Стихи других авторов

[Aqua Mar]

Дублирую пост из дискуссии Самый лучший поэт.

Иосиф Бродский
Назидание

         I

     Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
     в избах, банях, лабазах — в бревенчатых теремах,
     чьи копченые стекла держат простор в узде,
     укрывайся тулупом и норови везде
     лечь головою в угол, ибо в углу трудней
     взмахнуть — притом в темноте — топором над ней,
     отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат
     зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.

        II

     Бойся широкой скулы, включая луну, рябой
     кожи щеки; предпочитай карему голубой
     глаз — особенно если дорога заводит в лес,
     в чащу. Вообще в глазах главное — их разрез,
     так как в последний миг лучше увидеть то,
     что — хотя холодней — прозрачнее, чем пальто,
     ибо лед может треснуть, и в полынье
     лучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье.

         III

     Всегда выбирай избу, где во дворе висят
     пеленки. Якшайся лишь с теми, которым под пятьдесят.
     Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе,
     чтоб приписать за твой счет что-то еще себе;
     то же самое — баба. Прячь деньги в воротнике
     шубы; а если ты странствуешь налегке —
     в брючине ниже колена, но не в сапог: найдут.
     В Азии сапоги — первое, что крадут.

        IV

     В горах продвигайся медленно; нужно ползти — ползи.
     Величественные издалека, бессмысленные вблизи,
     горы есть форма поверхности, поставленной на попа,
     и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа
     в сущности вертикальна. Лежа в горах — стоишь,
     стоя — лежишь, доказывая, что, лишь
     падая, ты независим. Так побеждают страх,
     головокруженье над пропастью либо восторг в горах.

        V

     Не откликайся на "Эй, паря!" Будь глух и нем.
     Даже зная язык, не говори на нем.
     Старайся не выделяться — в профиль, анфас; порой
     просто не мой лица. И когда пилой
     режут горло собаке, не морщься. Куря, гаси
     папиросу в плевке. Что до вещей, носи
     серое, цвета земли; в особенности — белье,
     чтоб уменьшить соблазн тебя закопать в нее.

        VI

     Остановившись в пустыне, складывай из камней
     стрелу, чтоб, внезапно проснувшись, тотчас узнать по ней,
     в каком направленьи двигаться. Демоны по ночам
     в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам
     может легко заблудиться: шаг в сторону — и кранты.
     Призраки, духи, демоны — до'ма в пустыне. Ты
     сам убедишься в этом, песком шурша,
     когда от тебя останется тоже одна душа.

        VII

     Никто никогда ничего не знает наверняка.
     Глядя в широкую, плотную спину проводника,
     думай, что смотришь в будущее, и держись
     от него по возможности на расстояньи. Жизнь
     в сущности есть расстояние — между сегодня и
     завтра, иначе — будущим. И убыстрять свои
     шаги стоит, только ежели кто гонится по тропе
     сзади: убийца, грабители, прошлое и т. п.

        VIII

     В кислом духе тряпья, в запахе кизяка
     цени равнодушье вещи к взгляду издалека
     и сам теряй очертанья, недосягаем для
     бинокля, воспоминаний, жандарма или рубля.
     Кашляя в пыльном облаке, чавкая по грязи,
     какая разница, чем окажешься ты вблизи?
     Даже еще и лучше, что человек с ножом
     о тебе не успеет подумать как о чужом.

        IX

     Реки в Азии выглядят длинней, чем в других частях
     света, богаче аллювием, то есть — мутней; в горстях,
     когда из них зачерпнешь, остается ил,
     и пьющий из них сокрушается после о том, что пил.
     Не доверяй отраженью. Переплывай на ту
     сторону только на сбитом тобою самим плоту.
     Знай, что отблеск костра ночью на берегу,
     вниз по реке скользя, выдаст тебя врагу.

        X

     В письмах из этих мест не сообщай о том,
     с чем столкнулся в пути. Но, шелестя листом,
     повествуй о себе, о чувствах и проч. — письмо
     могут перехватить. И вообще само
     перемещенье пера вдоль по бумаге есть
     увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть
     или лечь не удастся, с кем — вопреки письму —
     ты уже не увидишься. Все равно, почему.

