемь носильщиков?

    За согнувшимися в поклоне Гоу Санем и Яо Сы во двор вошло еще несколько деревенских бездельников.

    Гоу Сань и Яо Сы, ближайшие подручные Сыма Тина, были у него почетным караулом и свитой, силой и властью, с их помощью он и выполнял свои обязанности. Яо Сы держал под мышкой бухгалтерскую книгу в обложке из рисовой бумаги с потрепанными краями, а за ухом у него торчал красивый карандаш в цветочек. Гоу Сань, поднатужившись, перевернул Шангуаня Фулу, и вздувшееся почерневшее лицо покойника уставилось в затянутое багровыми тучами небеса. - Шангуань Фулу, – протяжно пропел Гоу Сань. – Причина смерти - разбита голова. Глава семьи. - Яо Сы послюнил палец и стал листать свой гроссбух, пока не нашел страницу с именем семьи Шангуань. Потом достал из-за уха карандаш, опустился на одно колено, примостил книгу на другое, смочил кончик карандаша языком и вычеркнул имя Шангуань Фулу. – Шангуань Шоуси… - уже не так четко проговорил Гоу Сань. - Причина смерти - отделение головы от тела. – Матушка зарыдала.

    - Отмечай, отмечай, понял, что тебе говорят или нет? – командовал Сыма Тин. Но Яо Сы лишь нарисовал кружок вокруг имени Шангуаня Шоуси, а причину смерти указывать не стал. Тут Сыма Тин огрел его по голове колотушкой от гонга: - Мать твою за ногу, как ты смеешь и с мертвыми халтурить, пользуешься тем, что я неграмотный? – Не дерись, барин. У меня в душе все останется, тысячу лет не забуду, - плаксиво оправдывался Яо Сы.  – А ты столько жить собрался? Видали такого, тысячу лет прожить - черепаха, что ли? – выпучил на него глаза Сыма Тин. – Да это я к слову, барин. А вы сразу спорить – с вами разве кто спорит! - И получил колотушкой еще раз. – Шангуань… - запнулся Гоу Сань, стоявший над Шангуань Люй, и повернулся к матушке: - Свекрови твоей как фамилия? – Матушка лишь покачала головой. – Люй ее фамилия! – постучал карандашом по своей книге Яо Сы. - Шангуань Люй! – выкрикнул Гоу Сань и склонился, рассматривая ее тело. – Странно, ни одной раны, - пробормотал он, поворачивая голову Шангуань Люй за седеющие волосы. Изо рта у нее вырвался слабый стон. Резко выпрямившись, Гоу Сань застыл с вытаращенными глазами, потом попятился, тупо приговаривая: - Только что… Только что мертвая была… - Шангуань Люй медленно открыла глаза, взгляд у нее блуждал, как у новорожденного. – Мама! – вскричала матушка. Сунув меня и восьмую сестренку старшим сестрам, она торопливо сделала пару шагов к бабке, но вдруг резко остановилась, почувствовав, куда направлен бабкин взгляд. Она смотрела на меня, лежавшего на руках у одной из сестер. – Братья и сестры, - проговорил Сыма Тин, - Почтенная тетушка пришла в себя ненадолго перед концом. Видать, решила взглянуть на ребенка, посмотреть, мальчик ли это? – Под бабкиным взглядом мне стало очень неуютно, и я заревел. – Дайте ей взглянуть на внука, - продолжал Сыма Тин, - чтобы она покинула нас в мире. – Матушка взяла меня у сестры, опустилась на колени и подползла к бабке, с плачем поднеся меня к ее глазам: - Мама, ну не было у меня выхода, вот я и пошла на это… - Глаза Шангуань Люй вдруг загорелись, когда она остановила их у меня между ног. В низу живота у нее несколько раз треснуло, и разнеслась жуткая вонь. – Все, дух вон, - заключил Сыма Тин. – Теперь уж точно конец. – Матушка поднялась, на глазах множества мужчин расстегнула пуговицы и сунула мне в рот сосок. Ощутив на лице тяжелую грудь, я тут же успокоился. А деревенский голова объявил: - Шангуань Люй, жена Шангуаня Фулу, мать Шангуаня Шоуси, скончалась от разрыва внутренностей из-за потери мужа и сына. Вот так. Давайте, вытаскивайте!

    Подошли несколько человек с железными крючьями. Но как только они стали прилаживать их к телу Шангуань Люй, та медленно, словно старая черепаха, стала подниматься. Лучи солнца освещали большое раздувшееся лицо, желтое, как лимон, как новогодние пирожки няньгао. С холодной усмешкой она встала, опершись спиной о стену, маленькой непоколебимой горой.
    - Долго жить будешь, тетушка, - поразился Сыма Тин.

    У всех, кто явился вместе с ним, рты были замотаны белыми полотенцами, спрыснутыми вином, чтобы отбить трупный дух. Они внесли во двор створку дверей, на которой  можно было еще разобрать иероглифы благожелательной надписи дуйлянь. Четверо бездельников – они теперь выполняли роль деревенской похоронной команды – торопливо зацепили крючьями с четырех сторон тело Шангуаня Фулу и бросили на створку. Двое взялись за нее спереди и сзади и понесли за ворота. Одна рука покойника свешивалась и раскачивалась, как маятник. – Оттащите в сторону старуху у входа! – крикнул один из тех, кто нес створку.  Туда побежали двое. – Это тетушка Сунь, жена печника! Как ее здесь-то угораздило умереть? – послышался чей-то громкий голос. – Отнесите ее на повозку. – Переулок загудел: там живо обсуждали эту новость.

    Потом створку положили рядом с телом Шангуаня Шоуси. Он лежал в той же позе, в какой его застала смерть. Разверстый в крике рот обращен к небесам, на нем выступили прозрачные пузыри, словно внутри прятался краб. Похоронная команда замешкалась, не зная, как с ним быть. – Ладно, давайте так, - произнес один и занес железный крюк.

    - Не надо его крючьями! – раздался громкий крик матушки, которая сунула меня старшей сестре и с плачем бросилась к безголовому телу мужа. Она прилаживалась к голове и так и сяк, но когда казалось, что пальцы вот-вот коснутся ее, рука тут же отдергивалась. – Будет тебе, сестрица, назад-то не приладишь. Ты только глянь, что в повозке: есть и собаками обглоданные, одна нога осталась, так что вы здесь еще хорошо отделались! – Из-за полотенца голос этого типа звучал глухо. – Давайте в сторону. Отвернитесь и не смотрите. – Он грубо обхватил матушку и отпихнул ее к сестрам. И предупредил еще раз: - Всем закрыть глаза!

    Когда матушка с сестрами снова открыли глаза, ни одного трупа во дворе уже не осталось.

    Вслед за нагруженной доверху повозкой мы побрели по пыльной улице. Лошади походили на тех, что раньше утром видела старшая сестра: желтоватая, темно-красная и бледновато-зеленая. Только теперь они шли, печально понурив головы, и шкура у них не блестела. Желтоватая коренная хромала на одну ногу и выкидывала голову вбок при каждом шаге. Возница одной рукой держался за оглоблю, а в другой у него волочился кнут. Волосы у него с боков были черные, а посередине – белые, и по форме это белое пятно напоминало синицу. С обеих сторон дороги за повозкой бежало с десяток собак с налившимися кровью глазами. Позади в облаке пыли шли родственники погибших.

    За нами вышагивал деревенский голова Сыма Тин со своей свитой. Кто нес лопаты, кто – железные крючья, у одного на плече был длинный бамбуковый шест с привязанной на верху красной тряпицей. Через каждые десять шагов Сыма Тин ударял в гонг. С каждым ударом родственники погибших начинали причитать. Плакали, похоже, без особой охоты, и как только печальный звук гонга начинал затихать, плач тут же прекращался. Будто не горевали по близким людям, а выполняли поручение деревенского головы.

    Так, шагая за повозкой и время от времени всплакивая, мы миновали церковь с рухнувшей колокольней, прошли мимо большого мукомольного завода, который пять лет назад пытались запустить Сыма Тин и его младший брат Сыма Ку. Там до сих пор величественно возвышались, поскрипывая на ветру, с десяток обносившихся ветряных мельниц. С правой стороны дороги осталось место, где двадцать лет назад японский коммерсант Мэсиро Мифунэ (Возможно, автор использует реальные факты из жизни знаменитого японского актера Тосиро Мифунэ, который родился в Циндао, пров. Шаньдун, а его отец, Токудзо Мифунэ, был коммерсантом. - Примеч. перев.) основал компанию, чтобы выращивать здесь отборный американский хлопок, и ток семьи Сыма, где выступал Ню Тэнсяо, начальник уезда Гаоми, призывавший женщин отказаться от бинтования ног.

Наконец, свернув влево с дороги, проходившей по берегу Мошуйхэ, повозка выехала на ровное открытое место, которое простиралось до самых болот. Налетавший с юга влажный ветерок нес запах гнили. В канавах по сторонам дороги, на мелководье в речке раздавались глухие крики жаб, а от полчищ жирных головастиков даже цвет воды в реке стал другим.
    На ровном месте повозка двинулась быстрее. «Старая Синица» нахлестывал коренного, которому доставалось и по хромой ноге, повозка сильно раскачивалась, от трупов шла вонь, и через щели в кузове повозки что-то капало. Плача уже не было слышно, родственники зажимали носы и рты рукавами. Сыма Тин со своей командой протолкались вперед и, ссутулившись, порысили перед повозкой, оставив за спиной и нас, и разящий запах мертвечины. С десяток бешеных собак с лаем неслись по полям с обеих сторон дороги. Они мелькали среди колосьев, то исчезая, то вновь появляясь, как котики в море. То-то будет пир сегодня у ворон и ястребов-стервятников. Было впечатление, что собрались все вороны в округе. Они черной тучей висели в воздухе над повозкой, метались вниз и вверх с пронзительным и радостным карканьем, выстраивались различными фигурами и то и дело ныряли к земле. Опытные птицы выклевывали глаза мертвецам, молодые и неопытные стучали твердыми клювами по черепам. «Старая синица» отгонял их кнутом, и каждый удар приходился не по пустому месту. Несколько ворон рухнуло на землю, и их раздавило в кровавое месиво колесами повозки. Высоко в небе реяло семь-восемь ястребов-стервятников. Иногда потоки воздуха смешивались, и они оказывались ниже ворон.

    Ястребы тоже не прочь полакомиться мертвечиной, но от ворон с лицемерной заносчивостью держатся в стороне.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 30 Июля 2010 15:47:20
Глава 10 (продолжение)

    Из-за туч выглянуло солнце, и раскинувшиеся поля почти созревшей пшеницы засверкали ослепительным блеском. Тут же переменился и ветер. С переменой ветра все вокруг ненадолго замерло, и прокатывавшиеся одна за другой по пшеничным полям волны будто заснули или умерли. Под солнечным светом открылось широкое, простирающееся чуть ли не до края небес золотисто-желтое плато. Невероятное множество зрелых и твердых остьев сверкали, куда ни глянь, золотыми иглами. Повозка в это время как раз свернула на узкий проселок посреди пшеничного поля, и вознице ничего не оставалось, как идти рядом. Обе пристяжные жались к коренной, но поочередно то одна, то другая сходила с дороги на поле. Они смахивали на двух азартных мальчишек: то один вытеснял другого на поле, то другой. Повозка катилась медленнее, а вороны становились все нахальнее. Несколько десятков расселись-таки на трупах и, сложив крылья, принялись клевать почем зря. «Старая синица» уже не обращал на них внимания. Пшеница в тот год уродилась больно хороша: стебли толстые, колосья пышные, полные зерна. Ости царапали брюхо лошадей и со скрежетом, от которого просто передергивало, чертили по резиновым колесам и бортам повозки. Мелькавшие в поле собаки бежали, крепко зажмурившись и боясь открыть глаза, чтобы не выколоть их. Верное направление они держали лишь по нюху.

    Из-за узкого проселка пришлось подрастянуться и нам. Никто давно уже не плакал в голос, не слышно было даже тихих всхлипываний. Если случалось, что ребенок оступался по неосторожности, кто-нибудь из шедших рядом, родственник или нет, тут же протягивал ему руку. В этой торжественной сплоченной атмосфере дети, даже разбив губу, не роняли ни слезинки. В поле еще царил покой. Но покой этот был напряженным и неспокойным. Вспорхнет иногда низко над землей вспугнутая повозкой или собаками куропатка и исчезнет вдалеке в раскинувшемся золотистом море пшеницы. С ости на ость вспышками молнии курсировали огненно-красные ядовитые пшеничные змейки, какие водятся только в дунбэйском Гаоми. Замечая эти вспышки, лошади вздрагивали всем телом, а собаки зарывались мордой между бороздами и не смели головы поднять. Полсолнца заволокло черной тучей, а вторая половина стала палить еще жарче. На фоне несущейся над полем огромной черной тучи пшеница, освещаемая солнцем, полыхала желтым как огнем. Когда ветер подул в другую сторону, миллионы остей затрепетали в воздухе, как струны. Колосья тихим шепотом передавали на своем тайном языке страшную весть.

    Сначала по верхушкам колосьев нежно прошелся порыв ветра с северо-востока, он обретал форму в сотнях тысяч качающихся колосков. В спокойном море пшеницы образовывались журчащие ручейки. Потом ветер стал набирать силу, и это море уже перестало быть одним целым. Кусочки красной материи на шестах у шедших впереди затрепетали, из туч донесся рокот. На северо-восточном краю неба на фоне словно залитых кровью туч изогнулась золотая змея, и раздались глухие раскаты грома.

    На какой-то миг все снова стихло, ястребы кругами спустились с высоты и скрылись в бороздах. Ворон смело точно взрывом, и они с карканьем взлетели на места повыше. Потом пронесся бешеный порыв ветра, и море пшеницы вздыбилось валами. Одни покатились с севера на запад, другие – с востока на юг. Короткие, длинные, они теснились и сталкивались, образуя желтые водовороты. Море пшеницы словно закипело. Стаи ворон рассеялись. С шумом опустилась тонкая белесая пелена дождя. Вместе с каплями дождя падали большие и твердые, с абрикосовую косточку, градины, и в один миг стало так холодно, что пробирало до костей. Сыпавшийся град ударял по колосьям и остям, по ногам и ушам лошадей, по животам мертвецов и по затылкам живых.

    У нас на глазах камнем упали на землю несколько ворон с пробитыми градом головами.

    Матушка крепко прижала меня к себе и, чтобы уберечь мою неокрепшую головку, спрятала ее в теплую ложбинку меж грудей.

    Ставшую лишней с самого рождения восьмую сестренку мать оставила на кане в компании с ослабевшей умом Шангуань Люй, которая пробиралась в западный флигель и набивала рот ослиными катышками.

        Сестры скинули рубашонки и держали их над головой, защищаясь от дождя и града. Все, кроме Лайди, у которой уже четко вырисовывались выступающие красивым силуэтом твердые, как зеленые яблочки, груди. Она закрыла голову руками, но тут же промокла, а от налетевшего ветра мокрая рубашка прилипла к телу. 

    Преодолев этот многотрудный путь, мы, наконец, добрались до кладбища. Это был пустырь площадью десять му в пределах пшеничного поля, где перед несколькими десятками заросших травой могил были воткнуты прогнившие деревянные таблички.

    Ливень миновал, и по небу неслись рваные облака. В разрывах между ними небо сияло ослепительной голубизной, и солнце палило нещадно.

    Остававшийся град мгновенно превращался в пар и вновь поднимался вверх. Побитая пшеница кое-где распрямлялась, а кое-где ей было уже не подняться. Прохладный ветерок быстро сменился волнами зноя, пшеница на глазах наливалась, становясь с каждой минутой все желтее.

    Столпившись на краю кладбища, мы смотрели, как Сыма Тин меряет его шагами. Из-под ног у него выскочил кузнечик, и за нежно-зелеными надкрыльями мелькнули розоватые крылышки. Остановившись рядом с усыпанной желтыми бутончиками дикой хризантемой и притопнув ногой, Сыма Тин крикнул: - Вот здесь, здесь и копайте.

    К нему вразвалочку подошли семеро загорелых дочерна молодцов с лопатами. Они искоса поглядывали друг на друга, словно оценивая и желая надолго запомнить. Потом все взгляды устремились на Сыма Тина.

    - Ну, что уставились? Копайте! – рыкнул тот, отшвырнув гонг с колотушкой. Гонг упал на колышащиеся белые метелки императы, спугнув ящерицу; колотушка – на заросли «собачьего хвоста».

    Голова вырвал у одного из молодцов лопату, вонзил в землю и, встав на нее, покачался, чтобы она вошла поглубже. Он с усилием выворотил пласт земли с корнями травы, развернулся всем телом на девяносто градусов влево, держась за ручку лопаты, потом резко крутанулся на сто восемьдесят градусов вправо и, крякнув, швырнул этот пласт, который перекувырнулся в воздухе, как мертвый петух, на пышно разросшиеся одуванчики. - Быстро давайте, не слышите, что ли, вонища какая? – скомандовал он, запыхавшись, и сунул лопату тому, у кого взял.

    Работа закипела, земля вылетала лопата за лопатой, мало-помалу яма приобретала очертания и становилась все глубже.

    Было уже за полдень, воздух дышал зноем, между небом и землей стояло белое марево, и никто даже не осмеливался поднять голову, чтобы посмотреть, где солнце. От повозки воняло все сильнее, и хотя все переместились на наветренную сторону, тошнотворный запах достигал и туда. Снова заявились вороны: словно только что искупались, перья блестят, как новенькие, и отливают синевой. Сыма Тин поднял гонг с колотушкой и, не обращая внимания на зловоние, бегом направился к повозке. – Скоты пернатые, ну-ка, суньтесь! Мокрого места от вас не останется! – Он заколотил в гонг и запрыгал, изрыгая в воздух проклятия. Вороны кружили метрах в десяти от повозки, галдя и роняя вниз помет и старые перья. «Старая синица» стал гонять ворон шестом с красной тряпкой. Лошади стояли, плотно зажав ноздри и стараясь опустить тяжелые головы пониже, отчего те казались еще тяжелее. С отчаянным карканьем вороны стая за стаей ныряли вниз. Несколько десятков птиц летали над самой головой Сыма Тина и «Старой синицы». Круглые глазки, жесткие сильные крылья, уродливые грязные когти – разве такое забудешь. Люди отмахивались руками, но твердые клювы достигали своей цели, то и дело попадая и по голове. Гонг с колотушкой и бамбуковый шест тоже настигали жертв, которые, хлопая крыльями, падали на зеленый травяной ковер с вкраплениями белых цветочков и, подволакивая крыло, ковыляли к пшенице, чтобы спрятаться. Но не тут-то было. Оттуда стрелой вылетали прятавшиеся там собаки и раздирали их на куски. В мгновение ока на траве оставались лишь разбросанные перья. Высунув красные языки и тяжело дыша, собаки оставались ждать на границе поля и кладбища. Вороны разделились: часть продолжала атаковать Сыма Тина и  «Старую синицу», а большинство с громким карканьем, с гнусным восторгом  набросилось на повозку: шеи что пружины, клювы что долото, раздирается мертвая плоть, ай да запах, просто дьявольское пиршество. Сыма Тин и «Старая синица» в изнеможении рухнули на землю. Из-за ручейков пота, исчертивших полосками толстый слой пыли на лицах, они были не похожи на самих себя.

    Копавшие яму уже скрылись в ней, виднелись лишь двигавшиеся туда-сюда макушки, лопата за лопатой вылетала земля, белая и влажная, и разносился несущий прохладу дух.

    Из ямы выбрался один из землекопов и подошел к Сыма Тину: - Господин голова, уже до воды докопали. – Сыма Тин вперил в него остекленевший взгляд и медленно поднял руку. – Гляньте, господин голова. Глубина что надо. – Сыма Тин показал ему согнутый указательный палец. Тот непонимающе уставился на него. – Болван! – не выдержал Сыма Тин. – Вытяни меня отсюда! – Тот торопливо нагнулся и вытянул Сыма Тина, который со стоном отряхнул одежду сжатыми в кулаки руками и с помощью землекопа вскарабкался на холмик свежевыкопанной земли. – Мама моя дорогая, – охнул он. – Быстро вылезайте, идиоты,  вы мне так до самого Желтого источника докопаете.

