Совершенно с Вами согласен, дружище.
Только вряд ли в новой России казачество понадобится в традиционном его представлении. В армии должны служить профессионалы, а не опереточные герои. Война крохотной Армении против большого Азербайджана за Нагорный Карабах или Грузии против Абхазии и Осетии это доказала. Я уже не говорю про Чечню...
Но все это уже вышло за рамки заявленной темы "Казаки в Китае".
Если эта тема кого-то еще интересует, то посмотрите две статьи. В обеих есть отдельные неточности. как фактические. так и в написании фамилий, но в целом весьма интересно.
А.П. Ярков. Казаки в Кыргызстане
О зарубежном казачестве
В начале 1923 г. статистики с тревогой сообщали, что из-за военных действий, неурожаев и эпидемий население Пишпекского и Пржевальского уездов сократилось на 10-20%, но не упомянули одну из причин уменьшения численности – эмиграцию в соседний Китай и в Маньчжурию.
Иногда переход границы осуществлялся в сговоре (за деньги) с пограничной охраной – последний атаман станицы Карабулакской Федор Сериков заплатил по 5 рублей золотом за каждого члена семьи заместителю начальника Джаркентского ОГПУ Хадрикову. В результате все прошло гладко и якобы незаметно, хотя через границу прошел принадлежавший беглецам табун лошадей и стадо коров.
За границу бежали не только враги советской власти. Туда бежали казачьи офицеры Николай и Владимир Ровнягины – сыновья известного токмакского учителя-демократа. В Кульдже их мобилизовало Временное сибирское правительство, направив в Первый Алатавский полк 3-й дивизии. В марте 1920 г. Ровнягины перешли на сторону Красной Армии и были отправлены на Ферганский фронт, где проявили себя и стали красными командирами. К тому времени причину их бегства в Китай – мародера и хапугу Завалишина Токмакское ВЧК расстреляло.
В Китае казачество разъедала коррозия. Объявленная советской властью амнистия и присланные делегации порождали у станичников иллюзии в прощении – многие ушли на родину. Оставались недоверчивые, семейные и те, у кого "руки по локоть в крови".
Из донесений советской агентуры было известно о внутреннем положении казачьей колонии. Оно было весьма противоречивым: начатая еще в Отечестве "грызня" за власть между оренбургским атаманом А.И.Дутовым (его отец до революции командовал конвойной сотней в Кашгаре) и сибирским атаманом Б.В.Анненковым продолжилась и в Китае. Объединяла их только ненависть к советской власти. В Кульдже оба атамана представляли ... Семиречье, поскольку Дутову в свое время передали гражданское правление областью (где он даже мечтал создать самостоятельное казачье государство), а Анненков сам себя назвал атаманом семиреченских казаков, аргументируя это, видимо, прошлой службой в Джаркенте.
Недолюбливая друг друга, атаманы устраивали поочередно нападения на советскую территорию. Но 6 февраля 1921 г. (по официальной версии) при попытке перейти советскую границу Дутов был убит. На самом деле в обмен на переданное красным командиром Раздобреевым серебро было организовано убийство в Сайдуне, а голова атамана Дутова доставлена агентом ЧК в Джаркент. Оренбургские казаки, оставшись без атамана, потихоньку стали перебегать советскую границу в надежде добраться до родных станиц, а частью ушли в Маньчжурию, где в них нуждались антисоветские силы.
В 1920 гг. в Кульдже все-таки оставалось около 900 казаков из оренбургско-уральской группы. В основном это были офицеры, зажиточные семейные казаки и депутаты Войскового Круга. Они создали свое землячество, а затем попытались воссоздать всю структуру войска, что было в условиях Китая совсем бессмысленной затеей.
Анненковцы (сибирцы и семиреки) "кочевали" по Китаю: полгода они находились в пограничном районе Боро-Тала на положении интернированных, а весной 1921 г. решили оказать давление на губернатора Синьцзяня Ян Цесина, придя в центр провинции – Урумчи. Анненков к тому же ввязался в вооруженный конфликт с гарнизоном города Гучен. Отряд разоружили, а самого атамана ... посадили в зиндан на три года. Только при помощи английского консула униженного Анненкова освободили, но вновь объединить казаков ему было не суждено.