        XI

     Когда ты стоишь один на пустом плоскогорьи, под
     бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
     или ангел разводит изредка свой крахмал;
     когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
     помни: пространство, которому, кажется, ничего
     не нужно, на самом деле нуждается сильно во
     взгляде со стороны, в критерии пустоты.
     И сослужить эту службу способен только ты.

       1987

[Philip-pino]

вот это силища

[yeguofu]

Дублирую пост из дискуссии Самый лучший поэт.

Уже было в этой же теме у lao youzi два с половиной года назад  http://polusharie.com/index.php?topic=114948.25

Видать, задевает Бродский 

[Aqua Mar]

Да, я пропустил, а сейчас - действительно, зацепило. Ещё как зацепило.
 

[La Lune]

   По поводу Бродского даже комментариев никаких оставлять не хотелось, он сам все за себя сказал...

    А вот это стихотворение Н. Гумилева мне почему-то никогда раньше не попадалось.

Николай Гумилёв
до 16 апреля 1910 года

Путешествие в Китай
С. Судейкину

Воздух над нами чист и звонок,
В житницу вол отвез зерно,
Отданный повару пал ягненок,
В медных ковшах играет вино.

Что же тоска нам сердце гложет,
Что мы пытаем бытие?
Лучшая девушка дать не может
Больше того, что есть у нее.

Все мы знавали злое горе,
Бросили все заветный рай,
Все мы, товарищи, верим в море,
Можем отплыть в далекий Китай.

Только не думать! Будет счастье
В самом крикливом какаду,
Душу исполнит нам жгучей страстью
Смуглый ребенок в чайном саду.

В розовой пене встретим даль мы,
Нас испугает медный лев.
Что нам пригрезится в ночь у пальмы,
Как опьянят нас соки дерев?

Праздником будут те недели,
Что проведем на корабле…
Ты ли не опытен в пьяном деле,
Вечно румяный, мэтр Раблэ?

Грузный, как бочки вин токайских,
Мудрость свою прикрой плащом,
Ты будешь пугалом дев китайских,
Бедра обвив зеленым плющом.

Будь капитаном. Просим! Просим!
Вместо весла вручаем жердь…
Только в Китае мы якорь бросим,
Хоть на пути и встретим смерть!

[Aqua Mar]

Не Бродский и не Гумилёв, но - тоже Б.Г.
 

      Туман над Янцзы

Туман над Янцзы.
Туман над Янцзы.
Душистый, как шерсть
Небесной лисы.
Я выбросил компас,
Растоптал в пыль часы
И вышел плясать
В туман над Янцзы.

Над рисовым полем
Сгустился туман,
В нем бродит католик,
И бродит шаман.
Бродят верха,
И бродят низы,
Их скрыл друг от друга
Туман над Янцзы.

И я был, как все,
Пил да пахал.
Прочел Дао Дэ Цзин
И понял "Попал!";
Сжег свой пентхаус,
Снял пробу с лозы
И вышел плясать
В туман над Янцзы.

Ответь, Нижневартовск,
И Харьков, ответь -
Давно ль по-китайски
Вы начали петь?
И чья в том вина,
Что арбатская пьянь
Пьет водку из чаш
Династии Тань?

Мы все теперь братья,
Мы все здесь семья;
Так кто из нас ты
И кто из нас я?
Кто весел, тот стар,
А кто мрачен - тот юн;
И все хотят знать:
Так о чем я пою?

А я хожу и пою,
И все вокруг Бог;
Я сам себе суфий
И сам себе йог.
В сердце печать
Неизбывной красы,
А в голове
Туман над Янцзы.

2003 (?)

Клип на Яндекс.Видео

[Mira]

Еще одно стихотворение Николая Гумилева

Побег

Анне Ахматовой

Я из дома вышел, когда все спали,
Мой спутник скрывался у рва в кустах.
Наверно, наутро меня искали,
Но было поздно, мы шли в полях.

Мой спутник был желтый, худой, раскосый.
О, как я безумно его любил!
Под пестрой хламидой он прятал косу,
Глазами гадюки смотрел и ныл,

О старом, о странном, о безбольном,
О вечном слагалось его нытье,
Звучало мне звоном колокольным,
Ввергало в истому, в забытье.

Мы видели горы, лес и воды,
Мы спали в кибитках чужих равнин,
Порою казалось — идем мы годы,
Казалось порою — лишь день один.

Когда ж мы достигли стены Китая,
Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай,
Нам разны дороги: твоя — святая,
А мне, мне сеять мой рис и чай».