    Землекопы стали один за другим выбираться из ямы. Вдохнув, они тут же зажимали носы и округляли глаза. – Подымайся, - пнул возницу ногой Сыма Тин. – Заводи сюда повозку. - Тот даже ухом не повел. – Гоу Сань, Яо Сы, этого сукина сына сбросить в яму первого!

    Отозвался лишь Гоу Сань: он был среди землекопов.

    - А Яо Сы где? – удивился Сыма Тин. – Этого давно уже и след простыл, улизнул, мать его, - яростно выругался Гоу Сань. – Выгоню, как вернемся, - решил Сыма Тин. И пнул возницу еще раз: - Вправду сдох, что ли?

    Возница поднялся с печальным выражением на лице и кинул страдальческий взгляд в сторону стоящей у края кладбища повозки. Вороны на ней сбились в одну кучу, то взлетая, то снова садясь с невыносимым гвалтом. Лошади склонились к самой земле и спрятали морды в траве. На спинах у них тоже было полно ворон. Кишели вороны и в траве вокруг повозки, вытягивая шеи, когда заглатывали добычу. Две вороны не поделили что-то скользкое и тянули, каждая к себе, как при перетягивании каната. Когда ни одной, ни другой было не взять верх, они цеплялись когтями за траву, били крыльями, вытягивали шеи, так что перья вставали торчком, обнажая красную кожу под ними, и казалось, что шеи вот-вот оторвутся. Их добычу ухватила появившаяся неизвестно откуда собака, и обе вороны, не пожелавшие расставаться с ней, покатились кубарем по траве.

    - Смилуйся надо мной, господин голова! – бухнулся возница в ноги Сыма Тину.

    Тот поднял кусок земли и швырнул в ворон. Те даже не шелохнулись. Тогда Сыма Тин подошел к родственникам погибших и, с мольбой глядя на них, пробормотал: - Вот такие дела, такие дела. Думаю, вам всем надо возвращаться домой.

    Все замерли, матушка первой опустилась на колени, а за ней с жалобным плачем и все остальные. – Дай им упокоиться с миром, почтенный Сыма! – молила его матушка. – И вся толпа разноголосо подхватила: - Просим, просим. Упокой их с миром! Мою мать! Моего отца! Моего ребенка…

    Сыма Тин согнулся в поклоне, и по шее у него маленькой речушкой заструился пот. Отчаянно махнув рукой, он вернулся к своей команде и негромко проговорил: - Так вот, господа хорошие, братцы мои, вы под моим покровительством немало дел натворили – кражи, драки, вдовушки оприходованные, могилы ограбленные, много в чем провинились перед небом и землей. Солдат учат тысячу дней и всего лишь для одной битвы. Вот сегодня нам и нужно довести это дело до конца, пусть вороны выклюют нам глаза или выпустят мозги. Я, деревенский голова, сам поведу вас, и ети восемнадцать поколений предков того, кто попробует отлынивать! Как закончим, всех угощаю вином! А теперь вставай-ка, - закончил он, поднимая возницу с земли за ухо, - и подгоняй сюда повозку. Ну, парни, бери в руки, что есть, и вперед!

    В это время из золотых волн пшеницы вынырнули трое загорелых молодцов, и когда они подошли поближе, все увидели, что это трое глухонемых внуков тетушки Сунь. Голые по пояс, все в коротких штанах одинакового цвета. Самый высокий со свистом рассекал воздух длинным гибким мечом; другой, ростом пониже, держал в руке меч яодао с деревянной рукояткой; а у самого маленького был клинок с длинной ручкой. В вытаращенных глазах светилась ненависть, они что-то мычали и показывали руками.

    Лицо Сыма Тина просветлело. - Молодцы ребята, - потрепал он их по головам. - Там, в повозке, ваша бабушка и братья, хотим мирно похоронить их, да воронье не дает, глумится, спасу нет. Просто как подлые япошки эти вороны, так их и этак, мы все на них поднялись! Я понятно говорю? – Откуда-то вынырнул Яо Сы и стал объяснять на языке глухонемых. У немых загорелись гневом глаза, выступили слезы, и они, размахивая оружием, ринулись на ворон.

    - Ах ты, хитрый черт! – потряс Яо Сы за плечо Сыма Тин. – Ты куда запропастился?

    - Не суди строго, голова, - отвечал Яо Сы. – За этой троицей ходил.

    Глухонемые вскочили на повозку, их сверкающие мечи тут же окрасились кровью, а изрубленные вороны стали падать на землю. – Все за мной! – заорал Сыма Тин. Все, как один, бросились вперед, и битва с воронами началась. Проклятия, звуки ударов, карканье ворон, хлопанье крыльев – все смешалось в воздухе, наполненном трупной вонью, запахом пота, крови, сырой земли, ароматом пшеницы и полевых цветов.

    Истерзанные тела кое-как свалили в яму. Пастор Мюррэй стоял на холмике свежевырытой земли и произносил нараспев: - Господи, спаси души страдальцев сих… - Из его голубых глаз катились слезы, стекая по багровым шрамам от плети на лице на изодранное черное одеяние и на тяжелое бронзовое распятие на груди.

        Сыма Тин стащил его с холмика. – Отошел бы ты в сторонку и передохнул, почтенный Ма. Ты и сам чудом в живых остался.

    Землекопы начали закидывать яму землей, а пастор, пошатываясь, подошел к нам. Солнце уже садилось, и его фигура отбрасывала на земле длинную тень. Матушка смотрела на него и чувствовала, как сильно бьется под тяжелой левой грудью сердце.

    Когда солнечные лучи окрасились красным, посреди кладбища вырос огромный могильный холм. Сыма Тин махнул родственникам погибших, и они, встав перед холмом на колени, стали отбивать земные поклоны. Кое-кто слабо всхлипнул для порядка. Матушка предложила всем в знак благодарности поклониться в ноги Сыма Тину и его похоронной команде. Но Сыма Тин затараторил, что в этом нет нужды.

    В лучах кроваво-красного заката похоронная процессия двинулась в обратный путь. Матушка с сестрами подотстали, а позади всех нетвердыми шагами двигалась высокая фигура Мюррэя. Все шли разрозненными группками, и шествие растянулось почти на целый ли. На окрашенные золотисто-красным поля косо ложились густые тени идущих. В тишине кроваво-красных сумерек раздавались тяжелые шаги, доносился шелест пшеничных колосьев, над которыми пролетал вечерний ветерок, мой хриплый рев и первое печальное уханье толстой совы, которая только что продрала глаза после того, как проспала целый день под пологом большой шелковицы посреди кладбища. От ее криков у людей аж сердце сжалось. Матушка остановилась и бросила взгляд назад на кладбище, где с земли поднималась пурпурная дымка. Пастор Мюррэй нагнулся к седьмой сестренке Цюди и взял ее на руки. - Бедные дети…

    Когда звук его голоса растаял, со всех сторон многоголосым хором завели на все лады ночную песню мириады насекомых.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: vasvit от 31 Июля 2010 23:10:49
с большим удовольствием читаю и с нетерпением жду новых глав
можно  узнать имя автора и название произведения по китайски?????
спасибо!!!!!!!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 01 Августа 2010 00:44:25
с большим удовольствием читаю и с нетерпением жду новых глав
можно  узнать имя автора и название произведения по китайски?

 丰乳肥臀  莫言著
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Августа 2010 03:48:16
Глава 11

    На праздник Середины осени нам с сестренкой как раз исполнилось сто дней. Утром матушка взяла нас на руки и отправилась к пастору Мюррэю.

    Выходившие на улицу ворота церкви были плотно закрыты, на них кто-то намалевал грязные богохульные ругательства. Мы прошли переулком к заднему дворику церкви и постучали в калитку. За ней открывался большой пустырь, и к деревянному колу рядом с калиткой была привязана костлявая коза. Ее вытянутая морда, с какой стороны ни глянь, больше походила на ослиную или верблюжью, чем на козью, или даже на лицо старухи. Она подняла голову и смерила матушку мрачным взглядом. Матушка потрепала ей бороду носком ноги. Та протяжно проблеяла и снова принялась щипать траву. Во дворе послышался шум и кашель пастора. Матушка откинула железный крюк на калитке, та со скрипом приотворилась, и она с нами на руках скользнула внутрь. Мюррэй запер калитку, обернулся, протянул длинные руки и заключил нас в объятия, приговаривая на прекрасном местном диалекте: - Крошки мои милые, плоть от плоти моей…

    В это время по той же дороге, где мы шли на похороны, в деревню быстрым шагом и в приподнятом настроении направлялся Ша Юэлян во главе недавно созданного им отряда стрелков «Черный осел». С одной стороны среди остей пшеницы высились метелки гаоляна, с другой – подступали разросшиеся по берегам Мошуйхэ камыши. Палящее солнце и ласковые дожди сделали свое дело: вся зелень этим летом пошла в бурный рост. Осенний гаолян еще не колосился, но уже вымахал с человека, с мясистыми листьями и толстыми стеблями. Стебли и листья маслянисто-черных камышей усыпал белый пух. Уже стояла середина осени, и хотя в воздухе ничто не говорило об осени, небо уже светилось осенней лазурью, и солнечные лучи блистали ярко и красиво по-осеннему.

    Все двадцать восемь бойцов Ша Юэляна ехали на одинаковых черных ослах из уезда Улянь, холмистого края на юге. Большеголовые, мощные и крепконогие, эти ослы уступали лошадям в резвости, но их необычайная выносливость позволяла им делать большие переходы. Выбирал  Ша Юэлян из восьмисот с лишним голов. Ослы были молодые, полные сил, не кастрированные, голосистые, и отряд растянулся по дороге черным струящимся потоком.

    Дорогу окутывала молочно-белая дымка, бока животных блестели на солнце. Когда впереди показалась разрушенная колокольня и сторожевая вышка, ехавший впереди Ша Юэлян натянул поводья и остановился. Шедшие следом ослы продолжали упрямо напирать. Обернувшись, Ша Юэлян окинул взглядом бойцов, дал команду спешиться, а потом приказал всем умыться и помыть ослов. С серьезным выражением на худом, смуглом лице он сурово отчитывал нерадивых бойцов.

    Содержанию в чистоте лица и шеи, мытью животных он придавал большое значение. «Сейчас, - говорил он, - когда антияпонские партизанские отряды возникают повсюду, как грибы после дождя, наш отряд должен особенным внешним видом превзойти другие и, в конечном счете, занять всю территорию дунбэйского Гаоми. Но чтобы завоевать авторитет в глазах и сердцах простого народа, нужно следить за тем, что говоришь и делаешь». После его зажигательных речей сознательность бойцов резко повысилась. Они скинули куртки, развесили их на камышах, забрели на мелководье и стали мыться, плескаясь и брызгаясь. Свежевыбритые головы сверкали на солнце. Ша Юэлян достал из ранца кусок мыла, разрезал на кусочки и раздал бойцам с наказом помыться, как следует, чтобы ни пылинки не осталось.

    Сам он тоже зашел в реку и, склонившись к воде плечом, на котором красовался огромный багровый шрам, принялся оттирать шею от грязи. Отряд мылся, а ослы кто с безразличным видом жевал листья камыша, кто щипал гаолян, кто покусывал зад соседа, кто стоял в глубокой задумчивости, вызволяя из потайного кожаного мешочка колотушку во всю длину и постукивая ею себе по брюху. Пока черные ослы занимались каждый своим делом, матушка вырвалась из объятий Мюррэя: - Ребенка задавишь, ослина этакий! 

    Тот обнажил в извиняющейся улыбке ряд белоснежных ровных зубов. Потом протянул к нам красную ручищу, а потом и вторую. Я засунул в рот палец и загугукал. Восьмая сестренка лежала, как деревянная кукла, не издавая ни звука и не шевелясь. Она была слепая от рождения.
    - Смотри, тебе улыбается, - сказала матушка, поддерживая меня одной рукой. Тут я оказался в больших влажных лапах пастора. Его лицо склонилось над моим, и я увидел рыжие волосы на голове, светлую поросль на подбородке, большой крючковатый, как у ястреба, нос и посверкивающие светом сострадания голубые глаза. Тут спину мне пронзила невыносимо резкая боль, я выпустил палец, раскрыл рот и заревел. Слезы полились ручьем, потому что боль в спине проникала до костей.

    Влажные губы пару раз коснулись моего лба – я чувствовал, что они трясутся, - и изо рта резко пахнуло луком и вонючим козьим молоком.
    Пастор сконфуженно вернул меня матушке: - Напугал его, что ли? Точно, напугал.

    Матушка подала ему восьмую сестренку, взяла меня и стала похлопывать и баюкать, приговаривая: - Не плачь, не плачь. Ты не знаешь, кто это? Ты его боишься? Не надо бояться, он хороший, он твой собственный… твой родной крестный…

    Колющая боль в спине не проходила, и я уже оборался до хрипоты. Матушка расстегнула кофту и сунула мне в рот сосок. Я ухватился за него, как утопающий за соломинку, и стал отчаянно сосать. У хлынувшего в горло молока был травяной привкус, но боль не отпускала, я выпустил сосок и продолжал вопить. Расстроенный Мюррэй ломал большие руки. Он подбежал в угол, сорвал какую-то травку и стал крутить стебелек у меня перед глазами. Но у него ничего не вышло: я продолжал орать. Он снова метнулся к стене и, поднатужившись, сорвал большущий, как луна, подсолнух, окруженный золотисто-желтыми лепестками, и стал вертеть перед моим лицом. Запах подсолнуха меня привлек. Пока пастор метался туда-сюда, восьмая сестренка у него на руках знай себе мирно посапывала. 

    - Посмотри быстрей, сокровище мое, какую луну сорвал тебе крестный, - приговаривала матушка. – Я протянул к луне ручонку, но спину опять пронзила боль, и я снова зашелся в крике. – Что же это за напасть такая? – Губы у матушки побелели, а лицо покрылось испариной.
    - Посмотри, может колет ему что? – предположил Мюррэй.

    С его помощью матушка сняла с меня специально пошитый на сто дней после рождения костюмчик из красной ткани и обнаружила оставшуюся в складках одежды швейную иглу. Там, где она воткнулась мне в спину, все было в крови. Выдернув иглу, матушка отшвырнула ее к стене. – Бедный ребенок… - запричитала она. – Убить меня мало! Убить! – И она, размахнувшись, с силой ударила себя по щеке, потом еще раз.  Два звонких шлепка. Мюррэй остановил ее руку, а потом, подойдя к ней сзади, обнял нас обоих. Влажные губы покрывали поцелуями матушкины щеки, уши, волосы. – Ты здесь ни при чем, - тихо увещевал он. – Это я виноват, я… - Он с такой нежностью утешал ее, что матушка успокоилась. Она уселась на порог комнатушки и дала мне грудь.

    Сладкое молоко заполнило горло, и боль стала понемногу проходить. Держа во рту сосок, я вцепился ручонками в грудь и, дрыгая ножкой, оборонял другую. Матушка опустила мою ножку, но стоило ей отпустить руку, как моя ножка тут же взлетела в воздух.

    - Вроде все проверила, когда одевала, - с сомнением в голосе произнесла она. – Как там могла иголка оказаться? Наверняка, эта дрянь старая подстроила! Терпеть не может всех женщин в семье!
    - А она знает? Я имею в виду, про нас.
    - Сказала я ей. Уж она от меня не оставала, натерпелась я от нее! Ведьма старая, как только земля ее носит!
    Мюррэй подал матушке восьмую сестренку: - Покорми и ее тоже. Оба они - дар Божий, разве можно быть такой пристрастной!

    Принимая сестренку, матушка покраснела, но только она собралась дать ей грудь, я тут же лягнул ее в живот. Сестра заплакала.
    - Видал? – хмыкнула матушка. – Негодник маленький, ишь развоевался. Дай ей чуток козьего.
    Покормив сестру, Мюррэй уложил ее на кан. Та не плакала и не ворочалась, просто чудо, а не ребенок.

    Пастор разглядывал мягкий светлый пушок у меня на голове, и в глазах у него мелькнуло удивление. Почувствовав его пристальный взгляд, матушка вскинула голову: - Что смотришь? Чужие мы тебе, что ли? – Не в этом дело, - покачал головой Мюррэй с какой-то глуповатой улыбкой. – Аппетит у этого паршивца просто волчий. – Матушка покосилась на него и кокетливо проворчала: - А тебе это никого не напоминает? – Мюррэй расплылся в еще более дурацкой улыбке: - Ты меня, что ли, имеешь в виду? Какой я, интересно, был маленьким? – Взгляд у него затуманился, как у кролика, когда он мысленно вернулся к детским годам, оставшимся за многие тысячи миль отсюда, и из глаз выкатились две слезинки. – Что с тобой? - удивилась матушка. Смутившись, он с деланным смешком смахнул слезы большущей рукой. – А-а, ничего. Я приехал в Китай… Сколько же это лет я уже в Китае? – пробормотал он. – Сколько себя помню, ты всегда был здесь, - с расстановкой произнесла матушка. – Здешний ты, как и я.

    - Ну нет, - возразил он. – Моя страна не здесь, меня Господь сюда направил, даже документ где-то был, что его святейшество епископ направляет меня распространять веру. – Эх, старина Ма, - засмеялась матушка. – Мой дядя всегда говорил, что ты – цзя янгуйцзы, фальшивый заморский черт, и все эти документы тебе нарисовал один умелец из уезда Пинду. – Глупости! - Пастор аж подскочил, словно ему нанесли величайшее оскорбление. – Ослиное отродье, этот Юй Большая Лапа! – выругался он. – Как ты можешь так ругать его? Он мой дядюшка и всегда был так добр ко мне! – расстроилась матушка. – Да не будь он твой дядюшка, я ему давно бы все хозяйство поотрывал! – бушевал Мюррэй. – Мой дядюшка одним ударом осла на землю уложит, - усмехнулась матушка. – Даже ты не веришь, что я – швед, - уныло произнес Мюррэй. – Кто же тогда поверит? – Он присел на корточки, достал трубку и кисет, набил ее и молча затянулся. – Послушай, - вздохнула матушка, - но ведь я же верю, что ты настоящий иностранец, разве этого мало? Зачем на меня-то злиться? Да и не бывают китайцы такие. Волосатый с головы до ног… - Лицо Мюррэя осветила детская улыбка. – Когда-нибудь я смогу вернуться, - задумчиво проговорил он. – Но даже если меня действительно отпустят, еще не обязательно, что я вернусь. Если только ты тоже поедешь со мной. – И он посмотрел на матушку долгим взглядом. – Никуда ты не уедешь, и я не уеду, - сказала она. – Живи себе здесь да живи спокойно, ты разве не так говорил? Не важно, светлые волосы, рыжие или черные, все люди - агнцы Божьи. Было бы пастбище, где пастись. Здесь, в дунбэйском Гаоми столько травы, неужто для тебя места не хватит? – Хватить-то хватит, да еще ты есть, травка целебная, как линчжи, чего мне еще искать? – расчувствовался Мюррэй.

    Пока Мюррэй с матушкой разговаривали, ослица, крутившая мельничный жернов, залезла мордой в муку на жернове. Подошедший пастор наподдал ей, и жернов снова с грохотом завертелся. – Давай помогу тебе просеивать муку, пока дети спят, - предложила матушка. – Принеси циновку, я расстелю ее в тенечке под деревом. - Мюррэй расстелил под утуном соломенную циновку, и матушка пристроила нас там в холодке. Когда она укладывала меня, я стал хватать ртом воздух в поисках соска. – Ну и ребенок, - подивилась она. – Бездонная бочка какая-то. Скоро всю высосет до костей.

