СЫМА СЯН-ЖУ (179 – 117)
ОДА О ЦЗЫ СЮЕ
(Продолжение)
На это ему Цзы Сюй, ничтожный, отвечал:
– Да, да, конечно, расскажу! Слуга ваш слышал, что в чуском княжестве есть семь озёр огромных, из них увидеть довелось мне всего одно, а остальные ещё я не видал. А то, что видел покорный ваш слуга, так то́ – всего лишь ничтожнейшая малость из того, что слышать доводилось. А то, которое видал покорный ваш слуга, так то́ – лишь малое из всех, что есть там. Так вот, то озеро, которое я видел, зовётся озером Юньмэн, иль Облачное Сновиденье, со стороною в девять сотен ли, Раскинулось оно на девять сотен квадратных ли, а посреди него там громоздятся горы. Те горы извиваются и вьются, опасны и круты отроги их, а высота такая, что собою способны заслонить и солнце, и луну. Сплелись между собою гребни, вздымаясь вверх, пронзают облака, накренились широкие бока, сбегая вниз, где протекают реки. А в недрах этих гор и малахит есть синий, и белой глины залежи, и красной, и охра жёлтая, и белый кварц, и известь; есть в них и золото, и серебро, и самоцветы – их яркий блеск слепит глаза, сияет, словно чешуя дракона. Средь минералов есть и красный гиацинт, и биотит есть розового цвета, есть яшмы драгоценные сорта, и множество других – похуже; точильный чёрный камень также есть там.
К востоку же от этих гор луга есть, душистых трав там множество цветёт: есть поллия, есть борщевик там белый, азарум голубой там тоже есть, гирчовник есть, и аир, и банан. На юг же эти горы спускаются к равнинам. Равнины ж эти широки и беспредельны, каймою служат реки им, границей – гора Ушань. Равнины те высо́ки и сухи́, родятся там физалис и ярутка, ковыль густой и карликовый фикус. В низинах же сырых родится чумиза, камыш зелёный, водяной овёс, мелколепестник и тростник, полынь седая и́ крылоорешник – чего там только нет, всего не сосчитаешь!
А к западу от этих гор – бурлящие источники и чистые, прозрачные озёра: неистовый поток сменяется спокойной заводью, где лотос расцветает; дно бурных рек укрыто валунами, а берега – песком мельчайшим; во глубине же гор – там царство черепах и крокодилов.
На север же от этих гор – дремучие леса; там зеленеют камфара, каштаны, душистый лавр, магнолия, корица, и мандарины, и айва, и груша повсюду аромат свой изливают. Высо́ко же в горах – там царство птиц: гнездится там юань, иль феникс жёлтый, павлины с разноцветным опереньем, и феникс красный тоже там живёт; внизу же, у подножья гор, – там водится и чёрный барс, и белый тигр. И ныне, подобно Чжуань Чжу, в веках прославленному смелостью своею, есть храбрецы, которые способны свирепых тех зверей брать голыми руками.
Четвёрку чёрно-пегих лошадей впрягает князь, садится в колесницу, украшенную яшмою резною, и знаменем с акульими усами взмахнув, высо́ко стяг подъемлет, расшитый жемчугом отборным; вооружён трезубцем с “петушиной шпорой”, каким Гань Цзян орудовал когда-то; в одной руке он держит лук резной, из тутового дерева согнутый, в другой – колчан для стрел, подобный тому, который повелитель Ся имел. Конюший у него сравниться может с непревзойдённым знатоком коней, каким Бо Лэ когда-то был; возница же его не уступает самой Сянь Э своею красотой, хотя и нелегко ей поводьями удерживать коней, которые копытом попирают невиданных зверей, молва о коих из уст в уста передаётся уж не одно столетие у нас. Подобно ветру резкому несутся те кони пегие, с которых князь пускает стрелы на охоте. Стремительны, словно река Ляньшуй, несутся кони, молнии подобны, из-под копыт – раскаты грома раздаются. Князь не натягивает лук впустую, стрелу гневливым взглядом провожает, и метит в грудь иль в пах добыче, чтоб кровеносные сосуды перебить ей. Добычи ж столько, что дождю подобна – собою покрывает травы и землю покрывает всю вокруг.