Конечно, ощущения сибирцев и семиреков в Кульдже были разными – семиреки были почти дома: Кульджа в 1871-81 гг. была под протекторатом России; позже они здесь служили в охране российского консульства; сопровождали сюда дипломатические миссии, путешественников, торговые караваны. Были и родственники в русских колониях, а родное Семиречье видно было невооруженным глазом. Семья Усатовых, например, поселилась у самой границы, откуда были видны родные горы. Семиреков тянуло домой, но возвращались немногие. Ведь в Кульдже действовало не только казачье самоуправление, но и воинские порядки.
В казачьих поселениях существовали станичные правления, станичные школы, отмечались все праздники, сохранялись и реликвии, подобные одной из ценнейших икон, взятых оренбуржцами с собой. Среди беженцев оказалось 16 священников. Они вместе с паствой молились в православных храмах, находившихся в подчинении Русской Православной Церкви за Рубежом, созданной церковной эмиграцией в 1921 г. Некоторое время выпускались: своя газета и даже привычная по Семиречью водка "Пугасовка" (по имени заводчика).
В Урумчи – центре Кашгара, также существовала русская колония, но казаков-семиреков там было меньше. Возле южных ворот Урумчи располагался "русский" квартал, где в центре обосновалось советское консульство, на территории которого оказалась ... церковь. Ситуация, что и говорить – уникальная, поскольку земля консульства являлась советской территорией, а в СССР религия была объявлена опиумом народа. В начале 1920 гг. советское консульство решило переделать церковь под клуб, но этому резко воспротивились не только верующие, но и китайский губернатор – все осталось по старому.
Власти Китая, формально разоружив, не прочь были использовать казаков в своих интересах. А если уж казаки от "избытка энергии" досаждали китайцам, те могли обратиться за помощью к "Советам". На этот случай военный губернатор Синьцзяня вступил в переписку с органами советской власти в Семиречье, хотя дипломатические отношения между двумя странами еще не были установлены: "Мы гарантируем, что разбитым и разоруженным бандам не будет разрешено вновь организоваться и напасть на советскую территорию со стороны Илийского округа". В ряде случаев губернатор посылал шифротелеграммы, подобные этой: "Анненков с войсками около 10 тыс. человек из казаков силой хочет проехать из Кульджи в Джаркент. Послал войска для усиления границы. Будьте осторожны..."
Большую опасность для "Советов" представлял не разоруженный 12-тыс. корпус адмирала Бакича, которому управляющий Чугучакского отделения Русско-азиатского банка передал около 1 млн. золотых рублей. Когда уж совсем "прижало" – осенью 1921 г. войска Туркестанского фронта объединились с китайскими войсками для разгрома корпуса адмирала Бакича, состоявшего из "уральских казаков, сибирских частей и пр."(Любопытно, что спустя 30 лет участники тех событий – советский полковник Сашин и майор Национально-освободительной армии Китая Ли Вин встретились во Фрунзе).
Навоевавшись, поняв бесперспективность попыток свергнуть вооруженным путем советскую власть на родине, "кульджинские" казаки занялись обустройством собственной жизни в Китае. Что уж тут говорить о рядовых, если Б.В.Анненков отказался от предложения Великого князя Николая Николаевича (Романова) возглавить объединенные вооруженные силы России на Дальнем Востоке. Командовать несуществующими войсками Анненков не стал, хотя силы там действительно накапливались. Между тем его подчиненные стали собираться около Харбина, где, сформировав три сотни (под громким названием Анненковская дивизия), участвовали в боях в Приморье против Красной Армии до осени 1922 г., после чего их интернировали в Маньчжурии. Известно, что в середине 1930 гг. в предместьях Шанхая была целая станица семиреченских казаков, переехавших ранее из глубинного Китая.