    Пастор подгонял ослицу, жернов крутился, размалывая пшеничные зерна, и мука с шуршанием сыпалась в поддон под ним. Матушка уселась под деревом, поставила корзинку из лозняка, наладила посередине подставку и, насыпав муки в сито с тонкой сеткой, стала ритмично потряхивать его. Белоснежная свежесмолотая мука падала в корзину, а отруби оставались на сите… Лучи солнца, просочась через мясистые листья, падали мне на лицо, падали на матушкины плечи. Мюррэй не давал ослице отлынивать, нахлестывая ей по заду веткой. Ослица была наша, пастор этим утром одолжил ее, чтобы помолоть муку. Уклоняясь от ветки, она рысила круг за кругом, и шкура у нее потемнела от выступившего пота. Из-за ворот послышалось блеяние козы, створка распахнулась, и в нее тут же просунулась симпатичная мордашка нашего муленка, который появился на свет в один день со мной. Он нетерпеливо брыкался.

    - Пусти его быстрее, - велела матушка. Подбежавший Мюррэй с усилием отпихнул голову муленка назад, чтобы ослабить тугую цепь на засове, снял крюк и отскочил в сторону, потому что муленок ворвался в ворота, подлез к ослице и ухватил губами сосок. И тут же успокоился. – Что люди, что скотина – все одно! – вздохнула матушка. Мюррэй кивнул в знак согласия.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Августа 2010 03:55:24
Глава 11 (продолжение)

Пока наша ослица кормила своего муленка у мельницы под открытым небом во дворе пастора, Ша Юэлян и его бойцы старательно мыли своих ослов. Они вычесали им гривы и редкие хвосты специальными стальными гребнями, насухо вытерли шкуру и покрыли ее слоем воска. Все двадцать восемь животных сияли как новенькие, двадцать восемь наездников были исполнены боевого задора, и их двадцать восемь мушкетов сверкали вороненой сталью. Каждый имел на поясе по две тыквочки-горлянки – большую с порохом и маленькую с дробью. Покрытые тремя слоями тунгового масла, все пятьдесят шесть тыквочек сияли на солнце. Бойцы красовались в брюках цвета хаки, черных куртках и шляпах из гаолянового лыка с восьмиугольной вершиной. Красная кисточка на шляпе Ша Юэляна отличала его как командира отряда. Он с удовлетворением окинул взглядом ослов и всадников: - Выше голову, ребята. Покажем им, что такое отряд «Черный осел»! – С этими словами он взобрался на осла, похлопал его по крупу, и тот, как ветер, понесся вперед. Лошади, конечно, куда быстрее ослов, зато вышагивают ослы идеально. На лошадях всадники смотрятся впечатляюще, а на ослах – радуют глаз. Не успели они оглянуться, как уже ехали по главной улице нашего Даланчжэня. Это во время уборки урожая, когда все вокруг покрывала пыль, стоило проехать даже одной лошади, как поднималось целое облако. Теперь же утрамбованная после всех летних дождей, земля была твердой и гладкой, и отряд Ша Юэляна оставлял за собой лишь белые отпечатки подков и, конечно, вокруг разносилось их звонкое цоканье. У Ша Юэляна все ослы были подкованы, как лошади: это он сам придумал. Звонкое цоканье привлекло внимание, в первую очередь, ребятишек, а потом и деревенского бухгалтера Яо Сы. В длинном, вышедшим из моды одеянии чиновника, с неизменным карандашом в цветочек за ухом он выскочил из дома и остановился перед ослом Ша Юэляна, низко кланяясь и улыбаясь во весь рот: - Что за отряд под вашим началом, господин офицер? Надолго к нам или проездом? Не могу ли я, недостойный, чем-то услужить?
 
   - Мы – отряд стрелков «Черный осел», - заявил Ша Юэлян, спрыгнув с осла. – Спецподразделение цзяодунских сил антияпонского сопротивления. По приказу командования располагаемся в Даланьчжэне для организации отпора японцам. Нам нужно жилье на постой, фураж для ослов и кухня. Пища может быть простая, яиц с лепешками будут довольно. А вот ослов, как оружие борьбы против японцев, нужно кормить хорошо. Сено должно быть мелко порезанное и просеянное, корм готовится из раскрошенных соевых лепешек, поить их надо свежей колодезной водой и уж никак не этой мутной жижей из реки.

    - Я, господин офицер, такими важными делами не занимаюсь, - вывернулся Яо Сы. – Мне нужно испросить указаний деревенского головы, то бишь, почтенного председателя комитета поддержки, недавно назначенного императорской армией.

    Лицо Ша Юэляна потемнело, и он грубо выругался. – Раз служит японцам, значит, их прихвостень и предатель китайского народа!
    - Да наш голова ничуть не собирался в эти председатели, - возразил Яо Сы. – У него сто цинов    плодородной земли, много мулов и лошадей, сыт, одет и горя не знает, а за это взялся лишь потому, что выбора не было. Да уж если кому и быть этим председателем, то лучшего, чем наш управляющий, не найти…
 
   - Веди меня к нему! – скомандовал Ша Юэлян. Отряд расположился у ворот управы, а Ша Юэлян вслед за Яо Сы вошел в главные ворота Фушэнтана. Усадьба раскинулась семью анфиладами, по пятнадцати комнат в каждой, с бесчисленными проходными двориками и дверьми тут и там, как в лабиринте. Сыма Тина Ша Юэлян застал, когда тот переругивался с младшим братом. Пятого числа пятого месяца Сыма Ку поджег мост, но японцам никакого вреда не причинил, а себе задницу обжег. Рана долго не заживала, теперь к ней добавились еще и пролежни, так что он мог лежать на кровати, лишь высоко задрав зад.

    - Ну и болван же ты, брат. - Сыма Ку лежал, опершись на локтях и высоко подняв голову. Взгляд его сверкал. – Просто болван последний. Ты представляешь, что значит быть этим председателем комитета поддержки? Это и японцы будут гонять тебя, как собаку, и партизаны пинать, как осла. Как говорится, «мышь забралась в кузнечные мехи – дует с обеих сторон», будут на тебе отыгрываться и те, и другие. Никто не согласился, а ты – пожалуйста!

    - Чушь! Чушь ты несешь! – возмущался несправедливым обвинением Сыма Тин. – Только круглый идиот будет хвататься за такое назначение. А мне японские солдаты штыки к груди приставили, и офицер через Ма Цзиньлуна, переводчика, говорит: мол, твой младший брат Сыма Ку заодно с бандитом Ша Юэляном подожгли мост и устроили засаду, и императорская армия понесла большие потери. Мы, мол, сначала хотели спалить ваш Фушэнтан, но видим, ты - человек честный, и решили тебя помиловать. Так что этим председателем я стал наполовину благодаря тебе.

    - Эта задница, чтоб ее, когда только заживет! – проворчал уличенный в несправедливости Сыма Ку.

    - Лучше бы не заживала. Мне хлопот меньше! – в сердцах бросил Сыма Тин. Повернувшись, чтобы уйти, он заметил в дверях ухмыляющегося Ша Юэляна. Яо Сы выступил вперед, но не успел он раскрыть рот, как раздался голос Ша Юэляна: - Председатель Сыма, я и есть Ша Юэлян.

    Сыма Тин ничего не ответил, потому что его опередил перевернувшийся в кровати Сыма Ку: - Так это ты - Ша Юэлян по прозвищу Монах Ша?

    - В настоящее время ваш покорный слуга – командир партизанского отряда стрелков «Черный осел». Премного благодарен второму управляющему Сыма за подожженный мост. Действовали мы слаженно, без сучка и без задоринки.

    - А-а, ты еще жив, негодяй, - продолжал Сыма Ку. – Ну и как же ты, ети его, воюешь?
    - Засады устраиваю!
    - Засады он устраивает! Да тебя в лепешку растоптали бы, кабы не я с факелом!
    - А у меня вот снадобье от ожогов имеется, могу за ним послать, - расплылся в улыбке Ша Юэлян.
    - Собери-ка на стол угощение для командира Ша, - велел Сыма Тин.
    - Комитет поддержки только что создан, денег нет совсем, - смущенно проговорил Сы Яо.
    - Ну надо быть таким тупым? – сокрушался Сыма Тин. – Это же не моей семьи императорская армия, а всех восьмисот жителей. Отряд стрелков тоже не мой личный, а всего народа в деревне. Пусть каждая семья, каждый двор внесет свою долю зерном, мукой или деньгами: гости для всех, всем их и принимать. Вино от нашего дома.
    - Председатель Сыма Тин во всем добивается успеха, - ухмыльнулся Ша Юэлян. – И там, там успевает.
    - А что делать, - отвечал Сыма Тин. – Как говорит наш пастор Ма, «Если я не спущусь в ад, то кто же»!
   
        Пастор Мюррэй открыл крышку котла, засыпал в кипящую воду лапшу из новой пшеничной муки, помешал палочками и снова закрыл. – Добавь еще немного, - крикнул он матушке. Кивнув, она запихнула в печь еще одну охапку золотистой и гибкой пшеничной соломы, от которой шел ароматный дух. Не выпуская соска изо рта, я покосился на бушующие в печке языки пламени, слушая, как с треском загораются стебли, и мне вспомнилось то, что было совсем недавно: меня положили в корзинку на спину, но я тут же перевернулся на живот, чтобы видеть матушку, которая в это время раскатывала лапшу на разделочной доске. Ее тело поднималось и опускалось, и эти драгоценные пухлые тыковки у нее на груди ходили ходуном, они звали меня, несли мне тайную весть. Иногда их красные, как финики, головки сходились вместе, словно целуясь или что-то тайно шепча друг другу. Но в основном они летали вверх и вниз и ворковали при этом как парочка счастливых голубков. Я потянулся к ним ручонками, рот наполнился слюной. Они вдруг засмущались, напряглись, их лица покрыл румянец, мелкие капельки пота потянулись ручейком в узкой ложбинке между ними. На их поверхности задвигались светящиеся голубым светом пятнышки: это были глаза пастора. Из темно-голубых глазниц протянулись две покрытые светлыми волосками ручки и утащили у меня мою пищу. Мое сердечко воспылало желтыми язычками пламени, и я раскрыл рот, чтобы закричать, но случившееся потом, было еще досаднее. Маленькие ручки в глазах Мюррэя исчезли, к груди матушки потянулись его громадные ручищи. Он встал во весь рост у нее за спиной, и эти большие уродливые руки залапали матушкиных голубков. Своими грубыми пальцами он гладил их перышки, а потом принялся неистово мять их, сжимать их головки.

    Бедные мои драгоценные тыковки! Мои нежные голубки! Они вырывались, хлопая крыльями, сжимались, делаясь все меньше и меньше, так, что казалось, дальше некуда, а потом вдруг снова расширялись и расправляли крылья, словно отчаянно пытаясь взлететь, умчаться в широкие безбрежные просторы, подняться в голубизну небес, чтобы неторопливо плыть вместе с облаками, чтобы овевал легкий ветерок и ласкали солнечные лучи, чтобы стонать под этим ветерком и петь от счастья в лучах солнца и, в конце концов, тихо устремиться вниз и опуститься в бездонные глубины вод. Я громко разревелся, и слезы застили мне глаза. Тела матушки и Мэррэя покачивались, и она постанывала. - Пусти, ослина ты этакий, ребенок плачет, - выдохнула матушка. – Ишь, ублюдок маленький, - раздраженно бросил Мюррэй.

    Матушка схватила меня на руки и стала суетливо качать. – Золотце мое, сыночек, - приговаривала она извиняющимся тоном, - До чего я довела свою родную кровиночку. – С этими словами она сунула мне под нос своих белых голубочков, и я торопливо и яростно заграбастал одного голубочка и запихнул в рот. Рот у меня не маленький, но мне бы еще побольше. Хотелось, как гадюке, проглотить этого белого голубочка, который только мой, чтобы никто больше на него не покушался. – Не спеши, сыночек мой дорогой, - приговаривала матушка, тихонько похлопывая меня по попке.

    Один был у меня во рту, а другой я держал руками. Это был маленький кролик с красными глазками, я тискал его за ухо и чувствовал, как часто бьется его сердце. - Вот ведь ублюдок маленький, - вздохнул Мюррэй.
    - Не смей называть его ублюдком маленьким.
    - А кто же он еще?
    - Хочу попросить тебя окрестить его, а потом дать имя. Ему сегодня как раз сто дней.
    - Окрестить? – переспросил Мюррэй, уверенно лепя лапшу набитой рукой. – Я уж и забыл, как крестят. Я тебе лапшу делаю, как научила меня та мусульманка.
    - И далеко ли зашли ваши хорошие отношения?
    - Да ничего такого, никакой «переплетенной лозы», все чисто и безгрешно.
    - Ну да, так я тебе и поверила!
    Мюррэй хрипло рассмеялся, разминая и растягивая  мягкое тесто и шлепая его на разделочную доску.
 
   - Расскажи, расскажи! – не отставала матушка. Тесто снова шлепнулось на доску, потом он опять стал растягивать его – то словно натягивая лук, то словно вытаскивая змею из норы. Даже матушка дивилась, глядя на него, как эти большие грубые руки иностранца могут управляться с такими чисто китайскими движениями, требующими навыка и ловкости. – Может, никакой я не швед, - сказал он, - и все, что было в прошлом – лишь сон. Как считаешь? – Матушка холодно усмехнулась: - Я спросила о твоих делах с той темноглазой, ты в сторону не уходи. - Мюррэй растягивал обеими руками плоскую поверхность теста, словно играя в детскую игру, потом стал покачивать его, то натягивая, то отпуская, и когда он отпускал уже тонкую, как стебелек, полоску теста, она тут же скручивалась в узел, а стоило ему потрясти ее, как она становилась раскидистой как лошадиный хвост. - Если эта женщина умеет так лапшу растягивать, то хозяйка, видать, неплохая, - похвалила матушка ловкость Мюррэя. – Ладно, мамаша, хватит фантазировать, разжигай огонь, сварю тебе лапши на ужин. – А после ужина? - После ужина окрестим маленького ублюдка и дадим ему имя.
    - Маленькие ублюдки – это те, кого ты с этой мусульманкой настрогал, - с притворной сердитостью парировала матушка.

    Когда звучали эти ее слова, Ша Юэлян как раз поднимал чарку вина, чтобы чокнуться с Сыма Тином. За вином они согласились на следующем: все ослы отряда стрелков разместятся на постой и кормежку в церкви; бойцы отряда будут квартировать по крестьянским дворам; место, где будет штаб отряда, Ша Юэлян выберет после угощения сам.

    Когда под охраной четырех бойцов своего отряда Ша Юэлян вслед за Яо Сы вошел на наш двор, он тут же заприметил мою старшую сестру Лайди. Она стояла у кадки с водой и расчесывала волосы, глядя, как отражаются в воде неторопливо плывущие в синеве небес белые облака. После сравнительно спокойного лета, когда хватало еды и одежды, сестра разительно переменилась: высокая грудь, прежде сухие черные волосы теперь маслянисто блестели, талия сузилась и стала мягкой и гибкой, зад округлился и вздернулся. За какую-то сотню дней она сбросила блеклую и пожелтевшую кожу девочки-подростка и превратилась в привлекательную, как красавица-бабочка, девушку. Белая переносица у сестры возвышалась горбинкой, как у матушки. Пышной грудью и хорошо развитым тазом она тоже пошла в мать. У кадки с водой стояла застенчивая девушка, и в глазах ее светилась грусть. С прядью черных волос в руке и деревянным гребнем, «встревоженный дикий гусь»  , «несказанная грусть». Увидев ее, Ша Юэлян просто обомлел. – Штаб отряда стрелков «Черный осел» будет здесь, - решительно заявил он.

    Яо Сы обратился к сестре: - Шангуань Лайди, мать твоя где?
    Она не успела ответить, а Ша Юэлян махнул Яо Сы, чтобы тот помолчал. Подойдя к кадке, он посмотрел на сестру, а та взглянула на него.
    - Не забыла меня еще, сестренка?
    Сестра кивнула, и на лице у нее вспыхнули два красных облачка.

    Она повернулась и убежала в дом. После пятого числа пятого месяца сестры перебрались в комнату, которую раньше занимали Шангуань Люй и Шангуань Фулу. Помещение, где все семеро ютились в восточном флигеле, переделали под склад зерна, и там сейчас хранилась пшеница. Вошедший в дом вслед за сестрой Ша Юэлян увидел спящих на кане шестерых моих сестер. – Не бойся, - дружески улыбнулся он. – Мы – бойцы антияпонского сопротивления и не чиним зла простому народу. Ты видела, как мы сражались. Это была героическая битва и трагическая тоже, сражались мы яростно, покрыв себя славой на все времена, и настанет день, когда о нас напишут оперы и будут играть их на сцене.

    Старшая сестра стояла, опустив голову и вертя в руках косичку. Она вспоминала тот необычный день, когда этот стоящий сейчас перед ней человек кусок за куском сдирал с себя превратившуюся в лохмотья одежду.
    - Сестренка, нет, барышня, нас свела сама судьба! – с глубоким чувством произнес он, повернулся и вернулся во двор.

    Сестра последовала за ним до порога и наблюдала, как он зашел в восточный флигель, а потом в западный. В западном его вспугнули сверкавшие зеленым светом глаза Шангуань Люй, и он попятился оттуда, зажимая рукой нос. Потом скомандовал бойцам: - Сложите пшеницу, расчистите место и устройте мне постель.

    Опершись на косяк, сестра не сводила глаз с этого худого, кособокого и смуглого мужчины, походившего на пораженную молнией софору.
    - А отец твой где? – спросил он. Вперед услужливо выскочил притаившийся за углом Яо Сы: - Ее отца убили пятого числа пятого месяца японские «черти», то бишь, императорская армия. В этот же день погиб и ее дед, Шангуань Фулу.

    - Какая еще «императорская армия»? «Черти», мелкие «черти» японские! – яростно взревел Ша Юэлян и, деланно выругавшись, топнул пару раз ногами, чтобы показать, как он ненавидит японцев. – Барышня, твоя ненависть – наша ненависть, она глубока, как море крови, и мы непременно отомстим! Кто сейчас у вас в семье главный?
    - Шангуань Лу, - ответил за нее Яо Сы.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Августа 2010 04:02:43
Глава 11 (окончание)

В это время в церкви меня с сестренкой крестили.
        Задняя дверь пасторского дома открывалась прямо в храм, где на стенах висели выцветшие от времени картины с голенькими младенцами, пухленькими, как клубни красного батата, и с крыльями. Позже я узнал, что их называют ангелами. В дальнем углу храма на сложенной из кирпичей кафедре висела фигура человека, вырезанная из тяжелого и твердого жужуба. То ли резчику не хватило мастерства, то ли дерево оказалось слишком твердое, но человек этот и на человека-то не походил. Потом мне сказали, что это наш Иисус Христос, необыкновенный герой, великий праведник. Тут и там стояло с десяток скамей, густо покрытых пылью и птичьим пометом. Матушка вошла в храм со мной и сестренкой на руках и спугнула целую стайку воробьев, которые отлетели к окну и ударились о стекло.  Ворота церкви выходили прямо на улицу, и через щели в них матушка увидела разгуливавших туда-сюда черных ослов.

        Мюррэй нес большую деревянную купель. Она была наполовину заполнена горячей водой, и в ней плавала мочалка. От купели шел пар, глаза согнувшегося под тяжестью купели пастора превратились в узкие щелочки, шея выгнулась, и он еле переставлял ноги. Один раз он чуть не свалился, и водой ему обдало все лицо.

    Пастор с трудом доплелся до кафедры и поставил там купель.
    Подошла матушка со мной на руках. Мюррэй принял меня и стал опускать. Но как только горячая вода коснулась кончиков пальцев, я тут же поджал ноги, и мои вопли эхом раскатились в пустынных просторах храма. Птенцы ласточки из большого гнезда на балке вытянули головы, разглядывая меня темными глазенками, а в это время в разбитое окно впорхнули их родители с пищей в клювах. Мюррэй вернул меня матушке, встал на колени и своей ручищей стал помешивать воду в купели. С кафедры за нами с состраданием наблюдал жужубовый Иисус. Ангелы со стен гонялись за воробьями - с поперечной балки на вертикальную, с восточной стены на западную, по извивающейся спиралью деревянной лестнице на разрушенную колокольню, а потом с колокольни назад на стены, чтобы передохнуть. На блестящих попках у них выступили прозрачные капельки пота.