Когда ж закончилась охота, замедлив шаг, князь чуский средь добычи тихо бродит, дав отдохнуть душе своей и телу; бросает взгляд на рощи и долины, на тех богатырей, что наводили жестокий ужас на зверей и птиц, но утомились и устало смотрят на происшедшее с добычей превращенье. И там князь чуский, ходит медленно-неторопливо, легко на душе у него, будто парит он, на тёмный лес внимательно посмотрит, увидит яростных своих богатырей, что наводили жестокий ужас на зверей и птиц, которые сейчас уж выбились из сил, и наблюдает до конца он на происшедшее с добычей превращенье.
И вот тогда красавицы выходят, прелестницы с атласной кожей, в наброшенных на плечи шёлковых накидках. Спадают рукава их платьев тонких, колышутся, подобные туману, и, словно русло горного потока, сбегают вниз по лёгким юбкам складки. Туда-сюда колышутся одежды, то вверх, то вниз подол летает лёгкий, и в такт ему качаются подвески на поясе, расшитом жемчугами: как грациозны и изящны они в роскошных платьях этих! То вниз уронят руки-орхидеи, то вверх взмахнут цветастым опахалом. Из перьев зимородка бахрома украсила их пышные причёски – качается, как вымпелы у флага. Как будто бы божественные девы спустились к нам на миг неуловимый.
И чуский князь собрав танцовщиц юных, охотою ночной в Хуэйпу-угодьях теперь займётся, осторожно поднявшись к Золотой плотине: силками ловит зимородков, из лука бьёт он золотых фазанов стрелой, привязанной за шёлковую нить; метает стрелы в белых лебедей, гусей сбивает ими диких, и даже пара чёрных серых журавлей, и даже чёрный к его ногам упали бездыханны. Но, утомившись этою охотой, к прозрачному источнику идёт он. Садится в разукрашенную джонку, знамёна с бунчуками поднимает, раскидывает изумрудный полог и балдахин из перьев зимородка. Сетями ловит черепах морских, а на крючок – ракушки дорогие, бьёт в барабаны золотые, и на свирели маленькой играет. Заводит песню лодочник седой, и песня та полна печали. Гребцы заводят песню – полна печали песня. Пришли в волненье водяные змеи, и волны зашумели-забурлили. Пришли в волненье водяные змеи, и гуси на волнах загоготали. Вода вокруг как будто закипела, бушующие волны поднимая. Груды камней столкнулись, словно в схватке, грохочут, будто гром на небе – так громко, что услышать можно за сотню ли отсюда.
А, отдохнувши от ночной охоты, князь ударяет в шестигранный барабан, костёр сигнальный зажигает, повозки боевые проверяет, выстраивает конников в шеренги. и отправляется в обратную дорогу. Повозки громоздятся друг на друга, отряды всадников колышутся, как море. И вот уже князь чуский наш взошёл на башню Юньянта́й, в недеяньи глубоком постоял и успокоился, как будто вновь обрёл он здесь самого себя. И, выпив снадобье из белого пиона, спустился с башни молчаливо. А после, когда уж кушанье, с пионом белым, принесли ему, откушал он его. Весь день охотился Великий князь и мог бы, не выходя из колесницы, разделывать на мелкие куски добытую дичину, и прямо на повозке поджаривать на вертеле её, всё это принимая за веселье, а вот, поди ж ты! Не то, что ваш великий князь, который носится с охотою весь день, не выходя из колесницы разделывает дичь на мелкие куски, и прямо на повозке её поджаривает, радость находя в том! Покорный ваш слуга украдкой видел это и, думаю, владенье Ци во многом владенью Чу здесь уступает.
На это, князь циский, ничтожному, мне, не нашёлся, что ответить…
Перевёл с китайского Владимир Самошин.
(Окончание следует)
Исправил после замечаний Papa HuHu. - В.С.
