На самом краю обрыва, восточной стороны Согнефьорда глубоко вечером некоторого дня сидел... с позволения сказать, человек, у которого трудно было определить возраст. Точнее, абсолютно определенно можно было сказать, что старик ооочень стар, но сказать насколько простирается это "ооочень" - было трудно. Ему могло быть как 108 лет, так и 900, и 3600... В общем, мягко говоря, человек сидел седой. Да и мало сказать седой... Это был крайне заросший человек, светящегося пепельного цвета волос... Крепенький, хоть и теплый, морской ветер трепал всю эту седую растительность и издали могло показаться, что это пылает седой костер (о которых в этих местах встречаются сказы). Дополняло эту странную картину пляшущего пепла - одеяние старца. Это непонятной формы копна грубой материи, настолько выцветшая и обветренная, что стала почти под цвет волос и так же неистово пляшет на ветру. Но как ни странно, этот, с каждым мгновением крепчающий, ветер никоим образом не мешает старцу метать Руны. Плашки, хоть и дубовые (а не кремниевые по новой моде), но все же не столь тяжелы, чтобы никак ни реагировать на такой ветер... Но все это только, как будто, кажется, потому как в реальности плашки совершенно ровно и спокойно, с мелодичным перестукиванием, высыпаются из кисета и вальяжно раскладываются в причудливые комбинации на растеленом куске кожи с неровными краями. Глядя на этот танец Рун, под солоноватую, с привкусом мокрого просмоленного ясеня и парусины, музыку ветра, трудно представить, что в каких-то семидесяти километрах к юго-западу от Сианя, на приличной высоте, над похожим обрывом, непосредственно в этот момент сидит еще один старик, как две капли воды похожий на метателя рун... Те же резкие, жесткие черты худощавого, тонкокостного обветренного лица, та же пепельно-седая копна длинных танцующих волос, пляске которых так же самозабвенно вторит неотличимо такая же одёжа... И даже жесты и улыбка - неразделимо едины... Можно было бы подумать, что это сидит один человек если бы не три упрямых подробности: тут ветер пахнет луговой горной травой, разнообразие которой, переплетаясь с запахом холодного базальта, становится тягучим, как бальзам, ароматом... Изрядные сумерки, в объятьях которых, сидят оба старика: на Согнефьорде - очень поздний закат, тут оказались очень ранним рассветом, что и не мудрено, ведь между ними - почти пол земного шара... И главное - тут из кисета сыпятся не руны, а монетки с квадратной пустотой в центре и четырьмя иероглифами на каждую сторону квадрата... Нахмурившись поначалу, оба оракула через мгновение оттаяли лицами... и таким вот образом уставившись каждый в свою комбинацию (один - в руническую фразу, другой - в начертанную гексограмму) просидели довольно долго, настолько, что у одного окончательно стемнело, у другого - напрочь рассвело... И все же они не уснули, как могло показаться со стороны, ибо в темноте и на свету, одновременно прозвучала одна и таже фраза, как ни странно - сказанная по русски: "Ничё, Иваныч, довольно скоро ты узнаешь не только отчего тебя миновала Индонезия, не только - как на самом деле зовут "вашего" "ребенка", и не только реальный диплом твоей ненаглядной, но даже почему она решила работать именно над этой... мягко говоря экзотической темой... Но уверяю тебя, старина, к тому моменту тебе будет совершенно по барабану почему, что, как и где... Тогда перед тобой откроется такой путь, который..." Остаток фразы заглушили два ветра, каждый со своим ароматом и звучанием... А Иваныч, почему-то встрепенулся едва задремав, уже изрядно за полночь сидя за пультом... Чего раньше, Полковник Исаев, за собой не замечал... и что его насторожило и озадачило: "как-то ветер нынче странно завывает... уж не перепил ли я адаптогенчиков?..."