На белом пригорке, над полем чайным,
У пагоды ветхой сидел Будда.
Пред ним я склонился в восторге тайном,
И было сладко, как никогда.

Так тихо, так тихо над миром дольным,
С глазами гадюки, он пел и пел
О старом, о странном, о безбольном,
О вечном, и воздух вокруг светлел.

[Mira]

И ещё - Николай Гумилев

Китайская девушка

Голубая беседка
Посредине реки,
Как плетеная клетка,
Где живут мотыльки.

И из этой беседки
Я смотрю на зарю,
Как качаются ветки,
Иногда я смотрю;

Как качаются ветки,
Как скользят челноки,
Огибая беседки
Посредине реки,

У меня же в темнице
Куст фарфоровых роз,
Металлической птицы
Блещет золотом хвост.

И, не веря в приманки,
Я пишу на шелку
Безмятежные танки
Про любовь и тоску.

Мой жених всё влюбленней;
Пусть он лыс и устал,
Он недавно в Кантоне
Все экзамены сдал.

[Mira]

Маяковский отрывок из "Прочти и катай в Париж и в Китай"



Отсюда за морем —
                               Китай.
Садись
           и за море катай.
От солнца Китай
                         пожелтел и высох.
Родина чая.
                  Родина риса.
Неплохо:
              блюдо рисовой каши
и чай —
            из разрисованных чашек.
Но рис
           и чай
                    не всегда у китайца,—
английский купец на китайца
                                            кидается:
«Отдавайте нам еду,
а не то —
              войной иду!
На людях
               мы
                     кататься привыкши.
Китайцев таких
                       называем «рикши».
В рабочих привыкли всаживать
                                                пули.
Рабочих таких
                      называем «кули».

         11

Мальчик китайский
                             русскому рад,
Встречает нас,
                      как брата брат.
Мы не грабители —
мы их не обидели.
За это
          на нас
                    богатей английский
сжимает кулак,
                       завидевши близко.
Едем схорониться
к советской границе.
Через Сибирь вас
                           провозит экспресс.
Лес да горы,
                   горы и лес.
И вот
         через 15 дней
опять Москва —
                          гуляйте в ней.

[Mira]

Николай Агнивцев

Фарфоровая любовь

В старомодном тихом зальце
Увлеклись, скосивши взоры,
Два фаянсовых китайца
Балериной из фарфора.

Увидав, что близок Эрос,
Улыбнулась танцовщица,
И ей очень захотелось
Перед ними покружиться.

Как легки её движенья,
Как скользит она по зале.
И китайцы в умиленьи
Головами закачали.

И меж ними танцовщица,
Улыбаясь им лукаво,
Всё кружится да кружится,
То налево, то направо.

И, споткнувшись в авантаже,
Вдруг упала без движенья.
Ах, в глазах китайцев даже
Потемнело от волненья.

Ах, как больно… Словно в спины
Им воткнули вдруг иголки.
Ах, разбилась балерина
На мельчайшие осколки…

Так окончился в том зальце —
Неожиданно и скоро —
Флирт фаянсовых китайцев
С балериной из фарфора…

[Irene]

Виктория Янковская
Земной покой

Стеклом зеленым движется река.
Шуршит головками созревший гаолян.
И сумерки, плывя издалека,
Свежи и ароматны, как кальян.

Затягиваясь ими глубоко,
Я увожу с собой такие вечера.
Дабы жилось когда-нибудь легко,
Иметь мне нужно светлое вчера.

Чем меньше на земле любимых душ,
Тем мне пустыннее среди толпы людской,
Лишь блики зелени, закатный руж
И плеск воды дают земной покой.

Земной покой - предел чего хочу,
Раз я должна зачем-то жить и быть.
Земной покой - пока не замолчу -
Траву, закат и воду, чтобы плыть.

Меергоу 1943

[Irene]

Кирилл Батурин

В пути

Бамбуковая роща за каналом
И дом, крытый черепицей.
Медленно поворачивает вол черпало
Спица за спицей.

Каменной аркой перекинулся мост,
И фанзы на сваях обступили воду.
Дракон на крыше, загнувши хвост,
Старится год от году.

Шиповник в щелях источенных плит,
В грязном проулке играют дети.
Императорский мост хранит
Легенды тысячелетий.