Бывали, конечно, истории и с более счастливым исходом. Одна из них имеет почти детективную канву. В Прииссыккулье всегда бытовало множество легенд о спрятанных со времен Чингисхана сокровищах. Одна из легенд ожила в ... Кульдже в эмигрантских кругах. Некий священник, умирая, завещал план "кладовой" казаку Успенскому. Дождавшись очередной амнистии, Успенский вернулся на Иссык-Куль. Освоившись, в 1927 г. он получил разрешение на поиски, нашел единомышленников. Отряд в 14 человек провел обследование верховьев Тюпа и Курментов, пока не нашел: "...слой земли чередовался со слоем рогов, затем снова земля и человеческие кости. Дошли до мощных плит с надписью. Затем нашли золотой и серебряный молоток. Перед завершающим этапом раскопок решили отдохнуть". Но тут произошел обвал. Раскопки прекратили, а вскоре и запретили. Власти сами предприняли попытки, но безрезультатно.
Эту историю можно было бы отнести к легендам, не случись через три года событие – один из искателей сдал в пржевальский "Золотоснаб" золотой молоток. Счастливый конец у истории, связанной с семиреком, вернувшимся из эмиграции домой.
А в Китае вышедший из тюрьмы атаман Анненков купил в Ланчжоу участок и занялся вместе с губернатором разведением скакунов и сельским хозяйством. Эксперимент не удался и (по советской версии истории) Анненкова обуяла ностальгия (якобы даже выписывал советские газеты и журналы). Измученный тоской по родине и скитаниями на чужбине, последний (хотя и самозванный) семиреченский атаман Анненков и начальник его штаба полковник Денисов перешли в 1926 г. границу и сдались советской власти.
По другой версии Анненков вместе с Денисовым принял приглашение генерала Фын Юй-сана приехать в Калган, чтобы обсудить вопрос о создании русской наемной армии. В Калгане Анненкову оказали воинские почести и представили советскому советнику Примакову (донскому казаку по происхождению), который предложил атаману высокий пост в монгольской армии. Через несколько дней Анненков, Денисов и Примаков выехали в Монголию. Там обманутого советской контрразведкой атамана арестовали и переправили в СССР.
Не думаем, что сказанные 12 августа 1927 г. на последнем заседании выездной Военной коллегии Верховного Суда СССР в Семипалатинске Анненковым слова были добыты под пытками. Он сказал: "Я ухожу из этой жизни раскаявшимся преступником, и я хочу думать, что я уйду из этой жизни со снятым с меня проклятием, с моего имени и фамилии". Видимо, груз грехов перевесил значимость идеи, которую он считал святой – борьбу с советской властью. Горькие, но гордые слова Анненкова, признавшего расстрел достойной карой за зверства и злодеяния, которые действительно совершали его войска против мирных жителей и тех казаков, кто не разделял его идей.
Печальный конец Анненкова не вдохновил живших в Илийской долине 25 тыс. эмигрантов, в основном сибирцев и семиреков, мечтавших о другом возвращении на родину. К тому же многих из казаков заставили служить в армиях соперничавших китайских "вождей", пригрозив репатриацией в СССР. Так, в 1932 г. в Урумчи было сформировано 3 кавалерийских полка численностью в 1800 человек, которым выдали китайское военное обмундирование, но со знаками отличия и званиями как в царской армии. Военные действия были кровопролитными – казачьи могилы "щедро" разбросаны по северо-западному Китаю, а в Урумчи до сих пор стоит памятник погибшим в междоусобных сражениях казакам.
Сохранились свидетельства, что некоторые из нанявшихся на воинскую службу казаков, уверовавших, что отныне Китай стал их Родиной (не забыв происхождения), приветствовали на самом главном православном празднике друг друга нестандартно: "Христос воскрес и Синьцзянь воскрес!"
Используя опыт ХIХ в. по созданию станиц Семиреченского казачьего войска вдоль российско-китайской границы, во второй половине 1930 гг. китайские власти предприняли попытку создания цепи казачьих поселений вдоль реки Манас для защиты от набегов кочевников, но безрезультатно.
Самое любопытное и парадоксальное состоит в том, что заходившие на китайскую территорию советские экспедиционные войска нередко выступали боевыми соратниками с частями китайской армии, сформированными из бывших белоказаков. Да и вообще политика советизации Синьцзяня и его казачьего населения в 1930-40 гг. заслуживает отдельного анализа. Тогда СССР постепенно распространял свое влияние через: просоветское воспитание молодого поколения соотечественников (в школы поставлялись советские учебники, а в клубы – советские фильмы); экспансию дешевых советских товаров (хотя в Семиречье свирепствовали голод – продовольственный и товарный); либеральное отношение к бывшим "классовым врагам" (окажись на родине, исход у них был бы один – "к стенке").