    Вода в купели ходила по кругу, завихряясь воронкой посередине. – Годится, - сказал Мюррэй, попробовав воду. – Уже не горячая. Давай, опускай.
    Вдвоем они сняли с меня одежду. Молока у матушки было много, и прекрасного качества, так что я был и белокожий, и пухлый.

    Вот бы выражение моего лица сменилось с заплаканного на гневное или появилась бы  на нем торжественная усмешка, вот выросли бы у меня за спиной крылья, и я стал бы ангелом, и эти пухлые младенцы на стенах стали бы моими братьями. Как только матушка опустила меня в купель, я тут же перестал плакать: в теплой воде телу было приятно. Сидя в купели, я шлепал ручками по воде и радостно гулил. Мюррэй вынул из воды свое бронзовое распятие и прижал к моей макушке: - С сего момента ты есть один из возлюбленных сынов Божиих. Аллилуйя!

    Он намочил мочалку и отжал ее у меня над головой. – Аллилуйя, - повторяла матушка за пастором. – Аллилуйя. – На голову мне лилась святая вода, и я заливался радостным смехом.

    Сияющая матушка опустила в купель восьмую сестренку и, взяв мочалку, стала нежно тереть наши тельца, а пастор Мюррэй в это время зачерпывал воду и поливал нам головы. С каждым потоком воды я звонко смеялся, сестренка хрипло всхлипывала, а я хватал ее, свою смуглую и тощую двойняшку, руками.

    - У них обоих имен нет, - сказала матушка. – Дал бы ты им имена, что ли.
    Мюррэй отложил ковш: - Это дело серьезное. Нужно поразмыслить хорошенько.
    - Свекровь говорила, что если я рожу мальчика, нужно назвать его Шангуань Гоур – Щенок. Мол, с таким скромным именем мальчик лучше вырастет.
    - Нехорошо, нехорошо, - покачал головой Мюррэй. – Какие еще щенки и котята, это супротив заповедованного Господом. Да и супротив учения Конфуция, который говорил: «Если имена неправильны, то слова не несут истины»  .
    - Я тут придумала одно, а ты уж гляди – подойдет или нет. Может назвать его Шангуань Амэн -Аминь? 
    - Совсем никуда не годится, - улыбнулся Мюррэй. – Давай-ка ты помолчи, а я поразмыслю.

    Он встал и, сцепив руки за спиной, начал торопливо расхаживать по церкви, в которой царила атмосфера разрухи. Его поспешное хождение отражало целый поток проносившихся у него в голове мыслей, вертевшихся на языке имен и символов – древних и современных, китайских и иностранных, небесных и земных. Глядя на Мюррэя, матушка улыбнулась мне: - Глянь на своего крестного. Думаешь, он тебе имя придумывает?  Такое впечатление, что ему нужно объявить, что кто-то умер.

    Тихонько мурлыкая себе под нос, матушка взяла оставленный пастором черпачок и, набрав воды, стала поливать нам на головы.

    - Есть! – остановившись и повернувшись к нам, завопил Мюррэй после того, как уже в двадцать девятый раз сходил к крепко запертым, выходящим на улицу главным воротам храма. – И что же ты придумал? – нетерпеливо воскликнула матушка. Но как только Мюррэй собрался ответить, в двери громко забарабанили. С улицы доносился гул голосов, двери сотрясались, кто-то громко кричал и разговаривал. Охваченная страхом, матушка встала, все еще держа черпачок в руке. Мюррэй прильнул к трещине в дверях. Мы тогда понятия не имели, что он там увидел, но заметили, как покраснело его лицо, то ли от гнева, то ли от волнения.

    - Быстро уходи, - торопливо велел он матушке. – Через передний двор иди.

    Матушка нагнулась за мной, а перед этим, конечно, отшвырнула черпачок, который с кваканьем запрыгал по полу, как самец лягушки в брачный сезон. Оставшаяся в купели сестренка заплакала. Деревянный засов ворот разлетелся на две половинки и отлетел на пол. Половинки ворот с шумом распахнулись, и в церковь ввалился бритоголовый детина из отряда стрелков. Головой он ударился в грудь Мюррэя, и пастор стал пятиться назад почти до самой стены напротив. Над головой у него оказалась стайка голопузых ангелочков. Когда засов грохнулся на пол, я выскользнул из рук матушки и тяжело шлепнулся в купель, обдав все вокруг брызгами и чуть не задавив восьмую сестренку.

    В церковь ворвались еще четверо стрелков из отряда. Они стали оглядываться вокруг, и их боевой задор поубавился.

    Тот, что чуть не убил пастора Мюррэя, почесывал голову: - Надо же, кто-то еще здесь есть.  - Он обвел взглядом остальных: - Вроде говорили, что церковь давно заброшена. Откуда тогда здесь люди?

    Держась за грудь, к стрелкам подошел Мюррэй. Вид у него был солидный, и на лицах у стрелков отразился страх и неловкость. Заговори с ними Мюррэй на иностранном языке да еще с отчаянной жестикуляцией, стрелки, возможно, убрались бы вон. Даже если бы он стал говорить по-китайски с сильным иностранным акцентом, они не позволили бы никаких вольностей. Но бедный Мюррэй обратился к ним на чистейшем диалекте дунбэйского Гаоми: - Что вам угодно, братья? – И склонился в поклоне.

    Под мой рев – восьмая сестренка уже не плакала – стрелки разразились хохотом. Они разглядывали Мюррэя с головы до ног, как дивятся на потешную обезьяну, а один, с перекошенным ртом, потрогал скрюченным пальцем длинные волоски, торчавшие из ушей пастора.

    - Обезьяна, - ржал он, - настоящая обезьяна!
    - Гляди-ка, эта обезьяна еще и смазливую бабенку здесь прячет!
    - Я протестую! – воскликнул Мюррэй. - Я протестую! Я – иностранец!
    - Иностранец, слыхали? – обернулся к приятелям криворотый. – Чтоб иностранец говорил на чистейшем дунбэйском? По мне, так ты – смесь человека с обезьяной. Заводи ослов, братва.

    Ухватив в охапку меня с сестренкой, матушка подошла и потянула пастора за руку: - Пойдем, не зли их. 

    Мюррэй вырвал руку и, бросившись к черным ослам, стал с силой выталкивать их из церкви. Те скалили зубы, как собаки, и громко кричали.

    - А ну, прочь! – заорал один из стрелков, оттолкнув пастора в сторону.
    - Храм – место святое, это чистая земля Господа, как можно держать здесь скотину? – не уступал Мюррэй. 

    - Фальшивый заморский дьявол! – выругался один из бойцов отряда, белолицый, с багровыми губами. – Моя бабуля говорила, что этот человек, - он указал на свисавшего жужубового Иисуса, - родился в конюшне. А осел – близкий родственник лошади. Так что ваш бог перед лошадьми в долгу, а значит, и перед ослами. Если в конюшне можно рожать, то почему в церкви нельзя держать ослов?

    Он был явно доволен сказанным и с довольной ухмылкой уставился на Мюррэя.

    Тот перекрестился и заплакал: - Господи, накажи этих лихих людей, да поразит их молния, да искусают гады ядовитые, да разорвут снаряды японские…

    - Ах ты, пес, предатель! – рявкнул косоротый и закатил Мюррэю пощечину. Целился он по губам, а попал по изогнутому орлиному носу пастора, и с кончика носа закапала кровь. Жалобно взвизгнув, Мюррэй поднял руки и громко воззвал к распятому жужубовому Иисусу: - Господи, всемогущий Господи…

    Солдаты сначала задрали головы на жужубового Иисуса, покрытого толстым слоем пыли и птичьего помета, потом глянули на окровавленное лицо пастора. В конце концов, их взгляды стали шарить по телу матушки. На нем оставались клейкие следы, словно по ней проползла стая улиток. Тот, кто знал о месте рождения Иисуса, высунул кончик языка, похожий на ногу моллюска, и облизал багровые губы. Все двадцать восемь черных ослов уже разбрелись по церкви. Они бесцельно бродили вокруг, чесались боками о стены, справляли нужду, бесчинствовали и сгрызали известку со стен. – Боже! – простонал Мюррэй, но его бог оставался как есть.

    Бойцы злобно вырвали у матушки из рук меня и сестренку и швырнули к ослам. Матушка волчицей рванулась к нам, но солдаты не пустили. В ход пошли руки, а криворотый первым лапнул ее за грудь. Багровые губы аж все вывернулись из перекошенного рта, когда руки овладели моими белыми голубками, моими тыквочками. Матушка с воплем вцепилась в лицо с багровыми губами. Те скривились в зверской ухмылке, и с матушки стали сдирать одежду.

        То, что произошло потом, я пронесу, как тайную боль, через всю жизнь: во дворе нашего дома Ша Юэлян обхаживал старшую сестру, Гоу Сань со своей шайкой налаживал постель в восточном флигеле, а пятеро «мушкетеров» - все были назначены смотреть за ослами – повалили матушку на пол. Мы с сестренкой обревелись среди ослов до хрипоты. Вскочивший Мюррэй схватил половинку засова и опустил на голову одному из солдат. Другой наставил на Мюррэя мушкет и выстрелил. Раздался страшный грохот, разлетевшиеся дробины вонзились в ноги пастора, и брызнула кровь. Засов выскользнул у него из руки, он медленно опустился на колени и, глядя на загаженного птицами жужубового Иисуса, тихо забормотал. Вереницы слов давно забытого шведского языка вылетали у него изо рта стайками бабочек. Солдаты один за другим терзали матушку. Черные ослы один за другим подходили, чтобы обнюхать нас с сестрой. Их звонкие крики проникали через купол храма и улетали в мрачные небеса. На лице жужубового Иисуса жемчужинами выступили капли пота.

    Натешившись, солдаты вышвырнули матушку и нас с сестрой из церкви. Следом, тесня друг друга, потянулись ослы. Они выбежали на улицу и разбежались, привлеченные запахом самок. Пока солдаты бегали за ними, пастор Мюррэй, волоча продырявленные дробью ноги, забрался по стершимся под его подошвами ступеням деревянной лестницы, по которой он поднимался несчетное  число раз, на колокольню. Там он встал, опираясь локтями на подоконник, и через разбитый витраж окинул взглядом весь Даланьчжэнь, центр дунбэйского Гаоми, где прожил несколько десятков лет и повсюду оставил свои следы: стройные ряды соломенных крыш, широкие сероватые переулки, словно подернутые дымкой зеленые кроны деревьев, речки и речушки, бегущие, поблескивая, меж деревушками, зеркальная поверхность озера, густые заросли камышей, дикое разнотравье, окаймляющее камеи прудов, рыжие болота, где любит устраивать свои игрища дикая птица, обширные просторы, разворачивающиеся как свиток картины до самого горизонта, золотистый Вонюлин – холм Отдыхающего Буйвола, большие песочные холмы с их раскидистыми софорами… Его взгляд упал вниз, где на улице распласталась с оголенным животом, как дохлая рыба, Шангуань Люй и заходились в крике двое младенцев, и душу его охватила превеликая печаль, и слезы застили глаза. Макнув палец в сочащуюся из ног кровь, он вывел на серой стене четыре больших иероглифа: Цзинь Тун Юй Нюй - "Золотой Мальчик, Яшмовая Девочка". Потом громко воскликнул «Господи! Прости меня грешного!» и ринулся вниз с колокольни.

    Пастор Мюррэй падал словно большая птица с перебитыми крыльями, и его мозги шлепнулись на твердую поверхность улицы как большая кучка свежего птичьего помета.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Августа 2010 04:26:02
Глава 12

        Приближалась зима, и матушка стала носить отороченную синим бархатом куртку свекрови. В ней Шангуань Люй собиралась лечь в гроб, ее шили четыре пожилые женщины, у каждой из которых был полон дом сыновей и внуков и которых она пригласила на свой шестидесятый день рождения. Теперь в этой куртке ходила зимой матушка. Спереди она вырезала два круглых отверстия, как раз против грудей, чтобы сразу выпростать их, как только я захочу есть. Этой осенью, одно воспоминание о которой приводит меня в бешенство, когда разбился, бросившись с колокольни, пастор Мюррэй, матушкины груди подверглись растерзанию. Но беда эта уже уходила в прошлое, они воистину прекрасны, и никто никогда не в силах погубить их. Они как люди, обладающие вечной молодостью, как роскошная зелень сосен. Во избежание нахальных взглядов, а главное, чтобы защитить их от холодного ветра и сохранить температуру молока, матушка нашила на эти отверстия два куска красной ткани, и получились этакие закрывающие грудь занавесочки. Изобретательность матушки переросла в традицию: такая одежда до сей поры в ходу у кормящих матерей в Даланьчжэне. Только отверстия теперь более круглые, а «занавесочки» делают из более мягкого материала и расшивают красивыми цветами.

          Моя зимняя одежда - пошитый из прочного рюкзачного брезента и плотной хлопчатобумажной ткани карман - плотно закреплялся наверху тесемкой, а пришитые к нему посередине прочные лямки завязывались у матушки под грудью. Когда приходило время кормления, она втягивала живот и поворачивала карман, пока я не оказывался перед грудью. В кармане я мог стоять только на коленках, голова тесно прижималась к груди, и стоило мне повернуть ее вправо, как я тут же находил левый сосок, а влево – правый. Вот уж поистине: «и тут, и там ожидает успех». Но был у этого кармана и недостаток: руки было не повернуть, и я уже не мог по привычке, держа во рту один сосок, защищать рукой другой. Восьмую сестренку я отлучил от материнской груди вовсе, и стоило ей приблизиться к ней, я тут же начинал царапаться и лягаться, заставляя бедную слепую девочку обливаться слезами. Она теперь жила лишь на жидкой каше, и старшие сестры очень расстраивались по этому поводу.

          В течение долгих зимних месяцев процесс кормления омрачался у меня страшным беспокойством. Когда я держал во рту левый сосок, все мое внимание было обращено на правый. Мне представлялось, что в круглое отверстие куртки может вдруг проникнуть волосатая рука и утащить эту временно не занятую грудь. Не в силах отделаться от этой тревоги, я часто менял соски: чуть пососав левый, хватался за правый, а лишь «отворив шлюз» правого, старался переметнуться к левому. Матушка наблюдала за мной с изумлением, но, заметив, как я сосу левую грудь, а кошусь на правую, быстро догадалась, что у меня на уме. Холодными губами она покрыла мое лицо поцелуями и тихонько проговорила: - Цзинь Тун, сыночек, золотце мое, все мамино молоко для тебя, никто его не отнимет. – Ее слова приуменьшили мое беспокойство, но полностью страхи не развеялись, потому что эта покрытая густыми волосами рука, казалось, притаилась где-то рядом и лишь ждет удобного момента.

        Утром шел мелкий снег, матушка накинула свою сбрую для кормления, закинула на спину меня, свернувшегося в теплом кармане, и велела сестрам носить в подвал краснокожий турнепс. Откуда взялся этот турнепс, мне было наплевать, привлекала лишь его форма: заостренные кончики и пузатые корешки напоминали мне женские груди. Были еще блестящие маслянистые драгоценные тыквочки, белоснежные голубки с гладким оперением, а теперь и этот краснокожий турнепс. Все они, каждый со своим цветом, внешним видом и теплом, были похожи на грудь и все, хоть и различались по времени года и по настроению, были ее символами.

        Небо то яснело, то темнело, время от времени налетали мелкие снежинки. Под промозглым ветерком с севера старшие сестры в своей тоненькой одежонке втягивали головы в плечи. Самая старшая собирала турнепс в корзины, вторая и третья сестры таскали эти корзины, четвертая и пятая, сидя на корточках в подвале, раскладывали его. У шестой и седьмой обязанностей не было, и они старались помочь, как могли. Восьмая сестра работать еще не могла, они сидела одна на кане, о чем-то глубоко задумавшись. Шестая сестра относила за раз от кучи до лаза в подвал четыре турнепса. Седьмая относила на такое же расстояние только два. Матушка со мной на спине курсировала между подвалом и кучей турнепса, раздавая указания, критикуя ошибки и вздыхая. Указания матушка раздавала, чтобы не снижался темп работы. Критиковала, чтобы подсказать, как делать, чтобы редиска не портилась и спокойно перезимовала. Все матушкины вздохи были об одном: жизнь штука нелегкая, и чтобы выжить в суровую зиму нужно работать не покладая рук. К матушкиным указаниям сестры относились отрицательно, критикой они оставались недовольны, а ее вздохи не воспринимали вовсе. Мне до сих пор не понятно, каким образом у нас во дворе вдруг оказалось столько турнепса; лишь потом я понял, почему матушка старалась заготовить на ту зиму так много.

       Когда носить турнепс закончили, на земле осталось с десяток маленьких плодов, разных по форме, но все же напоминавших женскую грудь. Встав на колени и согнувшись над лазом в подвал, матушка протянула руку и вытащила оттуда Сянди и Паньди. Я при этом дважды перевернулся вниз головой и из-под матушкиной подмышки увидел маленькие снежинки, плывущие в бледном сероватом свете солнца. Завершилось все тем, что матушка передвинула расколотый чан для воды – теперь он был забит клочьями ваты и шелухой – и заткнула им круглый лаз подвала. Сестры выстроились в шеренгу у стены под стрехой дома, словно в ожидании новых приказов. Но матушка лишь вздохнула: - Ну, из чего мне пошить вам всем одежку на подкладке? – Из ваты, из ткани, - ответила третья сестра Линди. – А я будто не знаю? Деньги я имею в виду, где мне взять столько денег? - - Продай черную ослицу с муленком, - с некоторым неудовольствием буркнула вторая сестра Чжаоди. – Ну, продам я ослицу с муленком. А на чем будем сеять будущей весной? – отбрила ее матушка.

        Самая старшая Лайди все это время молчала, а когда матушка глянула на нее, опустила глаза. – Завтра, - сказала матушка, беспокойно глядя на нее, - ступайте с Чжаоди на лошадиный рынок и продайте муленка. - - Но он еще матку сосет, - заговорила пятая сестра Паньди. Почему мы пшеницу не продаем? У нас же ее так много.

        Матушка бросила взгляд в сторону восточного флигеля. Дверь была не заперта, а перед окном на железной проволоке сушились носки командира отряда стрелков Ша Юэляна.

        Во двор вприпрыжку ворвался муленок. Он появился на свет в один день со мной и тоже был мальчик. Но я мог лишь стоять в кармане на спине у матушки, а он вымахал уже ростом с мать. – Так и сделаем, завтра продадим его, - проговорила матушка и направилась в дом. В это время за нашими спинами кто-то звонко окликнул ее: - Названая матушка!

      С черным ослом в поводу во двор входил пропадавший где-то три дня Ша Юэлян. На спине осла висели два больших пузатых тюка ярко-красного цвета, и по швам в них проглядывало что-то разноцветное. – Названая матушка! – с чувством повторил он. Матушка повернулась и, бросив взгляд на этого кособокого смуглого молодца, на лице которого светилась неуклюжая улыбочка, твердо отшила: - Сколько раз говорить, командир Ша, никакая я тебе не названая мать. – Ничуть не смутившись, тот продолжал скалиться: - Не названая мать, даже больше. Ты меня не жалуешь, а я вот к тебе со всей сыновней почтительностью. – Подозвав пару бойцов, он велел им сгрузить тюки, а потом отвести осла в церковь и накормить. Матушка смотрела на черного осла ненавидящим взглядом, я тоже уставился на него взглядом, полным злости.  Осел раздувал ноздри, почуяв доносящийся из западного флигеля запах нашей чернушки-ослицы.