По ступеням – камням щербатым –
Время царственно протекло,
И день угасает ровным закатом,
Хотя еще светло.

Из серого гранита тупорылый лев
Ничком лежит в бурьяне.
И никто не прочтет нараспев
Надписи на кургане.

Столбы могилы обвивает плющ,
Тропинкой стала аллея.
Кому же войти под полог кущ
Молитвенно благоговея?

От старой кумирни остались обломки
В старых узорах знаков.
В заросли тополей бамбук тонкий
Растет из могил монахов.

Гора Тутовых Деревьев, 1930.

[Irene]

ТВОЙ ХЛЕБ Я Я НО ЛОЖЬ БЫЛЬ ТЫ ЛЕГ ЗЛОЙ СЛЕП ВЯЛ СУХ СЛАБ ХИЛ НЕМ

МИР ДА НЕ НЕ И ДА ЖЕ НЕ МЕЖ ВЕРСТ СКРЕСТ СМЫК ГЛАЗ КРЫЛ ПЛАЧ ДУШ

ПРЯМ РТЫ ТАМ ТЫ ЗДЕСЬ СПЕСЬ ВСЯ Я НАС КРУГ ГЛАЗ РУК БЛЕСК ВСПЛЕСК ДВИГ КРИК

Валерий Перелешин
Подражание китайскому

[Irene]

Эти три стихотворения из сборника «Русская поэзия Китая», составленного Вадимом Крейдом и Ольгой Бакич.  Книга включает стихи 58 поэтов восточной ветви русского Зарубежья и хороший справочно-библиографический материал. Труд, достойный всяческих похвал и уважения.

[Irene]

Константин Дмитриевич Бальмонт
Великое ничто

                                            1

Моя душа — глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон — владыка солнца и весны,
Единорог — эмблема совершенства,
И феникс — образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится, не тая.
Симметрия — их основной закон.
Они рисуют даль — как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон -
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
А равнодушье к образу людей,
Пристрастье к разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел всех страстей,
Огонь ума, скользящий по картинам!
Но более, чем это всё, у них
Люблю пробел лирического зноя.
Люблю постичь сквозь легкий нежный стих
Безбрежное отчаянье покоя.

                                         2

К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков — и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то,— я не знаю кто,—
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.
Проходит ночь — и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель.
Иду на Запад, умерли мечтанья.
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и небо — свод немого храма.
Я тихо сплю,— я тот же и никто,
Моя душа — воздушность фимиама».

[yeguofu]

Вечеслав Казакевич. Еще до цунами, до Фукусимы.  «Знамя» 2011, №7
http://magazines.russ.ru/znamia/2011/7/ka1.html

II. В чужой застёгнутой толпе,
в трамвае с окнами, что к носу жмутся,
в успокоительных полях, где по своим
делам блестящим речка пробегает,
меня порой негромко окликает
знакомый голос.

Я оборачиваюсь и, конечно, никого
в упор не вижу, кто бы мог здесь
по имени меня позвать и не сломать
язык, который с русскими согласными
не рвётся ни дружить, ни воевать.
Так кто ж меня зовёт?

Быть может, мать
дневник с оценками проверить захотела,
любимое сказание начать
о том, как в школу бегала за пять
км в свирепых сапогах на синю ногу
и Пушкина твердила всю дорогу?

С последним нагоняем мне она
за пару дней до смерти позвонила,
я бросил трубку...
Вдруг она решила
продолжить тот садистский разговор?
Я слушаю!
В траву пакует двор
велосипеда трёхколесные руины.

А может, родина меня зовёт?
Нашла, перешагнула через море,
сейчас торжественно возьмёт под козырёк
и, как положено ей по закону,
как своему, мне задушевно скажет:
“На бочку паспорт, жизнь и кошелёк!”

Губ не раскатывай! С тех пор как юность
отбросила калёные коньки
из сплава вихря и луны,
от сердца
идут такие иногда круги,
что увлекают, наполняя дрожью,
от всех и от себя!
Так кто же...

— Болезнь! — истошно б закричала мать,
она и Пушкин бешеный на пару
боялись очень разум потерять,
как с горки съехать
на звезду слепящую,
к единорогам, что ревут в саду,
к царевнам на резиновом ходу.

