Японский форум > Культура Японии: литература, искусство, верования, традиции
НОВАЯ КНИГА: А.Ф.Прасол "От Эдо до Токио и обратно"
Sinoeducator:
"ВОСТОЧНОЕ ПОЛУШАРИЕ" рекомендует!
Несколько лет назад форум "Восточное Полушарие" уже представлял читателям новую книгу известного российского японоведа А.Ф. Прасола "Япония: лики времени". На страницах форума развернулось обсуждение, в котором принял активное участие и сам автор.
Сегодня мы сообщаем читателям о выходе новой книги Александра Фёдоровича Прасола "ОТ ЭДО ДО ТОКИО И ОБРАТНО. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава" в издательстве "Астрель".
На наш скромный взгляд это очередное Событие с большой буквы - хотя бы потому, что хорошей, популярной, легко читаемой и в то же время высокопрофессиональной свежей литературы о Японии на русском языке по прежнему очень сильно не хватает.
Итак,
... Как говорили древние китайцы, «постигая прошлое, лучше понимаешь настоящее». Вместе со многими другими это изречение вошло в японскую культуру и стало маленькой частью большой народной мудрости. Токугавская жизнь японцев во многом определяет то, как они живут сегодня. Эта книга написана для тех, кто интересуется этой жизнью – жизнью вчерашней и сегодняшней Японии. (из Предисловия).
С любезного разрешения издательства "Астрель" мы на эксклюзивных условиях размещаем здесь одну из глав новой книги.
Где купить?
- http://ozon.ru , а также:
- http://www.livelib.ru и
- http://www.labirint.ru
Успехов в приобретении новой книги, приятного чтения и ждём Ваших откликов!
изображение: ozon.ru
Sinoeducator:
ОГЛАВЛЕНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ЛЮДИ И СТИХИЯ
Население эпохи
Продолжительность жизни
Стихийные бедствия
Пожары
Поджигатели
КОММУНАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Квартирный вопрос в столице
Распорядок дня, питание, гигиена
Сервис и торговля
Всеобщая утилизация
ОТДЫХ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Путешествия и паломничества
Вечерняя общественная жизнь
Этоки – предки комиксов
Живность в доме
Театр и ритуал
Гора Фудзи и принцип виртуальной выгоды
ЛЮБОВЬ И СЕМЬЯ
Брак как социальный контракт
Игры в любовь
Измены
ПРАВИЛА ДЛЯ ВСЕХ
Начало регламентаций
Жизнь по уставам
Самурайские правила
Другая походка
Теория и практика кровной мести
СОСЛОВНЫЕ РЕАЛИИ
Сословия, прослойки и несистемный элемент
Купеческое рисовое счастье
Коррупция
ВОИНСКАЯ СЛУЖБА
Безработный самурай – вооружён и очень опасен
Заботы удельных князей
Жизнь в движении
СТОЛИЦА ЭПОХИ
Город приезжих
Транспорт и почта
Ростки светлого будущего
КРИМИНАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ И ЕЁ ГЕРОИ
Силы правопорядка
Дознание
Система наказаний
Главная тюрьма
Казни и палачи
Данная глава предлагается Вашему вниманию здесь, на форуме!
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ СЁГУНОВ
Отец-основатель и начало династии
Ближайшее окружение сёгунов
Распорядок дня
Жёны и наложницы
ЖЕНЩИНЫ В ЗАМКЕ
Большой внутренний покой – начало
Организация жизни
Карьера и доходы
Распорядок дня
Развлечения
Последний ритуал
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Цитируемая литература
Источники иллюстраций
Указатель японских слов и выражений
Sinoeducator:
АЛЕКСАНДР ПРАСОЛ
ОТ ЭДО ДО ТОКИО И ОБРАТНО
Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
Москва, «Корпус, Астрель», 2012
ПРЕДИСЛОВИЕ
Сёгуны Токугава правили Японией с 1603 по 1867 год. Это было начало нового времени, ближайшее прошлое сегодняшней Японии – той Страны восходящего солнца, которую мы знаем. В эти два с половиной столетия сложились бытовые привычки, представления, стереотипы японского образа жизни и мышления, привлекающие сегодня внимание многих за пределами Японии. С этой точки зрения эпоха Токугава представляет первостепенный интерес.