Конечно, существовали в Синьцзяне и непримиримые противники "Советов", которые не разделяли взглядов "помирившихся", а своих детей обучали в гимназиях, построенных на дореволюционной системе.
Отметим, что после 1934 г. на каждого демобилизованного из китайской армии казака было выделено по 10 га орошаемой земли, а семьям погибших и увечных выделены пенсии. Поселки Тигурак, Аблаш, Нилка стали походить на российские станицы – настолько много там ходило казаков в форме. Казаки нередко имели по 50 коров и 200 овец. Семирек Федор Хлыновский, например, арендовал у тамошних кыргызов 60 дойных коров и полученную продукцию делил с владельцами. Еще на территории дореволюционного Кыргызстана такая система – уртачество была широко распространена, а в Китае она приобрела новый вид.
Обосновались семиреки не только в Китае. Воевавший в 1920 гг. с басмачами А.А.Сивухин рассказывал, что видел по ту сторону советско-иранской границы своих земляков-семиреков в выгоревших гимнастерках с приметными малиновыми погонами с литерой "См" и в шароварах с лампасами. Из источников известно, что казаков нанимали на шахскую службу, но немногие остались в 1930 гг., а уехали на Запад.
Возможно, что часть этих казаков нелегкая судьба свела с кыргызами в ... Италии в ... 1944 г. По крайней мере, известно, что вместе с отступавшими немецко-фашистскими войсками ушли казачьи части, сформированные на донских, терских, кубанских землях, а также из тех казаков, кто оказался в Европе еще в довоенные годы и мечтал уничтожить советскую власть. Вместе с казаками ушли и представители народов Северного Кавказа, а также "туркмены, калмыки, киргизы". Доверять или опровергать эту информацию не можем, но допускаем, что, возможно, это были люди, выселенные на Украину из Кыргызстана в ходе борьбы с манапами и баями в конце 1920-начале 30 гг. Известно, что казакам и беженцам (около 60 тыс.) была выделена территория в Северной Италии.
После капитуляции Италии все эти люди ушли в Австрию, где их интернировали англичане. 28 мая 1945 г. 7 тыс. человек были выданы советской стороне, где ими занялась военная контрразведка, откуда путь лежал не только в ГУЛАГ – для иных выдача советской власти означала скорую смерть как расплату за события гражданской войны. Примером является судьба бывшего командира Первого Сибирского казачьего полка (расквартированного в Семиречье) П.Н.Краснова. С 1920 г. он находился в эмиграции, выступал как писатель. Во время Второй мировой войны поступил на службу фашистской Германии – стал начальником Главного казачьего управления. В мае 1945 г. был выдан союзниками советским властям, а 19 января 1946 г. казнен в Москве.
* * * * *
Конечно, большая часть зарубежных семиреков все-таки осталась по ту сторону тянь-шанских гор. По китайским данным границу Синьцзяна в 1920 г. перешло около 60 тыс. беженцев из России, часть которых осела в этой провинции, заняв пустующие ниши в его экономике – с помощью квалифицированных кадров из беженцев началась добыча нефти и золота.
Жизнь казаков в Китае шла своим чередом до 1940 гг., когда был создан ведавший "русскими делами" шанзунат, в ведении которого оказались свои суды, школы, клубы... В созданной в 1944 г. Восточно-Туркестанской республике казаки также играли определенную роль: оренбургский казак генерал-майор А.Полинов (в 1937 г. выдан китайскими властями СССР, а после отсидки в ГУЛАГе возвращен обратно) был назначен министром обороны; семирек А.Сериков командовал саперными частями, а один из иссык-кульских казаков – Полтавский (принявший ислам) работал в отделе снабжения штаба армии. Известно, что, выступая на стороне революционных сил Восточного Туркестана против гоминьдановских войск, казаки принимали присягу в присутствии православного священника, а отправляясь на фронт в храме присутствовали на богослужении.