       Ша Юэлян развязал один из тюков, вытащил оттуда и встряхнул заблестевшую под снежинками лисью шубу. Она была такая теплая, что в метре от нее таял снег. – Названая матушка! – подошел он к матушке с шубой в руках. – Названая матушка, это тебе в знак моей сыновней любви. – Она торопливо шарахнулась от него, но увернуться от повисшей на плечах шубы не успела. Перед глазами у меня потемнело, а от запаха лисьей шкуры и от бьющего в нос запаха камфары я чуть не задохнулся.

       Когда я снова смог что-то видеть, двор превратился в мир животных. Старшая сестра Лайди стояла в соболиной шубе, а с шеи у нее свисала лиса с блестящими глазками. На второй сестре Чжаоди была шуба из колонка.
       Третья сестра Линди красовалась в шубе из черного медведя, а четвертая - Сянди - в шубе из бурой пятнистой косули.

       У пятой сестры Паньди шуба была из пятнистой собаки, у шестой сестры Няньди – из овчины, а у седьмой Цюди – белая заячья. Матушкина лисья лежала на земле. – А ну скиньте все это с себя! – раздался громкий голос матушки. - Скиньте, я сказала! – Но сестры будто не слышали, они вертели головами, укутанными воротниками, поглаживали руками мех, и по их лицам было видно, что они исполнены приятного удивления от объявшего их тепла и что это удивление их греет. Матушку затрясло, и она бессильно проговорила: - Оглохли все, что ли?

        Ша Юэлян достал из тюков последние две меховые куртки. Бережно погладив блестящий, как бархат, коричневатый с черными полосками мех, он с чувством проговорил: - Названая матушка, это мех рыси, это единственная пара, которую можно было встретить в дунбэйском Гаоми на сто ли в округе. Старый охотник Гэн с сыном три года не могли до них добраться. Это вот шкура самца, а это - самки. Вы рысь когда-нибудь видели? – Он окинул взглядом блистающих мехами сестер. Все молчали, и он, отвечая на свой вопрос, начал рассказывать о рыси, словно учитель младших классов ученицам. – Рысь похожа на кошку, но крупнее по размерам, походит и на леопарда, но поменьше его. Умеет лазать по деревьям, прекрасно плавает, прыгает в высоту на целый чжан и может даже поймать пролетающую мимо кроны дерева птицу. Они, эти рыси, как духи. Эта парочка из дунбэйского Гаоми обитала на заброшенном кладбище, и добраться до них было не легче, чем до неба, но, в конце концов, их настигли. Названая матушка, эти две курточки подношу в подарок Цзинь Туну и Юй Нюй. – С этими словами он положил эти курточки из меха рыси из Гаоми, умевшей лазать по деревьям, плавать и прыгать на целый чжан в высоту, на руку матушке. Потом нагнулся, поднял с земли огненно-красную лисью шубу, отряхнул и тоже положил на руку матушке, проникновенно добавив: - Названная матушка, уж уважь хоть немного.

       Вечером того дня матушка заперла двери дома на засов и позвала в нашу комнату Лайди. Меня она положила на кан рядом с Юй Нюй. Я тут же протянул руку и поцарапал ей лицо. Она заплакала и забилась в самый угол. Матушке было не до нас, она в это время закрывала двери на засов. Старшая сестра стояла перед каном в своей соболиной шубе, завернувшись в лису, сдержанная и в то же время немного гордая. Матушка забралась на кан, вынула шпильку из волос на затылке и поправила фитиль в лампе, чтобы горела ярче. Потом села прямо и проговорила с иронией: - Садитесь, барышня, не бойтесь, что шубу замараете. - Сестра вспыхнула и, поджав губы, яростно уселась на квадратную табуретку у кана. Лиса у нее на шее подняла хитрую морду, и глаза у нее сверкнули зеленоватым светом.

    Двор стал вотчиной Ша Юэляна. С того самого времени, как он поселился у нас в восточном флигеле, ворота наши не закрывались.
    В этот вечер у восточного флигеля было больше суеты, чем обычно. Через оконную бумагу проникал белый и яркий свет газовой лампы, которая освещала весь двор, и в отсветах от нее кружились снежинки. Во дворе раздавался топот ног, со скрипом открывались и закрывались ворота, из переулка то и дело доносился звонкий перестук ослиных копыт. В самом флигеле гремел грубый мужской смех и выкрики – «три персиковых сада», «пять главарей» «семь цветков сливы» «восемь лошадей». Шла застольная игра, когда выбрасывают определенное число пальцев. Привлеченные ароматами рыбы и мяса, мои шестеро сестер сгрудились у окна во флигель, глотая слюнки. Сверкая глазами, матушка не сводила глаз со старшей сестры. Та упрямо смотрела на мать, и когда их взгляды сталкивались, казалось, в стороны разлетаются синие искорки.

    - Ну, и о чем ты думаешь своей головой? – грозно спросила матушка.
    - Что ты имеешь в виду? – парировала сестра, поглаживая пушистый лисий хвост.
    - Не надо мне тут дурочку ломать.
    - Мама, я не понимаю, к чему ты клонишь.
    - Эх, Лайди. - Голос матушки погрустнел. – Ты же из девяти детей самая старшая. Случись что с тобой, матери и опереться будет не на кого.

    Сестра вскочила, как ужаленная. – А что ты еще от меня хочешь, мама? – негодующим тоном, какого от нее никто не слыхивал, воскликнула она. – У тебя душа об одном Цзиньтуне болит, а мы, девочки, для тебя, похоже, хуже дерьма собачьего!

    - Ты, Лайди, мне зубы не заговаривай. Если Цзиньтун – золото, то вы, по меньшей мере, серебро, какое тут может быть «хуже дерьма собачьего»? Давай сегодня поговорим откровенно, как мать с дочерью. Этот Ша, как говорится - «ласка, что пришла к курам с новогодними поздравлениями», ничего доброго у него за душой нет. А на тебя, я гляжу, он глаз положил.

    Опустив голову, сестра продолжала поглаживать лисий хвост, а на глазах у нее блеснули слезы: - Мама, мне бы выйти за такого человека, как он, больше ничего и не надо.

    Матушку словно молнией ударило: - Ты, Лайди, выходи за кого хочешь, я не против, но не за этого Ша.
    - Ну почему?
    - А вот не почему.

    - Горбачусь и горбачусь на вашу семейку, хватит уже! – с неожиданной для ее возраста злобой выпалила сестра.

    Голос прозвучал так пронзительно, что матушка аж замерла, внимательно вглядываясь в покрасневшее от злости лицо и вцепившиеся в лисий хвост руки. Она пошарила рядом со мной, нащупала сметку для кана и, высоко подняв ее над головой, возмущенно воскликнула: - Ах, вот как ты со мной разговариваешь! Смотри, как бы я тебя до смерти не запорола!

   Она соскочила с кана и занесла сметку над головой сестры. Лайди не стала ни отступать, ни защищаться, а лишь с вызовом подняла голову. Рука матушки замерла в воздухе, а опустилась уже расслабленно и бессильно. Отшвырнув сметку, она обняла сестру за шею и заплакала: - Лайди, нам с этим Ша не по пути, разве я могу спокойно смотреть, как моя собственная дочка бросается в пучину бедствий…
    Сестра тоже стала всхлипывать.

    Когда они выплакались, матушка вытерла Лайди слезы тыльной стороной ладони и взмолилась: - Доченька, пообещай матери, что не будешь водиться с этим Ша.

    Но сестра стояла на своем: - Мама, как раз этого я и желаю всей душой. Да и семье хочу добра. – Она покосилась на лежавшие на кане лисью шубу и курточки из рыси.

    Матушка тоже не уступала: - Завтра, чтобы все скинули все эти штуки.
    - И ты будешь смотреть, как мы с сестрами околеваем от холода?!
    - Спекулянт мехами проклятый, вот он кто, - бросила матушка.

    Сестра вытащила засов из двери и, даже не обернувшись, вышла из дома.
    Матушка бессильно прислонилась к кану, и было слышно, как из груди у нее вырывается хриплое дыхание.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Августа 2010 04:33:16
Глава 12 (окончание)

    В это время под окном послышались нетвердые шаги Ша Юэляна. Язык у него заплетался, а губы не слушались.
 
  Наверняка он намеревался легонько постучать по подоконнику и деликатно заговорить с матушкой о женитьбе. Но под воздействием алкоголя чувства его притупились, а желания и действия не совпадали. Он громко забарабанил в окно с такой силой, что прорвал дыру в бумаге,  и через нее ворвался холодный воздух с улицы и перегар у него изо рта. – Мамаша! – заорал он гнусным и в то же время потешным голосом, характерным для пьяниц.

    Матушка соскочила с кана, застыла на секунду, потом снова забралась на него и подтащила меня к себе из угла рядом с окном.

    - Мамаша, - выговаривал Ша Юэлян, - нашу с Лайди свадьбу… когда бы нам устроить… нетерпеливый я вот такой немного….

    - Собиралась лягушка лебединого мясца поесть, - процедила сквозь зубы матушка. - Ой размечтался ты, Ша!

    - Что ты сказала? – переспросил Ша Юэлян.
    - Размечтался, говорю! – рявкнула матушка.

    Тот словно внезапно протрезвел и проговорил без малейшей запинки: - Названая матушка, Ша Юэлян еще никогда и ни у кого ничего смиренно не просил.

    - А тебя никто и не заставляет просить меня.

    - Названая матушка, - холодно усмехнулся Ша. – У Ша Юэляна, если что задумано, все выполняется…

    - Тогда тебе придется сперва убить меня.

    - Я твою дочку в жены взять собрался, - усмехнулся Ша Юэлян. – Как я могу свою тещу убить?

    - Значит, никогда мою дочку в жены не заполучишь.

    - Дочка у тебя уже большая, - снова хохотнул Ша Юэлян. – И ты ей не указ, тещенька дорогая, вот и поглядим, что выйдет.

    Так же похохатывая, он прошел к восточному окну, прорвал бумагу и бросил туда большую горсть леденцов, заорав: - Ешьте, сестренки, пока Ша Юэлян рядом, будете, как я, есть сладкое и пить горькое…

    В эту ночь Ша Юэлян не спал. Он безостановочно бродил по двору, то громко кашляя, то посвистывая. Свистел он замечательно, потому что умел подражать голосам десятка с лишним птиц, а кроме кашля и свиста, еще орал во всю глотку арии из старинных опер и современные антияпонские песенки.

    Он то гневно казнил Чэнь Шимэя в большом зале кайфэнского ямыня [Чэнь Шимэй – герой пекинской оперы, символ коварного мужа, бросившего законную жену ради другой. Осужден знаменитым судьей Бао. - Прим. перев.] , то, подняв большой меч, рубил головы японским дьяволам. Чтобы этот нетрезвый герой антияпонского сопротивления, встретивший преграду в любовной страсти, не сломал дверь и не ввалился в дом, матушка закрыла ее еще на один засов. Этого ей показалось мало, и она притащила мехи, шкаф, ломаные кирпичи – в общем, все, что можно было принести, и сложила у дверей.
 
   Потом засунула меня в нагрудный карман, взяла в руки тесак для резки овощей и стала расхаживать по дому от западной стены до восточной. Никто из сестер шуб не скинул, они сбились вместе и несмотря на выступившие у них на кончике носа капли пота и производимую Ша Юэляном какофонию, спали, посапывая, как убитые. Седьмая сестра Цюди пустила во сне слюнку на соболиную шубу второй сестры Чжаоди, а шестая сестра Няньди приткнулась, как ягненок в объятия черного медведя – третьей сестры Линди. Как я теперь припоминаю, матушка с самого начала потерпела поражение в борьбе с Ша Юэляном. Этими мехами он завоевал сестер на свою сторону и образовал в нашем доме единый широкий фронт. Матушка потеряла поддержку масс и осталась в этой войне одна.

   На следующий день матушка закинула меня за спину и помчалась в дом Фань Саня. Объяснила она все просто: чтобы отплатить тетушке Сунь за проявленную милость и принятые роды, она хочет выдать Шангуань Лайди за старшего из ее внуков – бессловесного героя сражения с воронами. Если договориться сегодня о помолвке, на следующий день можно предоставить приданое, а на третий – и свадьбу справить. Фань Сань уставился на нее, ничего не понимая. – О мелочах не переживай, дядюшка. Вино, чтобы отблагодарить тебя, как свата, у меня уже приготовлено, - добавила она. – Но это какое-то сватовство наоборот, - недоумевал Фань Сань. – Да, верно, - согласилась матушка. – А зачем так делать? – никак не мог взять в толк тот. – Дядюшка, не задавал бы ты вопросов. Пусть немой приходит к нам в полдень с подарками на помолвку. - - Да у них дома и нет ничего. - - Что есть, то и есть.

   Бегом мы вернулись домой. По дороге матушка просто места себе не находила, вся испереживалась. И предчувствия ее не обманули. Во дворе мы увидели стадо поющих и пляшущих животных. Тут был и колонок, и черный медведь, и косуля, и пятнистая собака, и ягненок, и белый заяц, не видать было лишь соболя. Соболь с лисой на шее сидел в восточном флигеле на мешках пшеницы и не сводил глаз с командира отряда стрелков. Тот устроился на расстеленной на земле постели и чистил свои тыквочки для пороха и мушкет.

   Матушка стащила Лайди с мешков и ледяным тоном заявила: - Она помолвлена с другим, командир Ша. У вас в антияпонских отрядах, наверное, нельзя уводить чужих жен?

   - Об этом и разговору нет, - спокойно проговорил Ша Юэлян.

   Матушка выволокла старшую сестру из флигеля.

   В полдень к нам заявился немой из семьи Сунь с диким кроликом в руках. Его куртка на подкладке была ему явно мала – снизу торчал живот, сверху выглядывала шея, и рукава лишь наполовину прикрывали толстые руки. Все пуговицы с куртки пооблетали, и он подпоясывался веревкой.  Он поклонился матушке, и на лице у него появилась дурацкая улыбочка. Взяв кролика в обе руки, он положил его перед матушкой. Пришедший вместе с ним Фань Сань проговорил: - Живущая в доме Шангуань Шоуси, все сделал, как ты просила.

   Матушка долго, словно застыв, смотрела на кролика, у которого из уголка рта еще капала кровь.

   - Ты, дядюшка, пока не уходи, и он пусть не уходит, - указала она на немого. – Приготовим кролика с турнепсом, и считай, дети помолвлены. 

   Из восточной комнаты донеслись громкие вопли Лайди. Сначала она плакала, как маленькая девочка, пронзительно и по-детски, но через несколько минут стала реветь грубо и хрипло, вставляя страшные и грязные ругательства. Минут через десять плач сменился бесслезными завываниями.

   Лайди сидела на грязной земле у кана, уставившись перед собой и забыв про надетый на ней драгоценный мех. На лице не осталось ни слезинки, разинутый рот походил на высохший колодец, из которого беспрестанно вырывался вой. Все шестеро сестер тихо всхлипывали, слезинки скатывались по медвежьему меху, подпрыгивали на шкуре косули, посверкивали на мехе колонка, увлажняли овечью шкуру и пачкали заячью.

    В комнату заглянул Фань Сань: ему словно вдруг привиделся призрак, глаза на лоб полезли, а губы затряслись. Попятившись, он выскочил из дома и, спотыкаясь, помчался прочь.

   Немой из семьи Сунь стоял посреди нашей главной комнаты и, вертя головой в разные стороны, с любопытством озирался вокруг. Помимо идиотской улыбочки его лицо могло также выражать потаенные мысли непостижимой глубины, окаменелое запустение и застывшую печаль. Потом я усмотрел еще и устрашающее выражение его лица во гневе.

   Матушка продела через рот кролика тонкую стальную проволоку и подвесила с балки в главной комнате. Вопли ужаса старшей сестры она пропускала мимо ушей; не заметила она и странного выражения на лице немого. Взяла свой ржавый тесак для резки овощей и принялась тупо снимать шкуру с кролика. Из восточного флигеля вышел Ша Юэлян с мушкетом на плече. – Командир Ша, - холодно процедила матушка, даже не повернув к нему головы, - У нашей старшей дочери сегодня помолвка. Этот кролик – подарок по этому случаю.

    - Хорошенький подарок, - усмехнулся Ша Юэлян.

    - Сегодня у нее помолвка, завтра – подношение приданого, а послезавтра – свадьба. – Матушка тюкнула ножом по голове кролика и, обернувшись, уставилась на Ша Юэляна: - Не забудь прийти выпить за молодых!

    - Не забуду, как такое забудешь. – Ша Юэлян вскинул на плечо мушкет и, звонко насвистывая, вышел из наших ворот.

    Матушка продолжала снимать шкуру с кролика, но было видно, что она уже потеряла к этому всякий интерес. Оставив его висеть на балке, она прошла со мной на спине в дом и крикнула: - Как говорится, «коли ненависти нет, то и матери с ребенком вместе не быть», а, Лайди? «Коли милосердия нет, то и матери с ребенком вместе не быть», так что можешь ненавидеть меня! – Выпалив эти жестокие слова, она беззвучно зарыдала. Слезы текли по щекам, плечи подрагивали, а она взялась за турнепс. Чик – опустился нож, и турнепсина развалилась на две половинки, открыв белое с зеленоватым нутро. Чик – и из двух половинок стало четыре. Чик, чик, чик, чик – движения становились все быстрее, все  размашистее. Турнепс на разделочной доске разлетался на мелкие кусочки. Матушка еще раз высоко занесла нож, но он уже словно плыл в воздухе и, выпав у нее из руки, упал на нарезанный турнепс. Комната наполнилась едким духом.

   Немой Сунь поднял большой палец, выражая восхищение. Несколько произнесенных при этом коротких нечленораздельных звуков тоже, должно быть, выражали восторг. – Иди давай, - сказала матушка, утерев слезы рукавом. Тот стал размахивать руками и ногами. Матушка указала в сторону его дома и громко крикнула: - Ступай, ступай, тебе говорят!

   Немой, наконец, понял, что она имеет в виду. Он скорчил мне рожу, как маленький. Усики над пухлой верхней губой смотрелись, будто его мазнули там зеленой краской. Он похоже изобразил, как забирается на дерево, потом изобразил летящую птицу и, наконец, как маленькая птичка вырывается у него из ладони. Улыбнувшись, он указал на меня, а потом себе на сердце.

   Матушка еще раз указала ему в сторону его дома. На миг он застыл, кивнул, мол, понятно, потом рухнул на колени перед матушкой – она проворно отшатнулась, - а по сути, перед разделочной доской с нарезанным турнепсом, коснулся лбом земли в поклоне, встал и с довольным видом удалился.

   Утомленная всем произошедшим, матушка спала в эту ночь глубоким сном. Проснувшись, она увидела диких кроликов, толстых и жирных, которые висели на утуне, на цедреле, на абрикосовом дереве, словно диковинные плоды.

    Ухватившись за косяк, она медленно сползла на порожек.

    Восемнадцатилетняя Шангуань Лайди сбежала в своей соболиной шубе и лисой на шее вместе с командиром отряда стрелков «Черный осел» Ша Юэляном. Эти несколько десятков диких кроликов были подношением Ша Юэляна матушке по случаю помолвки, а также демонстративным пусканием пыли в глаза. Вторая, третья и четвертая сестры помогли старшей сестре бежать. Все произошло после полуночи: пока усталая матушка похрапывала, а пятая, шестая и седьмая сестры крепко спали, вторая сестра встала, дошла босиком до двери и разобрала сооруженную матушкой крепость за дверью, а третья и четвертая открыли обе створки. Чуть раньше Ша Юэлян смазал петли дверей ружейным маслом, поэтому они открылись беззвучно. Девочки обнялись под холодным полуночным светом луны и попрощались. Ша Юэлян тайком ухмылялся, глядя на свисающих с ветвей кроликов.

   Через день должна была состояться свадьба. Матушка спокойно сидела на кане и штопала одежду. Ближе к полудню явился не скрывавший нетерпения немой. Жестами и гримасами он дал матушке понять, что пришел за невестой. Матушка слезла с кана, вышла во двор, указала на восточный флигель, потом на деревья, где по-прежнему висели уже застывшие от мороза кролики. При этом она не произнесла ни слова, но немой тут же все понял.