Её отличают две особенности. Во-первых, это был последний, заключительный этап 700-летнего воинского правления в истории страны. Он интересен тем, что воины-самураи, которые предыдущие четыре столетия не дрогнувшей рукой убивали не только своих противников, но в критическую минуту и самих себя, занялись сугубо гражданским делом – хозяйственным обустройством своей страны. Что из этого вышло, выяснилось в середине XIX века, когда Япония открылась внешнему миру.
А то, что в годы правления Токугава страна была закрыта для внешнего мира, составляет вторую изюминку той эпохи. Сведя к минимуму любое внешнее влияние, воины-управленцы утвердили в японском обществе ту идеологию и тот порядок, которые сами считали правильными и необходимыми. Формально воинское правление завершилось в 1868 году восстановлением императорской власти, но ставшие новыми графами и князьями потомственные самураи ещё долго оставались ведущей силой японского общества и определяли пути его развития.
Как говорили древние китайцы, «постигая прошлое, лучше понимаешь настоящее». Вместе со многими другими это изречение вошло в японскую культуру и стало маленькой частью большой народной мудрости. Токугавская жизнь японцев во многом определяет то, как они живут сегодня. Эта книга написана для тех, кто интересуется этой жизнью – жизнью вчерашней и сегодняшней Японии.
Sinoeducator:
Глава из книги
КРИМИНАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ И ЕЁ ГЕРОИ
Силы правопорядка
В годы Токугава управление административной столицей и поддержание в ней порядка осуществлялось учреждением под названием мати бугё (дословно «городской наместник»). Это была городская управа, одновременно выполнявшая функции полиции, суда, прокуратуры, пожарной охраны и социального обеспечения. В средневековой Европе похожие административные органы назывались магистратами. При Петре I они существовали и в России. Магистрат Эдо время от времени принимал также решения по вопросам ценообразования и чеканки денег. В конце XVIII века в штате мати бугё насчитывалось 17 должностей, общая численность сотрудников – около 100 человек в каждом филиале, но она постоянно росла. Всего филиалов было два – Северный и Южный. В конце правления бакуфу в связи с обострением внутриполитической ситуации штат мати бугё был резко увеличен: одних только полицейских чинов (ёрики и досин)* числилось по 140 человек в каждом филиале. В предыдущие годы – 25 и 120 единиц соответственно (Минами, 1969).
На охране правопорядка были задействованы также горожане-простолюдины (окаппики), числом в несколько раз превосходившие служащих Городского магистрата. Но в его штат они не входили и жалованья от бакуфу не получали. Это были личные помощники и осведомители полицейских в ранге досин, которые сами их нанимали и содержали. Получив в руки символ полицейских полномочий дзиттэ и удостоверяющую эти полномочия грамоту, они ежедневно отправлялись на патрулирование городских кварталов. Это были обычные горожане-разночинцы, преимущественно низкого происхождения, хорошо знавшие жизнь городских кварталов. Первые окаппики появились в столице в 1690-х годах – сначала они помогали конвоировать арестантов в город, когда те в обмен на смягчение наказания соглашались выдать своих сообщников и показать кое-какие тайные места; это продвигало следствие. Но вскоре выяснилось, что в погоне за снисхождением суда арестованные сплошь и рядом оговаривают невиновных людей. Бакуфу специальным указом запретило использовать в расследовании показания задержанных, но распоряжение осталось на бумаге – уж очень эффективно получалось.
Со временем статус полицейских помощников окаппики укрепился и получил признание в городских массах. Более того, их стали побаиваться. Постоянно общаясь с преступниками и зная их повадки, помощники начали использовать своё положение в корыстных целях. Заглядывает такой служивый в купеческую лавку и «по дружбе» шепчет хозяину: есть сведения, что не всё чисто с его работниками, арестованные под пытками кое-что рассказывают... Хозяин понимает, как отвести беду, и готовит доброжелателю подношение. Каждый окаппики имел на содержании по 2-4 собственных помощника (ситаппики), и жалованье для них тоже нужно было где-то добывать. Главные кварталы развлечений Ёсивара и Фукагава ежемесячно жертвовали магистрату по 170 рё на содержание его городских помощников, но эти деньги до них доходили редко.