Казаки активно участвовали в жизни Восточно-Туркестанской республики до 1950 г., когда с ее автономией было покончено, а Народно-Освободительная армия Китая уже больше не нуждалась в военном опыте казаков. Часть их переселилась в 1955-58 гг. в СССР, в т.ч. и в Киргизскую ССР, а многие стали уезжать в Австралию и в США, где живут и доныне.
До культурной революции 1960 гг., рассказывали очевидцы, по малолюдным "русским" поселкам Синьцзяна еще ходили старые казаки в выгоревших гимнастерках, но уже без погон. В семьях еще праздновали с пельменями, блинами, пампушками Пасху, Рождество, а по Родительским дням ходили на православное кладбище, где, как и в церкви, вспоминали молитвы.
Дальнейшая политика культурной революции и насильственной китаизации затронули многих из потомков казаков, оставшихся жить в Синьцзяне: там нет русских школ, не доходят книги и пресса на русском языке. И хотя у них сохраняются некоторые святыни православия, а Китайская Православная Церковь еще в 1957 г. получила автономию и имущество РПЦ в Китае, вследствие жесткой политики властей и отсутствия священников в Кульдже, Чугучаке и Урумчи православие осталось на уровне традиции и семейного предания.
Тем не менее, еще по-русски говорят эти люди в семье и на базарах с челноками из СНГ, выступая посредниками в торговых операциях.
Ситуация с "китайскими" казаками не является исключительной. Ученые уже давно дали ответ: "Личность действует в окружении себе подобных – в обществе, которое выступает как совокупная личность. Но общество формирует не только и не столько личности, сколько малые группы, в которых личность себя идентифицирует...: социальной, национально-этнической, культурной, религиозной, профессиональной и т.п."
РУССКИЕ КАЗАКИ В СИНЦЗЯНЕ
Неизвестные страницы отечественной истории XX века
Михаил ЗРАЖЕВСКИЙ
Гражданская война выбросила за пределы нашей страны огромные массы русских людей. О русской эмиграции на Западе написано и опубликовано множество материалов, столь же подробно освещена жизнь русских эмигрантов на Дальнем Востоке. Напротив, о русской эмиграции в Западном Китае широкой публике практически ничего не известно. Статья Михаила Зражевского рассказывает о грандиозных событиях в Синцзяне, провинции Китая, принявшей немалое число семиреченских казаков и белогвардейцев, не пожелавших жить под властью большевиков. Оказалось однако, что гражданская война не стала для них последней...
Михаил КАЗЬМИН
К началу тридцатых годов провинция Синьцзян оставалась островком спокойствия и благоденствия в охваченном распрями Китае. Отделенная от центра пустынями и бездорожьем, она не была источником мятежей, опасных для центральных властей. Успешно раскрытую и обезвреженную с традиционной жестокостью губернатором Янем попытку заговора можно не принимать в расчет. Что значат отрубленные прямо на банкете две головы и один расстрелянный публично по сравнению с шанхайской резней?! Жителям провинции не было нужды прятаться от ретивых вербовщиков какого-нибудь генерала и разбегаться от оборванных солдат Чан Кай-ши.
Мир и процветание царили здесь: налоги были легки и часто их платили по желанию. Налог с торговли, по свидетельствам очевидцев, составлял 1% и хотя акцизы на вино и табак были, система лицензирования отсутствовала, не было и подоходного налога. Земли было столько, что каждый желающий, заплатив мизерную пошлину, мог выбрать любой кусок для обработки. Разбой был практически неизвестен. Власти боролись не столько с криминалом как таковым, сколько с его причинами. Существовала довольно оригинальная теория о том, как искоренить преступность: считалось, что люди воруют по двум причинам - либо из нужды, либо в силу испорченности, поэтому первых нужно удовлетворить, а вторых наказать. В течение семи дней преступник должен был быть изобличен, иначе наказание падало на голову местных властей. Очевидцы утверждают, что караваны безбоязненно передвигались по горам и пустыням, и в трактир можно было идти, оставив свое имущество на дороге. Мирного течения жизни не смогло поколебать даже убийство губернатора Яня на обеде, посвященному выпуску студентов Русской школы. Виновные были казнены, а его место занял министр внутренних дел Чин Шу-чжэнь.