Но почему же кажется родным
мне этот голос? Будто я родился
не в синем,
а в облезлом жёлтом доме,
и манят ласково меня к себе
и лёд кушеток, и карман таблеток,
и кружка, как собачка, на цепи.

Вхожу в подъезд.
В почтовой шарю щели.
Там пустота в пыли,
за воду счёт,
реклама новой пиццы...
Неужели
никто нас не зовёт?

[Irene]

***
Зажги, Пекин, вечерние огни
Морщинистой рукой,
От шепота столетий отдохни,
Глаза на миг закрой.

Пусть вновь нарушат старика покой
Слепой судьбы шаги, -
Ты равнодушною качнешь главой, -
Как тень пройдут враги.

И золоту из-за запретных стен
Вновь улыбнется май.
Все в мире суета и тлен,
Недвижим лишь Китай.

Евгений Яшнов.

***
Холод осенний в китайском панно.
Птицы загрезили дальними странами.
Птицы молчат над плакучими ивами.
Ивы поникли зелеными гривами,
Ивы оделись седыми туманами.
Холод осенний в китайском панно.

Юстина Крузенштерн-Петерец

[Irene]

Владимир Высоцкий
Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям

 В Пекине очень мрачная погода,
 У нас в Тамбове на заводе перекур, -
 Мы пишем вам с тамбовского завода,
 Любители опасных авантюр!

 Тем, что вы договор не подписали,
 Вы причинили всем народам боль
 И, извращая факты, доказали,
 Что вам дороже генерал де Голль.

 Нам каждый день насущный мил и дорог, -
 Но если даже вспомнить старину,
 То это ж вы изобретали порох
 И строили Китайскую стену.

 Мы понимаем - вас совсем не мало,
 Чтоб триста миллионов погубить, -
 Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
 Ей-богу, очень-очень хочет жить.

 Когда вы рис водою запивали -
 Мы проявляли интернационализм, -
 Небось, когда вы русский хлеб жевали,
 Не говорили про оппортунизм!

 Боитесь вы, что - реваншисты в Бонне,
 Что - Вашингтон грозится перегнать, -
 Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
 Что мы покажем кузькину им мать!

 Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды -
 Не раздувайте вы войны пожар, -
 Мы нанесем им, если будет надо,
 Ответный термоядерный удар.

 А если зуд - без дела не страдайте, -
 У вас еще достаточно делов:
 Давите мух, рождаемость снижайте,
 Уничтожайте ваших воробьев!

 И не интересуйтесь нашим бытом -
 Мы сами знаем, где у нас чего.
 Так наш ЦК писал в письме открытом, -
 Мы одобряем линию его!

 1963


О чем здесь? А что за договор?

[Irene]

Спор по Айгунскому договору или о запрещении ядерных испытаний?

[yeguofu]

Спор по Айгунскому договору или о запрещении ядерных испытаний?

Скорее, второе. Потому что в 1964 в Китае был произведен первый ядерный взрыв. http://en.wikipedia.org/wiki/596_(nuclear_test)

[Irene]

Спасибо. В последних строчках о письме ЦК КПСС, видимо про идеологические разногласия, которое было как раз тогда опубликовано.

[Irene]

Двери Тамерлана

По лазоревой степи
Ходит месяц молодой,
С белой гривой до копыт,
С позолоченной уздой.

Монистовый звон
Монгольских стремян -
Ветрами рожден
И ливнями прян.

Из кувшина через край
Льется в небо молоко;
Спи, мой милый, засыпай,
Завтра ехать далеко.

Рассвета искал -
Ушел невредим,
Меня целовал
Не ты ли один?

Как у двери Тамерла-
Новой выросла трава;
Я ли не твоя стрела,
Я ль тебе не тетива?

Ты - сердце огня,
Ты - песня знамен,
Покинешь меня,
Степями пленен.
Кибитками лун -
В дорожный туман,
Небесный табун,
Тяжелый колчан;
Чужая стрела,
Луна - пополам,
Полынь да зола -
Тебе, Тамерлан.
Тревожить ковыль - тебе -
В других берегах,
И золотом стыть - тебе -
В высокий курган.
А мне - вышивать
Оливковый лен,
Слезами ронять
Монистовый звон;
Обручью костра
Навеки верна -
Тебе не сестра,
Тебе не жена.