За годы Токугава бакуфу неоднократно запрещало использование простолюдинов в следственных действиях, но каждый раз отступало – казённых средств на охрану порядка катастрофически не хватало. Поэтому большую часть эпохи кварталы городов патрулировались именно этими помощниками полицейских и их подручными. В середине XIX века в Эдо числилось 380 окаппики и полторы тысячи ситаппики.
В начале XVIII века в помощь силам правопорядка были введены должности квартальных старост (матидосиёри) и подчинённых им «уважаемых граждан» (матинануси) для выполнения административных поручений и надзора. Они доводили до населения своего квартала распоряжения бакуфу, присматривали за торговцами и т.д. Это тоже были помощники магистрата, но легальные и уважаемые в народе. Набирали их из числа верных людей, предки которых служили в своё время Токугава Иэясу.
Наконец, в гуще народных масс посменно, через месяц, работали доверенные лица из тех же кланов (гатигёдзи), которые присматривали за самыми богатыми домами в своём квартале, защищая их от преступных посягательств. Среди горожан была выстроена иерархическая вертикаль, напоминавшая самурайскую. Народные помощники полиции пользовались уважением сёгуната. Квартальных старост и «уважаемых граждан» из Эдо, Киото и Осака не забывали приглашать на новогоднюю торжественную церемонию в замок сёгуна. Правда, она проходила отдельно от самурайской, в специальном зале, где горожанам подносили рюмку сакэ и традиционный веер в подарок.
Первые посты «народной полиции» (цудзибан) появились в 1629 году по распоряжению бакуфу. В городе было неспокойно – нескончаемые ссоры и вооруженные стычки между самураями едва ли не каждый выход из дома превращали в приключение. Удельным князьям и хатамото было велено организовать дежурные посты; в первую очередь, в воинских кварталах для предотвращения немотивированных убийств простолюдинов, попавших под горячую самурайскую руку. Закон о наказании за это преступление действовал уже четверть века, но больше на бумаге. Князья распоряжение выполнили – кто самостоятельно, кто вскладчину с коллегами – и дежурство в городских кварталах установили. Но для экономии средств нанимали в охранники такой контингент, что от него самого было впору город охранять. Со временем такие же дежурные посты (дзисинбан, «самоохрана») стали создавать и сами горожане. Купцы, квартальные старосты и другие городские авторитеты их организовывали и контролировали. Это была та самая народная полиция, о которой В.М. Головнин писал: «В каждой улице избираются из граждан старшина и помощники его, которые должны сохранять и ответствовать за тишину и порядок в своей улице; на площадях и перекрёстках устроены будки, в которых находятся пожарные инструменты и всегда бывает караул. По ночам часто ходят дозоры и ... никто не смеет идти без фонаря» (Головнин, 1816).
На одном посту в ночное время дежурили обычно от двух до пяти человек. Они же следили за возгораниями и при пожаре звонили в колокол. Наконец, третий и последний бастион правопорядка – квартальные сторожа. Их работа заключалась в отпирании и запирании ворот в своём квартале дважды в день, утром и вечером. После десяти вечера через ворота можно было пройти только с разрешения сторожа, который интересовался личностью путника и передавал коллеге на следующих воротах. И не всегда безвозмездно. Со временем будки квартальных сторожей начали выполнять и функции дежурных магазинов, где в любое время суток можно было прикупить бытовую мелочёвку. Вся эта многослойная система наблюдения и контроля благополучно просуществовала до конца правления Токугава. В середине XIX века в Эдо насчитывалось около двух тысяч таких пунктов правопорядка, в том числе около 900 контролируемых сёгунатом. В дальнейшем они трансформировались в широко известные сегодня полицейские посты кобан, без упоминания о которых не обходится ни один туристический справочник по Японии.
Возглавляли работу всей этой системы Северный и Южный магистраты, работавшие поочередно, через месяц. А с 1702 по 1719 год их было даже три. Третий назывался Внутренним магистратом (Накамати бугё); его учредили после того как в 1702 году 47 самураев из рода Асано отомстили чиновнику бакуфу за смерть своего господина, напав на его усадьбу и убив обидчика.