Первые признаки надвигающегося мусульманского восстания проявились в 1930 году в Турфане - городе, известном своими мирными уйгурами и сладкими дынями. Недостатка в амбициозных смутьянах, как известно, нет нигде. Подобная группа, предводимая неким религиозным учителем Ахуном, существовала и в Турфане. Когда о деятельности группы стало известно властям, ее члены, опасаясь репрессий, бежали в горы. Оттуда они связались с молодым офицером гарнизона провинции Ганьсу, дунганином по национальности, и призвали его помочь единоверцам. Хотя начальник гарнизона генерал Ма Цзу-ин (запомним это имя) и сочувствовал восставшим, он запретил кому бы то ни было отлучаться со своих постов. Но все же 23 дунганских солдата примкнули к мятежникам. Командир китайского гарнизона Турфана Ма Фу-мин, тоже дунганин, уговорил своего соотечественника не предпринимать никаких действий, дескать, время еще не пришло. Таким образом мир был восстановлен.
Следующий мятеж спровоцировали сами власти. Предыстория его такова. Город Хами издавна управлялся одной мусульманской семьей, глава которой носил титул вана (князя) и являлся владельцем всей земли, так что подданные его были и арендаторами. Никаких податей ван не платил, за исключением посылки десятка баранов к столу губернатора на китайский Новый год, в ответ китайское правительство платило вану жалованье в размере 1200 ланов серебром. Убыток невелик - считалось, что мир дороже. К 1930 году подобного рода феодальные отношения выглядели анахронизмом, а для китайских чиновников, вооруженных идеями Второй (гоминдановской) революции, это было просто бельмом в глазу. Смерть старого правителя Махмуд-Шаха явилась для китайских властей сигналом к действию. Наследник Назир и его первый министр Йолбарс-хан, явившиеся за формальным утверждением в Урумчи, были задержаны, и хотя министр был отпущен с получением должности главного перераспределителя земель и в сопровождении толпы китайских советников, наследник так и остался под надзором, получив сомнительную должность "высокого советника". Княжество было поделено на три района, все арендаторы стали собственниками обрабатываемой земли. Теперь каждый был обязан платить налоги прямо провинциальному правительству в Урумчи.
Со стороны все это выглядело красиво и современно, но уйгуры с большим недоверием отнеслись к тому, что власти из уйгурских стали полностью китайскими. Кроме того, на части конфискованных земель были поселены беженцы-китайцы из провинции Ганьсу. Взамен конфискованной земли уйгурам была предложена земля неорошаемая. Отношения к властям это не улучшило. Богатые торговцы тоже не обрадовались новым порядкам, так как их лишили привилегий, которыми они пользовались раньше. Явилась на свет петиция, где перечислялись все несчастья, свалившиеся на головы жителей Хами, но власти никак на нее не отреагировали, хотя она была подписана представителями всех слоев населения. В общем, причин для восстания было предостаточно.
Йолбарс-хан начал готовить очередное выступление. В его загородное имение Аратам стало свозиться оружие, боеприпасы, продовольствие. Но гром грянул раньше, что в такой наэлектризованной атмосфере не удивительно. Причиной конфликта явился молодой повеса Чэнь, который по протекции занял место сборщика налогов в одном из близлежащих к Хами селений. Используя свое служебное положение, он склонил уйгурскую девушку к сожительству. Отвечала ли она ему взаимностью, неизвестно, но группа молодых людей, предводительствуемых религиозным учителем, ворвалась на вечеринку, посвященную сговору молодых, и убила самих жениха и невесту, а также отца девушки. Были убиты пьяные телохранители, а их оружие захвачено. В туже ночь были разгромлены два военных поста в Тулухо и Лаомахо, вырезаны сотни семей китайских переселенцев. После учиненного погрома восставшие почувствовали себя настолько сильными, что решились атаковать китайскую часть города Хами.