   Уже опустились сумерки, и мы, усевшись всей семьей на кане, ели нарезанный турнепс и хлебали жидкую кашу из пшеничной муки, когда от ворот донесся страшный шум.

   Вбежала запыхавшаяся вторая сестра, которая ходила в западный флигель кормить Шангуань Люй: - Мама, худо дело, явился немой с братьями, а с ними свора псов. – Сестры страшно перепугались. Матушка и бровью не повела и продолжала кормить с ложки восьмую сестренку. Потом принялась с хрупаньем жевать кусочки турнепса, невозмутимая, как беременная крольчиха. Шум за воротами вдруг прекратился. Через какое-то время – столько нужно, чтобы выкурить трубку табака – через нашу низенькую южную стену перемахнули три черные с отблесками красного фигуры. Это была троица немых братьев Сунь. Вместе с ними во дворе появились три черных пса, шерсть у них сверкала, словно смазанная топленым салом. Они скользнули над стеной тремя черными радугами и бесшумно опустились на землю. Немые с собаками застыли в темно-красных лучах заходящего солнца, словно статуи. В руках у старшего сверкал холодным блеском гибкий бирманский меч. Второй сжимал отливающий синевой меч с деревянной рукояткой.

   Третий волочил покрытый рыжими потеками ржавчины большой клинок с длинной ручкой. За спиной у всех троих висели небольшие котомки из синей в белый цветочек ткани, словно они собрались в далекий путь. У сестер аж дыхание перехватило от страха, а матушка как ни в чем ни бывало шумно хлебала кашу. Старший немой вдруг зарычал, за ним зарычали его братья, а затем и псы. Капельки слюны из ртов людей и собачьих пастей заплясали в лучах заката, как светящиеся мошки. И тут немые вновь продемонстрировали искусство владения мечом, как тогда, в великой битве с воронами в день похорон на пшеничном поле. В те далекие сумерки начала зимы в нашем дворе сверкали клинки, и трое сильных, как охотничьи собаки, мужчин беспрестанно подпрыгивали, изо всех сил тянулись своими крепкими, как стальные листы, телами, чтобы изрубить на куски несколько десятков висевших на ветвях кроликов. Псы ревели от возбуждения, вертя огромными головами, хватая отлетавшие от тушек куски и отскакивая с ними в сторону, как летающие тарелки. Наконец, немые натешились, и на лицах у них появилось довольное выражение. Весь наш двор был усеян кусками кроличьих тушек. На ветках осталось несколько одиноких кроличьих голов - несорванных, высохших на ветру плодов. Немые вместе с псами сделали несколько кругов по двору, демонстрируя свою удаль, а потом так же, как и заявились, ласточками перемахнули через стену и исчезли в сумеречном мраке.

    Матушка, которая еще держала перед собой чашку, еле заметно усмехнулась. Эта очень особенная усмешка глубоко врезалась нам в память.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 13 Сентября 2010 19:00:32
Глава 13
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 13 Сентября 2010 19:10:34
Глава 13 (продолжение)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 13 Сентября 2010 19:21:46
Глава 13 (окончание)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Сентября 2010 22:58:26
Глава 14
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 24 Сентября 2010 23:03:51
Глава 14 (окончание)

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: АнечкаZ от 03 Октября 2010 09:51:08
все добросовестно сохранила себе на покетбуку,почитаем))
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 07 Октября 2010 00:55:12
Глава 15
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 07 Октября 2010 01:01:44
Глава 15 (окончание)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 16 Октября 2010 05:21:34
Глава 16
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 16 Октября 2010 05:27:27
Глава 16 (окончание)

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 28 Октября 2010 01:51:34
Глава 17
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 28 Октября 2010 01:58:12
Глава 17 (окончание)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 05 Ноября 2010 04:19:58
Глава 18

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 05 Ноября 2010 04:30:55
Глава 18 (окончание)

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 15 Ноября 2010 07:03:33
  Глава 19


Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 16 Ноября 2010 20:41:05
Первые две главы было стойкое ощущение, что читаю Маркеса. Но потом "китайскость" всё-таки взяла своё.
 :)

Игорь, замечательная книга и замечательный перевод, спасибо!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 17 Ноября 2010 20:20:58
Владимир, спасибо за добрые слова.

Надеюсь, что еще многие наши соотечественники оценят по достоинству творчество этого замечательного реалиста, который, следуя художественной правде, на примере простой крестьянской семьи рисует правдивую, хотя далеко не всегда лицеприятную картину кровавой и непростой истории своего народа, пытается переосмыслить ее и заглянуть в будущее.

Уверен, что знакомство с одним этим романом даст понимание многих особенностей "таинственной китайской души", в частности того, как представляют себе простые китайцы роль иностранцев в своей истории.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Ноября 2010 06:34:12
  Глава 20

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Ноября 2010 06:39:42
  Глава 20 (окончание)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 10 Декабря 2010 03:31:00
  Глава 21

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 10 Декабря 2010 04:48:41
Глава 22

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 21 Декабря 2010 04:16:04
Глава 23

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 21 Декабря 2010 04:23:52
Глава 23 (окончание)

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 03 Января 2011 06:11:18
Глава 24

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 03 Января 2011 06:18:18
Глава 24 (окончание)

   
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 14 Января 2011 07:57:45
Глава 25
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 14 Января 2011 08:08:41
Глава 25 (окончание)
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 29 Января 2011 23:57:09
Глава 26
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 30 Января 2011 00:03:26
Глава 26 (окончание)
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 09 Февраля 2011 06:29:16
Глава 27
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 09 Февраля 2011 06:33:17
Глава 27 (окончание)
 
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Goodwife от 09 Февраля 2011 13:35:02
Это супер! Спасибо огромное! Всё прочитала за раз на духу, пишите ещё пожалуйста, а если у Вас что-нибудь в бумажном варианте, если есть, то где можно купить?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 10 Февраля 2011 04:53:07
а если у Вас что-нибудь в бумажном варианте, если есть, то где можно купить?

http://polusharie.com/index.php?topic=117016.msg1053154#msg1053154
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Goodwife от 10 Февраля 2011 09:04:34
Спасибо ещё раз! Начну учиться у Су Туна ;)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 10 Февраля 2011 18:41:21
Спасибо, Aqua Mar.

Goodwife, существует еще один бумажный Су Тун http://www.ozon.ru/context/detail/id/3954155/.
А первого бумажного Мо Яня ждем. Не буду говорить когда, чтобы не сглазить.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 10 Февраля 2011 19:27:49
Goodwife, существует еще один бумажный Су Тун http://www.ozon.ru/context/detail/id/3954155/.

Точно-точно, я эту книгу читал, сильная вещь!

А ещё я на Озоне интересную ссылочку обнаружил...
http://www.ozon.ru/context/detail/id/260734/
 ;)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 10 Февраля 2011 20:18:48
А ещё я на Озоне интересную ссылочку обнаружил...
http://www.ozon.ru/context/detail/id/260734/
 ;)
Да, я как-то давно уже приводил эту ссылку в теме "Всем интересующимся современной китайской литературой..."  :)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 17 Февраля 2011 17:16:24
Глава 28
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 17 Февраля 2011 17:25:34
Глава 28 (окончание)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Irene от 15 Марта 2011 07:05:40
Извините, что я с Су Туном в эту ветку.

Прочитала книгу «Последний император». Читала до этого переводы других современных китайских писателей - никакого сравнения. Удивлялась, неужели в Китае нет достойных современных авторов.

Уважаемый Yeguofu, благодарю Вас за то, что предоставили возможность познакомиться с этим замечательным писателем.
Ваша с Су Туном книга очень живая, дарит богатые и многогранные чувства, а неспешный сюжет не отпускает до конца. Книга из тех, которые хочется перечитывать. Спасибо за приятно проведенное время и за ценный вклад в мою библиотеку.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 15 Марта 2011 16:22:42
Irene, спасибо за отзыв и за доброе слово.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 30 Марта 2011 02:56:01
  Глава 30
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 30 Марта 2011 03:01:26
  Глава 31

Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Июля 2011 03:45:11
(подражая dikaion'у) И пятьдесят первая.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 22 Сентября 2011 05:16:07
Перевод романа вчерне завершен.

В оригинале - 608 страниц, 540 тыс иероглифов. Это семь цзюаней, 63 главы, а также 7 глав, не вошедших в основной корпус книги, но очень важных, дающих дополнительные черты характеров героев, насыщенных и эмоциональных.

Перевод выверен по последней авторской редакции 2009 года, опубликованной в январе 2010 года.

"В мире людей нет более святого имени, чем "мать". В мире людей нет ничего более бескорыстного, чем материнское чувство. Среди мировых литературных произведений больше всего волнуют воспевающие мать" (Мо Янь).
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 22 Сентября 2011 05:56:58
Перевод романа вчерне завершен.

Поздравляю!
(http://www.kolobok.us/smiles/standart/drinks.gif)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 22 Сентября 2011 23:01:14
Поздравляю!
(http://www.kolobok.us/smiles/standart/drinks.gif)
Спасибо, Владимир.  :)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Irene от 23 Сентября 2011 05:23:00
И мои поздравления примите, уважаемый   yeguofu. :)  Надеюсь в скором времени эту книгу с Вашим переводом почитать.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 23 Сентября 2011 05:47:45
Благодарю вас, Irene. Как и вы, надеюсь на скорый выход книги.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Lankavatara от 29 Мая 2012 11:42:03
не нашёл данных о выходе книги.
таки ещё нет?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 29 Мая 2012 16:22:41
не нашёл данных о выходе книги.
таки ещё нет?
Таки нет. Быстро в нашем деле не получается. "Ох и сложная это работа - из болота тащить бегемота" (С)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Lankavatara от 29 Мая 2012 16:34:17
тогда ждём-пождём...
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 12 Октября 2012 02:12:06
Надеюсь, что еще многие наши соотечественники оценят по достоинству творчество этого замечательного реалиста, который, следуя художественной правде, на примере простой крестьянской семьи рисует правдивую, хотя далеко не всегда лицеприятную картину кровавой и непростой истории своего народа, пытается переосмыслить ее и заглянуть в будущее.

Ну вот, не только наши соотечественники оценили.

Поздравляем Мо Яня с нобелевской премией по литературе!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: laryuna0777 от 24 Октября 2012 12:11:50
Класс!! только почему то не могу прочитать дальше, начиная с 13 главы
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: leonidus от 04 Ноября 2012 07:18:07
Класс!! только почему то не могу прочитать дальше, начиная с 13 главы

Видимо потому что остальные главы следует читать в книге. И правильно, труд переводчика должен оплачиваться, тем более перевод с китайского :) С нетерпением жду когда книга появится на Озоне (по прогнозам в конце года? значит недолго ждать осталось), чтобы заказать ее там сразу вместе со "Страной вина".
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: ЕWM от 08 Декабря 2012 19:23:17
С огромным удовольствием прочитала первые 12 глав романа, существует ли перевод следующих глав? На форуме обозначены соответствующие темы, но текст отсутствует.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 25 Февраля 2013 19:23:14
Вот и дождались - вышла книга Мо Яня "Большая грудь, широкий зад":
http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/

(http://static.ozone.ru/multimedia/books_covers/1005810828.jpg)

Поздравляем Игоря Егорова - yeguofu - переводчика этой книги!
 (http://www.kolobok.us/smiles/standart/good2.gif)

Особенно приятно то, что перевод это впервые увидел свет именно на Полушарии!
 :)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 08 Марта 2013 21:40:48
Спасибо, Владимир. Вот пресс-релиз издательства  http://amphora.ru/book.php?id=2317

Главный роман Мо Яня

Мо Янь называет книгу «Большая грудь, широкий зад» главным своим романом.

Книга воспевает безграничную силу духа матери, простой крестьянки, несущей в себе как традиционные предрассудки и верования, так и все богатство национальных традиций, Матери, которая рожает, выкармливает и воспитывает в нечеловеческих условиях восьмерых родных детей, внуков, подкидышей, но не может спасти их от гибели. «Умирать легко — жить трудно» - говорит она и просит у Небесного Правителя — пусть все беды и немощи падут на ее голову, лишь бы ее дети обрели благоденствие и покой.

Ее незаурядные красавицы-дочери одна за другой уходят из семьи в результате обрушивающихся бедствий и политических кампаний, а Цзиньтун, единственный и долгожданный сын, на которого она возлагала все надежды, слабоволен, с детства испытывает болезненное пристрастие к женской груди, и рассчитывать на него не приходится. Роман, в котором так мало привлекательных характеров и нет ни одного
положительного героя-коммуниста, после публикации подвергся целому шквалу критики. А один литератор впоследствии признавал, что «в каждом китайском интеллигенте сидит маленький Цзиньтун».

Как и во всех произведениях Мо Яня, в реальность бытия органично вплетаются фантастические образы и происшествия, заставляющие вспомнить сказы его великого земляка – автора «Рассказов о необычайном» Пу Сунлина. Именно эта особенность творческого стиля писателя позволила ему с необычайной силой и страстностью воспеть гимн Женщине-Матери, показать высокое и низменное в человеческой природе, написать поражающее своей масштабностью полотно, где присутствуют традиции и современность, добро и зло.

В каждом романе Мо Янь открывается с новой стороны, и, чтобы оценить философскую глубину и гений этого автора, нужно прочитать несколько его книг. При этом ясно одно: творчество Мо Яня — настоящая литература, кого-то она может эпатировать, но она безжалостно правдива и никого не оставляет равнодушным.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 15 Марта 2013 22:23:23
"Большая грудь" уже в книжных Москвы. http://www.moscowbooks.ru/book.asp?id=671854
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 17 Марта 2013 17:49:59
Первые страницы "Большой груди" http://www.labirint.ru/screenshot/comments/497373/4/
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Tolo от 19 Марта 2013 13:53:30
В Китая можно ли будет купить эту книгу?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 25 Марта 2013 21:16:34
В Китая можно ли будет купить эту книгу?
Это вопрос к тем, кто живет в Китае.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 25 Марта 2013 21:17:46
Краткая рецензия на "Эхе Москвы" http://www.echo.msk.ru/programs/books/1038650-echo/

Нобелевский лауреат по литературе 2012 года китайский писатель Мо Янь в России не слишком хорошо известен. В момент присуждения ему Нобелевской премии на русский язык был переведен его роман «Страна вина», который, по большому счету, остался не замеченным. И вот в петербургском издательстве «Амфора» в русском переводе вышло главное приведение Мо Яня с довольно неожиданным названием «Большая грудь, широкий зад», которое, вполне вероятно, смутит некоторых читателей. Впрочем, если преодолеть смущение и погрузиться в этот яркий, экспрессивный, откровенный, шокирующий и одновременно порой в самых драматических сценах ироничный 800-страничный текст, довольно быстро, едва ли не с первых же страниц, становится понятно, что нобелевскую премию дали Мо Яню не зря. Удивительная судьба главной героини, матушки Шангуань Лу, ее многочисленных дочерей, а также единственного сына, на фоне истории Китая двадцатого века, на фоне мифов и суеверий, предрассудков и средневековой жестокости – не может не впечатлять и открывает в Мо Яне действительно большого художника.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 26 Марта 2013 22:02:03
Рецензия на timeout.ru  http://www.timeout.ru/books/event/297447/

Книга нобелевского лауреата Мо Яня о материнстве, жизненной силе, противостоящей смерти, в ней история героев переплетается с историей Китая.
 
Раблезианский дух, карнавал нового романа нобелевского лауреата, в котором уже с самого начала смешиваются кровь и грязь, мертвая плоть и плоть живая, роды ослицы и роды главной героини — великой матери Шангуань Лу,— покоряет сразу же. Если «Страна вина» удивляет почти сорокинским письмом, ядовитой и живописной иронией, то эта эпопея Мо Яня, в которой история дочерей и сына Шангуань Лу сливается с историей Китая, поражает масштабной экспрессией и изобразительностью, своей силой и яркостью в памяти вызывающей мастеров Возрождения. Мо Янь пишет о материнстве, о жизненной силе, противостоящей смерти и разрушению, пишет с каким-то странным восторгом, в котором можно угадать и смех, и иронию, но все-таки прежде всего — восхищение. Это питающая, безудержная мощь, так и хочется сказать — мощь природная, языческая. И, конечно, матушка Шангуань, в хаосе, в кровавом месиве войны вскармливающая своего ребенка, рожденного от шведского пастора, мальчика, о котором мечтала и которого ждала как надежду и спасение, а вместе с ним и младенцев, которых подкидывает ей жестокое время,— не случайно окружена дочерьми.

Потому что ее дочери — одна за другой покидающие материнский кров, уходящие навстречу судьбе, как правило жестокой,— это ее продолжение, она сама, удерживающая мир от окончательной гибели. Вне всяких сомнений, Мо Янь — сильный писатель. И книга его вполне сопоставима с такими уже признанными классическими произведениями, как, например, «Дети полуночи» Салмана Рушди, то есть, иначе говоря, она оправдывает усилия, затраченные на чтение.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 29 Марта 2013 16:39:36
Рецензия Константина Мильчина в Ведомостях 
http://www.vedomosti.ru/friday/article/2013/03/29/27531#ixzz2OupNlFs8

У главного героя было восемь сестер. Одна вышла замуж за офицера коллаборационистской армии, другая — за офицера гоминьдановской армии, еще одна — за офицера коммунистической армии. Также были сестра, ставшая птицей-оборотнем, сестра, которую продали в бордель, сестра, которая вышла замуж за американца, сестра, которую усыновила русская графиня. Были еще дядья, племянники, кузины и прочие родственники с не менее сложными жизненными историями. Из всей огромной семьи до конца романа доживут считаные единицы.

Время действия романа «Большая грудь, широкий зад» — 1940-е, с историческими и футурологическими отступлениями. Кровавое безвременье бесконечных войн то с японцами, то друг с другом. Каждый выживал в это время как мог. Семья из романа как модель страны в миниатюре: все возможные варианты поведения были испробованы родственниками главного героя. Место действия: глухая китайская провинция, маленькая деревушка на берегу реки — поместье богачей, дамба, развалины протестантской церкви. Деревню будут непрерывно брать то немцы, то японцы, то одни китайские власти, то другие. Про немцев кто-то из местных откуда-то услышал, что у них коленки не гнутся и они нечистот боятся. Тогда был придуман гениальный план — заманить немцев в пески. Там они увязнут на своих негнущихся ногах, а крестьяне их обстреляют загодя собранными мочой и калом, от которых немцы, известные чистюли, немедленно погибнут.

В итоге немцы расстреляли крестьян из ружей, а одного из вождей восстания император Юань Шикай казнил страшной казнью — заставил ходить по раскаленным сковородкам. Комические и трагические сцены в романе чередуются, а иногда и переплетаются. Меняется темп событий, час романной жизни может описываться пятьдесят страниц кряду, а потом следующий год уместится в один абзац. И сквозь эту рваную линию времени будут прорываться то флешбэки, то неожиданные экскурсы в будущее героев.

После того как Мо Янь получил Нобелевскую премию по литературе с мотивировкой «за галлюциногенный реализм», а его роман «Страна вина» был переведен на русский, его стали сравнивать с Маркесом и другими латиноамериканскими «магическими реалистами». «Большая грудь, широкий зад» напоминает«Сто лет одиночества», но одновременно «Котлован», «Тихий Дон» и «Конармию». Но если уж пытаться вписать Мо Яня в какую-нибудь из известных литературных традиций, то ближе всего он будет к шванку. К воспетой Бахтиным народной карнавальной культуре, с жесткостью, грязью, безудержным весельем, развратом, унижением. Как писать о гражданской войне и геноциде, не впадая в чепуху и пафос? Ответ Мо Яня — через бесконечный карнавал.