Как и всякое учреждение, магистрат работал по-разному: были удачные периоды, были не очень. И свои герои у него тоже имелись. Самые знаменитые – Оока (Этидзэн) Тадасукэ (1677-1752) и Тояма (Кинсиро) Кагэмото (1793-1855). Первый известен тем, что из 75 лет своей жизни 39 лет занимал в магистратуре руководящие посты и провёл множество значимых реформ. Второй жил почти на сто лет позже своего предшественника и возглавлял его в течение 17 лет. Начальник Городского магистрата – самая известная и популярная в Японии историческая фигура, о ней знают даже школьники, которые не любят историю, но регулярно смотрят телесериалы из жизни Эдо.
Почему филиалов было два и почему они работали по очереди? Во-первых, преступность в XVII веке быстро росла. А во-вторых, нужно было обеспечить работой и казённым содержанием как можно больше вооружённых и честолюбивых самураев, оставшихся без дела после объединения страны. Поэтому и появились два, а затем и три столичных магистрата, работавших по очереди. Самураев они не судили – боролись с преступниками только из низших сословий. Охрана правопорядка и система правосудия создавались в условиях иерархического общества и учитывали эти условия. Молодые хатамото с размахом гуляли в кварталах Ёсивара и Фукагава, делая при этом немалые долги. Если они накапливались и кредитор набирался смелости о них напомнить, то хатамото мог быть вызван для разбирательства – но не в Городской магистрат, а только в Высшее судебное присутствие** (Хёдзёсё), где ему могли напомнить о долге чести и наказать домашним арестом. Если это не действовало, то ослушника отправляли служить куда-нибудь подальше от столицы, чаще всего в замок Кофу (современная преф. Яманаси). Однако за серьёзные преступления (воровство, разбой нарушения устава Букэ сёхатто) карали без снисхождения. Но только высший чиновник бакуфу в ранге госсоветника (родзю) по представлению Городского магистрата мог направить хатамото приказ совершить харакири. Если приказ выполнялся без возражений, то осуждённому сохраняли честь и объявляли его умершим от болезни, а члены его семьи не ущемлялись в правах наследования.
Вообще, в судебнике того времени правила наказаний для воинской элиты формулировались довольно расплывчато. При вынесении приговоров больше исходили из практики и прецедентов прошлого. Приговор к ритуальному самоубийству считался привилегией, в столице такие приговоры выносились только удельным князьям и хатамото. Вассалам сёгуна более низких рангов (гокэнин) за такие же проступки просто рубили головы. В то же время приказ совершить сэппуку мог отдать и удельный князь любому из своих вассалов. И даже состояние провинившегося влияло на то, как он должен был умереть. Например, небогатые удельные князья с доходом менее 500 коку риса совершали сэппуку во внутреннем дворе тюрьмы Кодэмматё, а те, кто имел более 500 коку, делали то же самое в более комфортной обстановке – в какой-либо столичной усадьбе.
В марте 1784 года хатамото Сано Дзэндзаэмон (доход 400 коку) во время стычки в замке Эдо тяжело ранил младшего советника (вакадосиёри) Танума Окитомо; через 8 дней раненый скончался. За обнажение меча в замке сёгуна уже полагалась смертная казнь, и Высшее судебное присутствие приговорило Дзэндзаэмона к ритуальному самоубийству. Каковое и было совершено в тюрьме под контролем чиновника тайного надзора. Выбрать помощника для отрубания головы после нанесения себе раны князю не позволили – уровень дохода не соответствовал. Поэтому в роли кайсяку выступил тюремный полицейский. Эти детали сохранились благодаря тому, что все участники церемонии сэппуку перед её началом должны были называть свои имена, и они фиксировались в протоколах.
По отношению к низкоранговым и рядовым самураям сословное судопроизводство осуществлялось в целом более строго, чем в отношении высших. Уже в XVII веке убийство безоружного простолюдина самураем тщательно расследовалось и часто заканчивалось обвинительным приговором исходя из принципа равного наказания для обоих участников конфликта. Во второй половине Токугава появились своего рода офицерские суды чести, которые могли вынести свой собственный приговор самураю даже в том случае, если суд не смог доказать его вину.