Наталья О'Шей (Хелависа)

[Irene]

Ларисса Андерсен

[Irene]

Ларисса Андерсен

Фото с выставки "Русский Китай"

[Irene]

ЛЕОНИД МАРТЫНОВ,
1935-1936,

ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ ОБ УВЕНЬКАЕ,
ВОСПИТАННИКЕ АЗИАТСКОЙ ШКОЛЫ ТОЛМАЧЕЙ В ГОРОДЕ ОМСКЕ

…
Раб потихоньку встал, идет из горницы на огород.
В траву он ляжет на обрыв и будет отдыхать, дыша
Прохладным ветром Иртыша. И книжку вынет, и, раскрыв,
Займется чтеньем не спеша.
Та книга очень хороша!
Прекрасна книжка!

…

Всю Увенькай беседу слышит. Стоит потупившись, не дышит...
Все знает Увенькай, все помнит: родной аул, войну, разгром.
Монгольский плен и путь на рынок, маяк, стоящий за бугром,
Приезд полковника... Полковник платил казенным серебром.
Раб знает, для чего он куплен и отдан в школу толмачей:
Чтоб, с виду будучи не русским, знать тайну всех чужих речей.
Он знает: выучат законам, да и пошлют потом шпионом
Разведывать в кокандском царстве, где не смолкает звон мечей,
Где не смолкает свист камчей, где камень гор еще ничей.
Там убивают толмачей .. А ведь в Коканд пошлют, ей-ей!

…

Толмач сидит один на кухне.
Он грустен. Холода пришли.
Вся крепость в ледяной пыли, снега дорогу замели.
«Эх, гасни, печь, свеча, потухни,
Казенный дом, рассыпься, рухни,
Исчезни, Омск, с лица земли!» —
Так он колдует про себя.
Вдруг сзади подошла хозяйка:
—  Давно хочу спросить тебя,
О чем грустишь ты, Увенькайка? —
Он вздрогнул.
Юной госпоже без размышленья дал ответ он,
Как будто  он давно уже хотел ей рассказать об этом:
—  Ой,  Айналаин!   Тяжко  мне.   Грущу  я  по  родной стране.
Когда на степь в окно взгляну, в родную хочется страну.
О, в ту страну, что я по праву
Считаю родиной. На славу Сары Ишик Отрау,
Страна «Тулуп-носить-кончай».
Прекрасный, дальний, теплый край!
Когда-то я вернусь туда?! —
Сказала Айналаин:
- Да?
Ах, бедненький! Ты — омский пленник?
Поди и принеси сюда
Березовый мне тотчас веник.
Ну, живо, знатный иностранец! Кому хозяйка говорит! —Разгневалась  она. 
Румянец  багровый на щеках  горит.
Схватила веник. И, спеша, за листиком сдирает листик.
— Вот  розга  будет  хороша!   Вот  это  будет  добрый хлыстик!
Ты захотел в родимый край? Тебе, наш пленник, с нами
скучно? —
И был наказан Увенькай полковницей собственноручно.

…

Война!
Наточены клинки, и приготовлены арканы.
Из юрт выходят старики — седобородые бояны.
Поют. И песнь у них одна:
Война.
День зноен был. Ночь - холодна.
Так водится в краю степном.
Над скалами встает луна.
Но нет! Не побороть тоски.
Увы!  Не  побороть  тоски,  не залечить сердечной раны.
Ну, погодите, старики, седобородые бояны!
Недаром  в школе толмачей учился Увенькай три года,
Недаром он не спал ночей...
Постиг искусство перевода.
Был раб. Теперь пришла свобода!
О, русский! Я тебя люблю. Ты слышишь, о тебе скорблю!
Я, упиваясь гордой речью, ее созвучья уловлю
И на восточные наречья переведу все, что люблю.
Я песнь твою переведу,
В большую, в малую орду с твоими песнями пойду.
Идет война. Но с кем она?
Тот, кто свободу, вольность славил, —
Тот не сказал нам о войне.
Кузнец воинственный в огне
Свинцовый тяжкий шрифт расплавил.
Постановленье и приказ они не наберут сейчас.
Все буквы здесь. Они у нас!
Бездействует станок печатный.
Все эти буквы из свинца мы скоро пустим в путь
обратный!
А песни вольного певца — из серебра, не из свинца...
В  ущельях рокот  барабана.  Зловещий блеск ружейных
ДУЛ,
Но песни вольного бояна услышишь ты, Баян-Аул!