Если после «Страны вина» у кого-то еще были сомнения в справедливости решения нобелевского жюри, то после «Большой груди» они должны отпасть. Мастерство, с которым Мо Янь играет со стилями и образами, то, как он конструирует эпизоды, как держит единый сюжет в сложнейшем по структуре романе, все это должно впечатлить скептиков.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 02 Апреля 2013 21:24:31
Еще рецензия  http://bukabench.com/news/1040/

Современная китайская литература для меня, что иероглифическая письменность – явление малознакомое, но притягательно-чарующее. И потому, узнав по осени, что Нобелевскую премию по литературе получил досточтимый Мо Янь за роман "Большая грудь, широкий зад" – с нетерпением стал ожидать публикации оного в России.
 
И вот оно – свершилось, отмеченный общемировой премией роман прочитан. И то, что наградили Мо Яня недаром, стало понятно почти сразу: литература – не вотчина точных измерений, и оценить дар писателя можно лишь по глубине языковой структуры романа да новизне открытого им мира – тут порядок и с тем, и с другим.
 
Эпическая история Китая последнего столетия, показанная через призму перипетий семейства Шангуань. Сплав натурализма, фольклора и народных преданий. Соединение тончайшей чувствительности и средневековой жестокости. Красочный, звучный, откровенный, кровавый и поэтичный – роман Мо Яня приковывает к себе и не отпускает ещё долго после прочтения.
 
В центре повествования – Шангуань Лу – мать восьмерых дочерей и единственного сына Цзиньтуна – «золотого мальчика». Дочери одна за другой покидают её, сын растет зависимым и болезненным, в её семье постоянно появляются новые дети, требующие заботы. Тяготы, тяжелый труд, пытки, редкие дни благоденствия и всё это в контексте истории Китая, мифов и народных суеверий.
 
Это проникновение мистики на территорию реализма – фирменный приём Мо Яня, как и сочетание натуралистических описаний жестокой реальности с поэтическими:
 
"Морозец беззвучно покусывал за ноги, как черная кошка, и пощипывал за уши, как кошка белая. Тлеющие палочки издавали еле слышные звуки — так, наверное, кричат земляные черви — и, кривясь пеплом, осыпались на курильницу, словно рушащийся при пожаре дом. Дымок благовоний мохнатой гусеницей забирался мне в левую ноздрю и вылезал из правой"
 
Мо Янь лоб в лоб сталкивает доведённую до гротеска одержимость главного героя женской грудью со стремительно изменяющейся реальностью, заставляя Цзиньтуна – символ потерянного поколения интеллигентов - снова и снова чувствовать свою незащищенность, личностную незрелость, неспособность адаптироваться к новым условиям жизни:
 
"Ощущение своей вневременности глодало сердце Цзиньтуна, словно гусеница шелкопряда. Пожалуй, впервые пришло в голову: "Силы небесные, мне ведь сорок два! И повзрослеть не успел, а уже на тебе — средний возраст"
 
"Не только в глазах других, но и в своих собственных ты, Шангуань Цзиньтун, как верблюд в стаде овец, — подумал он. — Диковина, каких поискать"
 
Открывая дверь в семью Шангуань, Мо Янь запускает туда людей с округи и всю историю Китая последнего столетия. Раз за разом разрушается шаткое благополучие этой семьи и теряются все точки опоры, кроме одной – незыблемой материнской любви.
 
В начале романа, кажется, что героиня видна насквозь, и что вся она – лишь материнство. В конце понимаешь, что не знал о ней ничего, кроме того, что она всепоглощающе любила своих детей. В этом единственном знании – безусловной любви матери - и заключается сила этого романа.
 
Читайте, оно того стоит. И пусть не смущает заглавие романа, тут нет агрессивного эротизма - лишь символическое изображение матери, как основы всего сущего. Не случайно подытоживает в финале Цзиньтун:
 
"На небесах сокровища — солнце, луна, звезды, планеты; у людей сокровища — большая грудь, широкий зад"
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 10 Апреля 2013 17:35:08
Отзыв читателя
 
"Когда читаешь книгу китайского автора, всегда ждёшь много непонятных имён и в итоге есть риск запутаться в персонажах. В этой книге на 9 странице есть список главных героев и всегда можно вернуться в начало для уточнения. Сам стиль изложения местами очень поэтичен: "С полей задул утренний ветерок. Он с безразличным высокомерием разгуливал по крыше этаким котом с серебристым карасём в зубах. Из залитых дождём низин выкарабкалось кроваво-красное солнце, отсыревшее, измождённое." А местами очень откровенно и пошло:"Мы с Лайди следовали вплотную за Чжаоди с Сыма Ляном. Не видные за её чёрным халатом соски терлись мне о спину, и я блаженствовал, вспоминая, что было тогда в ослином корыте".

Когда читаешь эту книгу, создаётся ощущение, что за этими строчками кроется нечто невероятно мудрое. То, какой перед нами предстаёт Мать, вселяет в меня противоречивые чувства. Я и уважаю эту женщину и порой не понимаю её.

Обязательно перечитаю эту книгу через какое-то время, уверена, что она откроется новой гранью. Стиль изложения лёгкий, захватывающий. К прочтению рекомендую. Однако жаль, что так мало книг этого автора переведено на русский язык.
 http://www.labirint.ru/books/375572/
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Владиславна от 14 Апреля 2013 21:50:21
Купила сегодня книгу в России. Обложка , возмутила!!!  Она абсолютно не отражает содержание!! Так хочется узнать , кто принимает решение как оформить издание  и нужно ли согласовывать с автором?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 15 Апреля 2013 00:04:45
Купила сегодня книгу в России. Обложка , возмутила!!!  Она абсолютно не отражает содержание!! Так хочется узнать , кто принимает решение как оформить издание  и нужно ли согласовывать с автором?
Да, обложка, как выразилась одна китаянка, "очень прямой". Но тут уж ничего не поделаешь. С автором никто не советуется. Все из себя коммерсанты, книгу-то продавать им, вот они и идут на все тяжкие. Даже в договоре оговаривают право принимать решения по оформлению самостоятельно. Да и отвыкли у нас, похоже, от большой литературы.  :(
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 01 Мая 2013 06:42:26

Отзыв о "Большой груди" на Озоне.
 
Абсолютно заслуженная нобелевская премия по литературе, на 200% по делу получил ее китайский писатель Мо Янь. После прочтения талантливого, многообещающего романа Страна Вина оставались неясные сомнения, теперь они развеялись у меня как легкий дым. Очень мощное произведение со всех точек зрения. Сюжет; язык; персонажи; сцены, их описание; фольклорная составляющая, народные притчи и мудрости; исторические факты о Китае 20 века, его богатая на события история; истории вплетенные в роман изысканное блюдо для книжных гурманов. Аналогии с Маркесом, конечно напрашиваются, без всяких сомнений. Макондо-Гаоми, Буэндия-Шангуань, латиноамериканский магический реализм- китайский магический реализм, можно сравнить и так. Вот только текст Мо Янь, по мне затмевает даже творение великого колумбийского писателя. Язык более красочный, образы более экзотические и насыщенные, некоторые сцены написаны с такой отстраненностью и в то же время сочувствием, болью от описываемого, что эмоции переполняют. Отдельно надо сказать, про образ матери в романе- Шангуань Лу это собирательный образ всех матерей, с такой тонкостью, точностью написан писателем, что наверно лучше и написать невозможно, я не встречал по крайней мере. Целая эпоха, несколько поколений, несколько разных миров от феодального Китая к коммунистическому и дальше к ограниченно капиталистическому на примере одной семьи Шангуаней, матери ее восьми дочерей и единственного сына-Цзиньтуна, и потомков ее дочерей. В принципе мы прошли в прошлом веке с определенной долей условности путь сходной с Китаем и от этого вдвойне интересно.
 Манера письма Мо Яня завораживала и в прошлом романе, здесь его языковые особенности, стилистика письма в хорошем смысле сбивают с ног. Природа, растения, насекомые, животные, люди все сплавлены в единое живое полотно, цветастый язык форм, слов, изречений, образов. Одновременно аляповатый, непривычно-несуразный и живой, удивительно-необычный текст, приходящий к гармонии. Особенность ли китайской литературы или именно Мо Яня, сказать затрудняюсь, так как ознакомиться с творчеством других китайских авторов надеюсь только пока, не представляется возможным. Люди и животные зачастую сплетены в одно целое, характеры, внешность животных перенесены на людей. Поступки людей и инстинкты животных сравниваются, различия нивелируются. Роман буквально под завязку набит китайскими притчами, поговорками, народными сказаниями, именно через культуру простых людей открывается сердце неизвестной во многом для меня страны, ее переживания, мир. Вчитываясь, вгрызаясь в текст перед читателем открывается история Китая 20 века, написанная настолько интересно, вполне информативно и без всяких прикрас, с чутким вниманием к деталям, что учебник истории можно выкинуть в окно за ненадобностью.
 " Да, изменилась, но и осталась верна себе. В последние годы семья Шангуань как лук-порей - одни погибают, другие нарождаются. Где рождение, там и смерть. Умирать легко, жить трудно. И чем тяжелее приходиться, тем больше хочется жить. Чем меньше страшишься смерти, тем безогляднее борешься за жизнь. Хочу дожить до того дня, когда мои потомки- дети и внуки- станут большими людьми. И вы не должны меня подвести." Это монолог матери Шангуань Лу отражает глубинную суть романа, его душу. Жизнь череды поколений втиснута в эти слова, их настоящей, подспудный смысл.
 Рассказчик и главный герой романа долгожданный единственный сын в семье Шангуань по имени Цзинтунь. Трусливый, непоследовательный, неуверенный, завистливый, жалкий в принципе человек, испытывающий болезненную страсть к женским грудям и особенно молоку их наполняющему, но при этом обладающий чрезвычайно добрым сердцем и мягким характером. Зачастую своими поступками, действиями у меня он вызывал жалость, раздражение и отвращение. Но его духовная сущность правдива, в нем многие смогут узнать отблески самого себя, это может и вправду собирательный образ китайских интеллигентов по словам самого Мо Яня.
Особую глубину роману добавляют множество историй и сцен разбросанных в 800-страничном тексте. Сцена с похоронной процессией после нападения на Далань японцев, о коррупции в полиции и безносых конокрадах и крестьянах, молчаливый праздник снежного торжка, рынок где торгуют детьми (в Стране Вина младенцев продавали), впечатления Цзиньтуна после посещения христианской церкви, взрыв железнодорожного моста, нападения немцев на рассвете на китайскую деревню, изнасилование Шангуань Лу на глазах Цзинтуня и его сестры в христианском храме четверкой из отряда Ша Юэляна, самоубийство птицы-оборотня (третья сестра), блуждание оборванного Цзиньтуна по современному ночному Даланю и встреча с стаей бездомных собак, сцены голода и скрещивания животных в агрохозяйстве и это только маленькая часть.
 Шедевр и полностью заслуженная нобелевская премия. Грандиозное по мастерству и масштабу произведение. Жду новых переводов китайского мастера. http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Aqua Mar от 08 Мая 2013 11:10:43
Обложка , возмутила!!!  Она абсолютно не отражает содержание!!

Рисунок на обложке и не должен отражать содержание, он должен название иллюстрировать. Для тех, кто читать не умеет.
 ;)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 28 Мая 2013 22:44:36
Похоже, Мо Яня можно поздравить с принятием его романа в России. Хотя, наверное, далеко не всеми. http://newslab.ru/review/520255

Цитировать
Большая грудь да широкий зад — вот все сокровища, которыми обладает род человеческий, с какой-то горькой, но восторженной тоской заключает автор. Материнское начало — косное, дремучее, животворящее, стойкое, всепрощающее, милосердное — это единственное, что может остановить, преодолеть смерть и хаос, спасти род человеческий от самого себя в эпоху великих лишений. Удивительный наднациональный пафос книги, не прорывающийся, а легко и свободно проникающий сквозь живописные романные полотна, завораживает. И как мы могли раньше не знать о Мо Яне?

"Люди, которые в детстве читали много книжек, смотрели «Клуб путешественников» и прилежно посещали уроки географии, обычно по праву гордятся своим кругозором; они же приходят в состояние крайнего замешательства, обнаружив у себя колоссальные пробелы относительно каких-то вроде бы не экзотических вещей. Нобелевский комитет по литературе, вручив премию выдающемуся китайскому прозаику Мо Яню, впервые за много лет сделал дельную вещь, поскольку тем самым ввергнул в смущение тысячи эрудитов по всему миру. Оказывается, о вчерашнем (да и сегодняшнем) Китае мы не знаем вообще ничего.
 
«Большая грудь, широкий зад» — это полноцветный и широкоформатный роман-эпопея, сопоставимый по глубине интеллектуального осмысления событийной фактуры с «Тихим Доном» Шолохова, главное произведение Мо Яня, пережившее уже несколько редакций и только сейчас переведенное на русский язык. История современного Китая началась почти век назад с иностранной интервенции, с противостояния националистов и коммунистов и японской войны, продолжилась войной мировой, возвышением Мао, «культурной революцией», грандиозными экономическими реформами. Все это время в стране непостижимым образом сочетались тотальная нищета и исключительная роскошь, конфуцианское благонравие и раблезианское распутство, военное насилие и умиротворенная сельская жизнь. Местные жители боготворят иностранцев, но стоит одному из заморских гостей заговорить на чистом китайском языке, как из небожителя он станет «говорящей обезьяной» и подвергнется издевательствам. Глава смиренной патриархальной семьи будет заставлять жену спать с чужими мужчинами только для того, чтобы она, наконец, родила ему наследника. Бесценная фарфоровая ваза найдет свое предназначение в качестве кормушки для кур. Неудивительно, что из такой аксиологической энтропии и произрастает пресловутый «галлюцинаторный реализм» — когда отличить подлинные события от мнимых не представляется возможным, когда сказочные чудеса и ужасы войны бродят бок о бок.
 
Щедро замешивая в своем писательском котле пронзительный натурализм, фольклорную сказовость, гротескную фантастику и грандиозную историчность самой высокой пробы, Мо Янь создает великолепный художественный соус для невеселой истории семьи Шангуань. Мать, восемь ее дочерей, единственный сын по имени Цзиньтун и целая прорва детей приемных пытаются выжить в условиях постоянных бедствий и лишений, которые обрушиваются на китайскую землю. Одна за другой покидают семью девушки, становясь супругами партизанских командиров, коллаборационистов и комиссаров, продавая сами себя в публичные дома или сходя с ума от жизненных неурядиц. Мальчик — гениальный «золотой ребенок», вырастает безвольным существом по причине своего болезненного пристрастия к женской груди; из материнской он до предельного возраста сосет молоко, а прочие в итоге доводят его до умопомешательства. «В глубине души каждого современного китайского интеллигента кроется маленький Цзиньтун», — пишет Мо Янь в предисловии к роману, давая ключ к нехитрой гротескной метафоре, воплощенной в этом персонаже: недоношенная, дефектная китайская интеллигенция, которая не оправдала ни одной из надежд, возлагаемых на неё народом.
 
Наконец, сама Мать. Большая грудь да широкий зад — вот все сокровища, которыми обладает род человеческий, с какой-то горькой, но восторженной тоской заключает автор. Материнское начало — косное, дремучее, животворящее, стойкое, всепрощающее, милосердное — это единственное, что может остановить, преодолеть смерть и хаос, спасти род человеческий от самого себя в эпоху великих лишений. Удивительный наднациональный пафос книги, не прорывающийся, а легко и свободно проникающий сквозь живописные романные полотна, завораживает. И как мы могли раньше не знать о Мо Яне?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 08 Июня 2013 00:09:29
Ну вот, на журнале Playboy, который, пожалуй раньше всех, в апрельском номере 2012 года, опубликовал отрывок из "Страны вина" Мо Яня, наше сотрудничество с гламурными журналами не остановилось. В июньском номере за 2013 год журнала XXL на сс. 140-141 (в он-лайн версии) опубликован комментарий к роману Мо Яня "Большая грудь, широкий зад" и отрывок из него, конечно же, про грудь. http://docviewer.yandex.ru/?url=ya-disk-public%3A%2F%2FxSfrQIHQ5u%2FMDVUbejEXbOwt3SL9e2%2BfuXFrgxxWKw0%3D&name=XXL+06+2013+Rus.pdf&c=51b1f8d89fc8&page=141
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 08 Июня 2013 00:13:12
Интервью в НГ http://www.ng.ru/ng_exlibris/2013-06-06/2_egorov.html

"Литературная общественность была заинтригована тем, что нобелевским лауреатом по литературе 2012 года стал китайский писатель Мо Янь. Многие сразу же захотели ознакомиться с его творчеством, но обнаружили на русском языке всего один роман «Страна вина» в переводе  Игоря Егорова. В этом году в его же переводе издан роман «Большая грудь, широкий зад». О толковании Мо Янем китайской истории и о духовных символах романа с Игорем ЕГОРОВЫМ побеседовала Мария ПАНКЕВИЧ."
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Июня 2013 16:39:12
Отзыв на Озоне 
http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/#comments_list

Это история жизни и смерти семейства Шангуань, история жизни и смерти тысячи и тысячи людей во времена трагических событий обрушившихся на Китай в 20 веке.

Но, для меня это история жизни женщины, которая своими руками вырастила восьмерых детей и их многочисленное потомство...

Это история матери, которая во имя своих детей терпела унижения и издевательства, не раз оказывалась на грани гибели, но чудом выживала...

Читая все это я думала " из чего же она сделана?"...

Говорят :" Воля человеческая из железа", наверное Шангуань Лу относится к таким людям, я просто не представляю как можно вынести то, что вынесла эта женщина!

Мо Янь описывает исторические реалии Китая и то как в этих обстоятельствах жили люди, иногда становилось страшно, но этот страх отрезвляет, очищает нравственно, заставляет о многом задуматься.

 Талант Мо Яня не вызывает сомнений, все здесь цельное, настоящее, при этом одновременно в одной плоскости есть и существующее и несуществующее и это правда.

Элементы старинных повестей и романов сплетаются с жестокой реальностью в которой все же есть место для любви, преданности и уважения.
Вот ведь поразительный микс: архетипических, мифологических образов, народной мудрости и реальности, который создает необъяснимое большое, важное.

ps. Не отказывайтесь от объемных книг, так как очень часто такие книги вознаграждают. Это как если добраться до сочной сердцевины и чувство это очень хорошее.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 09 Августа 2013 19:53:24
«Большая грудь, широкий зад» и пышные формы китайского романа http://www.e1.ru/articles/bookstalking/page_1/011/556/article_11556.html

 "Произведение Мо Яня важно для русского читателя, в том числе и тем, что оно проливает свет на страну, о которой мы почти ничего не знаем. С этой точки зрения книга «Большая грудь, широкий зад» имеет огромную ценность, так как она приближает загадочный, далекий, непонятный Китай, и показывает, что в некотором смысле мы с ними не такие уж разные. На месте матери Шангуань Лу и ее детей легко представить семью русской крестьянки XX века."
 
"Книга Мо Яня, вне всяких сомнений, трудная и сильная. Она может шокировать жестокими сценами, пугать нескончаемой чередой непонятных и неблагозвучных для русского уха имен. Но за всеми трудностями чтения прорывается восхищение людьми, их волей и жизненной силой. В этих чертах проступает авторский гуманизм, которым роман и покоряет!"
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 16 Августа 2013 00:24:59
Экспрессивная дамская рецензия из Екатеринбурга http://apelcin.ru/new/63891-samopozhiraemaya-strana-ili-mo-yan-kak-novejshij-kitajskij-letopisec.html
 
"В целом, книга обязательна к прочтению, хотя и не предназначена для слабонервных, ужинающих и детей. На обложке не случайно поместили уютную надпись «18+»
 
"на протяжении всего романа автор беззастенчиво использует читателя в качестве боксерской груши, нанося ему все новые и новые «увечья». Остаться целым и невредимым не удастся никому"
 
"так навсегда и оставшись «отцом» семерых разновозрастных девочек, не приложившим к зачатию ни одной из них ни руки, ни чего-либо еще..."
 