Чтобы полнее представить себе события тех дней, посмотрим на карту города, составленную в 1907 году Маннергеймом, будущим финским маршалом и президентом, а тогда офицером русской армии. Город состоял из четырех районов на берегу речки Нарын. На левом берегу располагался многоэтажный ханский дворец, окруженный глинобитными мазанками, где жили дворцовые слуги. В доброе время престарелый хан Максуд-Шах, носивший еще и почетный титул властителя Гоби, находился во дворце со своим гаремом. Дома его слуг выглядели, мягко говоря, не очень роскошно и грязные дети, играющие в пыли, только усиливали впечатление нищеты. Километрах в двух ниже по течению располагался укрепленный Старый город, где находились китайские учреждения и казармы китайского гарнизона. Между ханским дворцом и Старым городом находился Новый город, населенный китайцами, дунганами и уйгурами. Здесь располагалось сердце города - базар, на котором каждая национальность занимала свою деловую нишу. Китайцы были поварами, банкирами и старьевщиками, дунгане содержали трактиры и караван-сараи, а уйгуры продавали овощи и фрукты. Мусульманские кварталы располагались на правом берегу реки. Недалеко от города был аэродром, на котором приземлялись самолеты, обслуживавшие линию Берлин-Шанхай.
...Укрепленную часть города взять с ходу восставшие не смогли. К Йолбарс-хану присоединились казахи. Посланные против мятежников 300 китайских солдат были встречены на подступах к городу и уничтожены. Однако развить успех повстанцам не удалось, так как прибывшие из Аксу войска сняли осаду с цитадели Хами и предали огню и мечу уйгурскую часть города. Мирное население, страшась карательных мер, разбегалось по окрестностям.
Посольство, возглавляемое Йолбарс-ханом, отправилось за поддержкой к самому молодому и энергичному из генералов Ма. Двадцатиоднолетний Ма Цзу-ин давно ждал подходящего случая, чтобы самому вмешаться в эту борьбу и занять место губернатора Синьцзяна, а там, может, и выкроить какое ни есть государство с собою во главе. Амбиций у него хватало. Отобедав с Йолбарс-ханом в Сучоу, Ма Цзу-ин совершает стремительный переход во главе конного отряда в 500 сабель и оказывается под стенами Хами. Боевые качества этого дунганского отряда были довольно высоки, поэтому китайцы поспешили спрятаться за высокими стенами старого города. Объединенное мусульманское войско, не имея артиллерии, с энтузиазмом ринулось на стены. Как описывают очевидцы, сражения под стенами Хами отличались свирепостью и жестокостью и совсем не походили на ссоры китайских генералов.
Тем временем губернатор Чин Шу-жэнь принимает решение, оказавшееся для него роковым. В Илийской долине проживало приблизительно 25 тысяч русских эмигрантов, в основном это были сибирские и семиреченские казаки, пришедшие в Китай с Анненковым. Формирование первого отряда из них поручили бывшему офицеру Генерального штаба полковнику Папенгуту. Многие источники утверждают, что казаков заставляли служить, пригрозив им выдворением в Россию, но в свидетельствах оставшихся в живых очевидцев автор не нашел подтверждения этому. Казакам было обещано жалованье в 1000 ланов в месяц, в случае участия в военных действиях оно удваивалось. Для сравнения отметим: стоимость велосипеда или коровы составляла 800-1000 ланов. Обещано было многое, и, как ни странно, все выполнили. Первый отряд насчитывал 250 сабель, в него входили только прошедшие школу гражданской войны казаки, то есть отряд состоял из тридцати-сорокалетних мужчин. Ранее через британского консула в Кашгаре в Индии было закуплено 4000 винтовок, ими-то и вооружили добровольцев.
Тем временем Ма Цзу-ин решил двинуть свое войско на Урумчи и разом покончить с правительством провинции. Возле поселка Чикочин произошел первый бой между казаками и дунганской конницей. Бой был скоротечен, да и неожиданная снежная метель охладила боевой пыл обеих сторон, но казаки успели нанести наступавшим дунганам значительный урон, кроме того, был ранен в ноги сам Ма Цзу-ин. После этого боя дунгане стали разбегаться, бросив на произвол судьбы своих уйгурских союзников. Ма с небольшим отрядом отступил залечивать раны на свою базу в Западном Каньсу. 1 ноября 1931 года осада с Хами была снята. В награду китайское командование разрешило казакам грабить местное население, но они отказались от этого.
Восстание вступило в новую фазу. Беженцы из Хами наводнили юго-восток