"Фантастические мотивы аккуратно втиснуты в общую ткань повествования"
 
Ух!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 17 Сентября 2013 18:07:46
Отзыв в Магазете http://magazeta.com/2013/09/mo-yan/?utm_source=rss&utm_medium=rss&utm_campaign=mo-yan

"Гениальность автора заключается именно в том, что хотя он и пишет о «крохотном участке земли размером в почтовую марку», тем не менее произведение его можно отнести и к любому другому месту на земле, и вообще к людям, но при этом мы также четко видим, что автор пишет именно о китайском обществе, и его отношение к происходящим в нём переменам более чем понятно."
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 01 Ноября 2013 05:31:46
Еще один взгляд на роман http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/
 
Этот роман Мо Яня имеет все черты эпики: действие происходит с начала века до восьмидесятых, по существу вопросизведены важнейшие события истории, преломленные через судьбу семьи. Семейная сага, написанная автором, чтиавшим и латиноамериканцев и Грасса и Рушди. Роман, к слову, очень культурный и в нем многое кажется знакомым, ранее читанным. В принципе можно сказать, что за исключением китайской специфики, "Большая грудь" собрала в себе все лучшее, что есть в "Детях ночи" и "Жестяном барабане". С мальчиком из романа Грасса в первую очередь можно сравнить повествователя, психологический изъян которого, зацикленность на груди представляет собой такой жее вариант нежелания взросления и социализации, как и у маленького барабанщика. Интонации подросшего повествователя сродни героям Юза Алешковского, тоже заведомо асоциальными и жалкими, выбравшими подобную позицию ккак антитезу зверям и стальным несгибаемым властителям.

Мо Янь - прекрасный стилист, решавший некоторые сложности с избранием манеры изложения материала. Ужас фактуры человеческого уничтожения у Мо Яня, пожалуй, превзойдет всех, включая и наших авторов на сталинском материале, за исключением, возможно, Шаламова. Мо Янь заведомо излагает зверства в виде убийства детей, массовых изнасилований, закапываним живьем и проч. в нерефлексивной и несентиментальной манере, избегая сентиментальности. Вообще, местами повествуется словно о животном мире и его пребывании на скотобойне - настолько иррациональны и воспринимаемы как должное методы уничтожения народа. Для европейца отсутствие намека на такое явление как гордость, собственное достоинство среди вереницы персонажей совершенно нетипично, но на китайском материале Мо Янь демонстрирует тяготы и ущербность выживания вопреки всему. Вопрос о ценности подобного выживания и переносимых тяготах даже как бы и не стоит. "Жить" - так назвал свой эпический фильм Чжан Имоу и там тоже речь шла о череде смертей в китайской семье, с фатализмом воспринимавших выпавшие невзгоды. Гуманизм Мо Яня сомнений не вызывает, но абсолютная незашоренность на вопросе" кто виноват" приводит к очень специфической авторской позиции, сравнительно с которой "Тихий Дон" представляется образцом однозначности, яркости и метафоризма.

 При блистательных и страшных сценах преимущественно смертей местами роман, как это бывает с эпосом, провисает, главы восьмидесятых по стилю разительно отличаются от частей бедств и страданий. Предпринятый авторский маневр с помещением хронологически первой части в конец романа не очень хитер, катарсиса от концовки с встречей священника не испытал - автор не приводит к тому, что воздастся за все тяготы на том свете. При изобразительной мощи и большой познавательности масштабов китайской трагедии структурно роман очень традиционен - мне скорбные коллажи Шишкина организацией материала понравились больше. Ну и вот - если "Страну вина" все сравнивали с Сорокиным, то "Грудь и зад" уж точно текст первого порядка, эмоционально мощный, можно сравнить не только и не столько с работами магических реалистов ( элементов которого хватает), но именно с нашими трагедийными романами Шолохова, Шишкина и Юза.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Papa HuHu от 04 Ноября 2013 12:45:42
Yeguofu, вот вам пара вопросов, как к переводчику столь большой работы.
Я сейчас читаю роман в оригинале и даже извращеннее, потому, что мои друзья простебались, и подарили его в тайваньском издании - традиционными иероглифами, сверху-вниз и задом-наперед :)
Ваш перевод буду читать потом, после прочтения на китайском, дабы не смешивать. Чтобы не было желания открывать ваш перевод и убегать вперед на родном языке, я его даже отвез в Россию :)
Так вот, по мере чтения, несколько моментов, которые бросаются в глаза:

1) Ощущение стеба Мо Яня над самими китайцами, с точки зрения того, как описаны японцы, например. Мне это показалось сродни нашему стебу на советской армией, когда немцы показаны и более сильными и более эффективными. Но такого подхода у китайцев я раньше не встречал, обычно у них японцы показаны с ненавистью.....
Или пастор, с его большим членом, тоже кажется стебом на китайцами. У вас не было такого ощущения?

2) Огромное количество звукоподражаний. Их столько много, что даже раздражает. Все эти 咕噜咕噜,呱呱,砰砰啪啪 - они же почти в каждой фразе :) Как вам это было переводить? И с точки зрения стиля, насколько вам кажется, что у Мо этого больше, чем у других авторов?

3) Мат в его откровенной форме. Ну, 狗日的, это ясно, что мягонько сказано. А как вы обходились с 肏, который там прямым текстом? (你这个狗肏的,全村都要跟你遭殃)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Papa HuHu от 04 Ноября 2013 14:42:48
4) По поводу имен, тоже интересно, какой смысл вкладывал в них автор. Я вижу стеб в именах 上官寿喜,上官福禄. Ну и много иронии в именах сестер. Я понимаю, что в сносках про имена сестер было указано. А про остальное? И есть там этот стеб, или мне только кажется. Да ведь и 上官 фамилия забавная. Не зря, наверное, выбрана автором. Да и 金童 в качестве имени, как воспринимается китайским читателем? Просто интересно, как бы я лично отреагировал, увидя на визитке 40-летнего мужика имя 金童....
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Ellia от 05 Ноября 2013 19:20:02
yeguofu, зачиталась!) очень понравилось и перевод отличный!
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 08 Ноября 2013 23:45:15
Так вот, по мере чтения, несколько моментов, которые бросаются в глаза:

1) Ощущение стеба Мо Яня над самими китайцами, с точки зрения того, как описаны японцы, например. Мне это показалось сродни нашему стебу на советской армией, когда немцы показаны и более сильными и более эффективными. Но такого подхода у китайцев я раньше не встречал, обычно у них японцы показаны с ненавистью.....
Или пастор, с его большим членом, тоже кажется стебом на китайцами. У вас не было такого ощущения?

2) Огромное количество звукоподражаний. Их столько много, что даже раздражает. Все эти 咕噜咕噜,呱呱,砰砰啪啪 - они же почти в каждой фразе :) Как вам это было переводить? И с точки зрения стиля, насколько вам кажется, что у Мо этого больше, чем у других авторов?

3) Мат в его откровенной форме. Ну, 狗日的, это ясно, что мягонько сказано. А как вы обходились с 肏, который там прямым текстом? (你这个狗肏的,全村都要跟你遭殃)
Алик, у нас с вами, очевидно, различный подход к тексту. Вы больше внимания обращаете на лингвистические особенности. Моя же основная задача - подобрать русский эквивалент. Да, по текстам Мо Яня можно писать диссертации и по лингвистике, но мне, честно говоря, не до того.

Про японцев, наверное, не соглашусь. Они у него достаточно реалистичны и не похожи на пропагандистские плакаты. Это одна из особенностей Мо Яня, он - великий гуманист и рисует всех людьми со всеми достоинствами и недостатками - и японцев, и коммунистов, и националистов. Пастор важен для того, чтобы подчеркнуть отношение китайцев к другим, лаоваям. И это не насмешка, в случае пастора это трагедия. Парадокс: он говорит по-китайски даже с дунбэйским акцентом, но остается при этом "говорящей обезьяной".

Сравнить Мо Яня с другими авторами по частотности звукоподражаний тяжело. Для этого нужно много заниматься изучением именно этого предмета. А раздражать это, как мне кажется, не должно, потому что это особенность китайского языка.

Что касается мата, в принципе это тоже не проблема, можно его передать различными средствами. Я стараюсь не злоупотреблять даже старинными "ети", потому что по-русски это не звучит так же естественно как все "тамади", "гоужиды" и "цао" в устах китайцев.

Ну, а имена - особая тема, хотя мне представляется, что даже в этом Мо Янь не перебарщивает.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 08 Ноября 2013 23:46:19
yeguofu, зачиталась!) очень понравилось и перевод отличный!
Ellia, спасибо за добрые слова, рад, что вам понравилось.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Papa HuHu от 10 Ноября 2013 21:30:21
Yeguofu, вот именно, что про японцев, я их увидел "неплакатными" у Мо Яня. И мне даже, как где-то показалось, в этой "неплакатности" есть стеб по отношению к "стандартному" представлению японцев у современных китайцев. Было интересно узнать, как это видели вы.
И про пастора, я же не имел в виду насмешку над ним - он то выведен у Мо Яня фигурой, достойной всякого сочувствия. И у него нет стеба на религией. А вот мне показалось, что есть стеб именно над китайцами, в том смысле, что пастор выведен как человек с большим членом, который способен зачать мальчика.
Дело в том, что я не уверен, что подобное восприятие текста есть у китайцев (надо будет допытываться). Поэтому и хотел сравнить впечатления.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 11 Мая 2014 23:16:51
"Большая грудь, широкий зад" на польском. Перевод с английского http://4itaem.com/book/Obfite_piersi_pene_biodra-400290

(http://i59.tinypic.com/fcryps.png)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Ксения Бо от 08 Июля 2014 08:20:05
Читаю сейчас эту книгу. Наверное у современных китайских авторов есть нечто схожее в стиле повествования, есть схожие моменты с Юн Чжан "Дикие лебеди", но у Мо Яня больше эмоций, вихрей и т.д. Мне так кажется. Книга очень интересная. Захватывает даже на некоторых местах так, что неудобно себя ощущаешь, а это значит, что хорошо написана.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 21 Июля 2014 22:57:10
Приятно, когда книга находит своего благодарного читателя  http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/#tab_comments

"Большой роман не только по объему, но и по месту, которое эта книга, не сомневаюсь, займет в мировой литературе. Масштабное историческое полотно состоит из несчетного множества микроскопических пикселей – мелких и абсолютно достоверных деталей, каждая из которых выписана с таким тщанием и талантом, что сама могла бы стать отдельным романом. Настоящее же чудо заключается не в том, что Мо Янь – этот китайский Левша умудрился подковать целую тьму инфузорий, а в том, что сумел выстроить их в таком порядке, что они составили единое, неделимое целое. Уверен, что именно с этой книги для многих (как это произошло в моем случае) начнется подлинное открытие Китая, этого далекого и близкого загадочного исполина, последней надежды нашего ущербного однополярного мира на хоть какое-то разнообразие и равновесие."
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 13 Октября 2014 21:43:06
"Большая грудь, широкий зад" на турецком  http://bruce-humes.com/archives/8310

(http://i57.tinypic.com/es92iq.png)
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 16 Октября 2014 16:11:11
Отзыв на Озоне http://www.ozon.ru/context/detail/id/19864607/

Иероглифы «война» и «мир», или Все о моей матери

Сравнение этого романа с эпопеей Льва Толстого неслучайно и даже неизбежно. Хотя, на первый взгляд, книга китайского писателя-нобелиата Мо Яня не столь всеохватна, да и название ее настраивает скорей на лубочный, чем на масштабно-исторический лад. И все же «Большая грудь, широкий зад» - произведение подлинно эпическое. Появление же на его страницах некой графини Ростовой из числа русских эмигрантов в Харбине можно считать небольшим авторским озорством на почве постмодернизма, а также – данью уважения нашему классику.
Другой русской ассоциацией, которую невозможно было бы проигнорировать, читая книгу Мо Яня, безусловно, является «Тихий Дон» Михаила Шолохова. «Блажен, кто посетил сей мир…» Герои казачьего и китайского эпосов блаженны стократ, ибо они сей мир посетили в его роковые не минуты и даже не годы, но десятилетия – в смутные и страшные времена войн и революций. Над действующими лицами и исполнителями «Большой груди, широкого зада» будто разразилось и исполнилось самое страшное проклятье Поднебесной: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!».

 Перечислив в начале книги всех основных ее персонажей, коротко описав судьбу каждого, Мо Янь, по сути, пересказал сюжет романа. Получился некий авторский спойлер, который странным образом не обесценил «Большую грудь, широкий зад», не лишил её интриги, но как бы дал понять: смотрите, автор не боится, что читатель, узнав, чем дело обернется, заскучает и не станет читать, поскольку главное в этой книге не то, что написано, но то, как это сделано.

Сначало казалось: автор злоупотребляет изобразительными средствами, чрезмерно сгущает краски и излишне драматизирует события. Все эти узы ненависти между близкими родственниками, захват и убийство заложников из числа членов семей врагов – включая грудных младенцев. А потом вспомнилась история сыновей Мао Цзэдуна и Чен Кайши, да и наша гражданская, когда брат шел на брата, сыновья – на отца (см. бессмертный шедевр братьев Васильевых).

Третья ассоциация – сравнение тут даже не напрашивается, но как бы вопиет – конечно же, «Сто лет одиночества» колумбийца Габриэля Гарсиа Маркеса, от печки которого – хочешь, не хочешь, но – пляшет вся мировая литература второй половины ХХ – начала ХХI века. Повествование Мо Яня тягуче и пластично – миф и магия, поэзия и тонкая лирика в нем естественным образом сочетаются с жестким реализмом и грубовато лукавым народным юмором.

Мать главного героя, Шангуань Лу, урожденная Сюаньэр, хоть и превосходит Урсулу Буэндиа по числу мужчин, детей и объему вынесенных страданий, однако невероятная витальность, стойкость, способность даже не к воспроизведению, но к воссозданию жизни делает этих героинь родными сестрами. История Сюаньэр как нельзя наглядней иллюстрирует проклятую и отвергнутую сторонниками безусловного гуманизма, но оттого не менее адекватную нашей жестокой реальности сентецию: то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Многократно изувеченная и забитая – не до смерти, но все-таки, героиня не только проживает без малого век, но и оставляет по себе многочисленное жизнестойкое потомство. И не ее вина в том, что царящий в мире хаос (или Хронос?) старательно пожирает не только сам приплод, но и приплод приплода.
Особый вопрос: установление авторских прав и обязанностей на ее потомства с т. з. отцовства. В этом смысле Шангуань Лу заставляет вспомнить не столько Урсулу, сколько мать Акима из «Царь-рыбы» Виктора Астафьева. Навязанный внешними обстоятельствами, грубо и грязно ломающий внутренний мир героини промискуитет отшелушивает с нее покровы цивилизации и представляет ее во всей первозданной наготе. Заветное и заповедное таинство материнства под давлением социальных условностей превращается в нелепую карикатуру на самое себя. Вынужденная рожать детей от кого попало Лу – самый суровый и безапелляционный приговор тем общественным формациям, которые допустили такую возможность. Когда живые и естественные человеческие чувства – любовь к детям, родителям, братьям и сестрам – вступают в конфликт с официальными условностями, речь может идти только о неизлечимой болезни социума.

Что же касается наиболее долгожданного отпрыска матери-героини, то болезненный и безвольный Шангуань Цзиньтун – главный персонаж книги – свою родословную определенно ведет от Оскара из «Жестяного барабана» Гюнтера Грасса. Это тут уже и до меня умные люди подметили. И тот факт, что сам Мо Янь признался, что его слабохарактерный герой в какой-то мере автобиографичен, - как и то, что его немецкий коллега во время оно тоже не отказывался от родства со своим злокозненным карликом, лишнее подтверждение истинности данного наблюдения.

Своей тугой плотской вещественностью – на грани физиологизма «БГШЗ» напомнил мне и недавно прочитанные «Игры современников» Кэндзабуро Оэ. С тою разницей, что книга Мо Яня воссоздает и творчески преображает события реальной истории Китая, меж тем, как мифологическая притча японского писателя в значительной степени опирается на фантазию автора.

Игра в ассоциации достигает своего апогея, когда возвращающийся после пятнадцатилетней отсидки на родину герой встречает компанию молодых неформалов, исполняющих под гитару, пиво и чесночную колбасу песню про степного волка. Может, конечно, и переводчик тут разрезвился, расплясался – отдельные эпизоды книги явно свидетельствуют, что он не чужд творческой иронии, однако ссылки на Гессе и все того же Грасса получились слишком явными, чтобы списать это на особенности перевода. Роман, который – с хронологической точки зрения – начался в далеком 1900 году с нападения на родную деревню Цзиньтуна германских карателей, пришел в итоге к тому что в начале 90-х безнадежно опоздавшая китайская молодежь повторила, ступая на те же грабли, путь своих немецких сверстников образца 20-х и, особенно, 50-х. Что, в общем, странно, если учесть, что Китай в ХХ веке не проиграл ни одной мировой войны, в ту пору, как Германия умудрилась сделать это дважды.

Роман Мо Яня столь хорош, плотен и органичен, что растаскивать его на цитаты – все равно, что пытаться радугу разъять – разобрать на пыльные ненужные сувениры прекрасную семиярусную пагоду. И все же по своей воробьиной привычке отщипну несколько ключевых фраз:
«Если быть плохим – ожесточись сердцем, убивай, не моргнув глазом. Если быть хорошим – ходи, опустив голову долу, чтобы ненароком не наступить на муравья. Кем не надо быть, так это летучей мышью – это не зверь, не птица». Эту фразу, которой брутальный Сыма Ку – один из немногих по-настоящему симпатичных персонажей книги – благословил, стоя у стены в ожидании расстрела и в гроб сходя, своего сына Сыма Ляна, следовало бы увековечить на скрижалях.

Круче, чем Сыма Ку и в отца пошедший Сыма Лян, в романе только сама матушка Лу. С каким спокойным величием и безразличием говорит она офицеру, который пытается остановить и развернуть ее, спасающуюся с детьми от голодной смерти, из-за того, что впереди идет артобстрел: «Мы и сюда-то добрались не потому, что боимся смерти, а потому, что смерть нас боится». Есть женщины в китайских селеньях! Куда до нее старому полковнику ГГМ с его гордой копрофагией!

Дадим высказаться и главному персонажу, который в своей болезненной, так и не преодоленной тяге к материнской груди, то низвергался к низинам низин отчаянья, то возносился к высотам высот поэзии: «Горы – это груди земли, волны – груди моря, слова – груди мыслей, цветы – груди травы, фонари – груди улицы, солнце – грудь Вселенной… Все возвращается на груди своя, грудь связывает весь материальный мир». Так в итоге и проболтался, бедняга, всю жизнь между землей и небом. Не принеся никакой пользы – правда, и вреда особого никому не причинив.

Помимо сугубо литературных и лингвистических аллюзий и коннотаций в романе Мо Яня встретились мне и совсем уж неожиданные, явно самим автором не предусмотренные смысловые параллели и меридианы. История про то, как одна из дочерей Лу, проявляя коммунистическую инициативу, внедряла перекрестное осеменение и спаривала осла с кроликом – это, конечно, до слез смешно и до боли знакомо. Но, вот, рассказ о двугорбом «корабле пустыни», который «столь долго пробыл в Гаоми, что из верблюда превратился в корову», - это уже и впрямь походит на подтверждение магического учения академика Лысенко о самозарождении жизни и ее преобразовании под влиянием среды. Если уж верблюд способен произвести из себя корову, почему бы тогда березе не родить ольху, пескарю – осетра, а горе – мышь?
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: Gasper от 13 Декабря 2014 16:31:11
Уважаемый yeguofu,

Только сейчас понял, что именно Вы и являетесь переводчиком романа)
Низкий Вам поклон за проделанный труд, читаю сейчас и не могу оторваться)
Очень нравится. Правда пришлось заклеить неприличные места на обложке скотчем, чтобы не шокировать окружающих)))
Перевод-супер! Еще раз спасибо.
Название: Re: Мо Янь. Большая грудь, широкий зад
Отправлено: yeguofu от 13 Декабря 2014 21:23:22
Gasper, спасибо за добрые слова, рад, что вам понравилось.