Девятнадцатого октября 1671 года молодой самурай Адати Тюэмон с тремя приятелями отправился погулять в район Асакуса. Тюэмон служил в охране столичной резиденции удельных князей из провинции Тёсю, которая располагалась в районе Роппонги. Хорошо погуляв и отдохнув в Асакуса, приятели зашли в чайный домик. Перекусили гречневой лапшой и засобирались домой. Рассудив, что путь неблизкий, решили взять лошадей и отдали хозяйке деньги. Посидели ещё немного, а когда вышли, то увидели, что на лошади Тюэмона уже сидит другой всадник. На вопрос о том, что бы это значило, стоявший рядом конюший ответил, что, мол, долговато вы собирались, вот и пришлось лошадку другому клиенту отдать. Адати Тюэмон возвращается к хозяйке и уточняет, получил ли конюший деньги. Да, говорит хозяйка, получил. «Так значит ты, подлец, деньги взял, а лошадь не даешь. Стало быть, деньги всё равно, что украл?» – «Как это украл, когда вас всё нет и нет? Вы что такое говорите?». Надо сказать, что в XVII веке японский сервис был совсем не тот, что сегодня. Хотя в данном случае конюший самураю явно не грубил. Но тот всё равно не выдержал взаимного непонимания и выдал ему несколько крепких тумаков. На скандал сбежались люди и стали уговаривать самурая простить бестолкового конюшего, что тот и сделал, погасив конфликт. Догнал приятелей, которые уже отъехали, и сказал, чтобы они бросили лошадей, коль скоро тутошние люди такие жулики. Тут уже другой конюший, владелец лошадей, начал ругать Тюэмона, в том числе и за избиение коллеги. Терпение самурая истощилось, и он выхватил меч. Ударил конюшего тупой стороной лезвия побольнее, сунул обратно в ножны и предложил друзьям идти отсюда прочь, да побыстрее. Но чтобы выйти из квартала, надо пройти через ворота, которые запирались при малейшей тревоге. Подойдя к воротам, увидели сторожей с палками в руках. «Нам передали, только что в Асакуса был избит конюший, пропустить вас не можем». – «А ты сам-то видел, что говоришь? – «А чего тут видеть, дело ясное, ворота закрыть надобно». – «Да жулик он, твой конюший, и поделом ему досталось, но я его простил». Дальнейшая дискуссия четырех самураев со сторожами ситуацию не улучшила. Всё закончилось потасовкой, которая привлекла новых зевак и желающих поучаствовать. С ними и оскорбленные конюшие подоспели. У второго кроме хорошего синяка на плече оказался и небольшой порез – видимо, его всё-таки задело лезвием. Раненый конюший схватил Тюэмона за рукав, но получил удар рукояткой меча и отпустил. Самураи сумели открыть ворота и вырваться из квартала, но неугомонный конюший кинулся вдогонку и снова атаковал обидчика, теперь уже с палкой в руках. В то время массовые драки горожан были делом вполне обычным, и полиция за это строго не наказывала. Но быть избитым обычной палкой для самурая считалось верхом позора. На тренировках самураи тратили много времени на отработку приёма нукиути. Это когда одним слитным движением вынимается из ножен меч и наносится удар. Вот таким движением Адати Тюэмон и зарубил напавшего на него конюшего. А потом таким же заученным движением протёр меч и бросил его в ножны. Так на почве мелкой ссоры, в которой виновны оба участника, днём и при свидетелях произошло убийство.
Тюэмон пытался бежать. Сначала по земле, потом по воде. Выбросил мешавший ему короткий меч, сбросил верхнюю накидку. Когда окружили, отбивался мечом, но его выбили из рук веслом. В плетеной бамбуковой клетке задержанного доставили к главному дознавателю (ёрики), где он дал письменные показания. Подробности происшествия дошли до нас благодаря этому протоколу. В тот же день задержанного переправили в тюрьму Кодэмматё, где он провёл ночь. На следующее утро снова допросили, уже в магистратуре. Проведя расследование, решили, что Адати Тюэмон лишил человека жизни без достаточных оснований, и должен заплатить за это своей собственной. На уточняющий вопрос судебного секретаря, должен ли приговоренный совершить сэппуку или быть казнен, последовал ответ: «Это не имеет значения». Адати Тюэмон служил провинциальному клану, и его вместе с документами по делу отправили в княжество Тёсю, по месту основной службы. Местный удельный князь мог спасти осуждённого, приказав ему сменить имя и место службы, но не стал; Тюэмон получил от него письмо, после которого убил себя.
————————————
* Ранг ёрики примерно соответствовал должности начальника райотдела милиции с совмещением функций прокурора и судьи того же уровня; досин – старшего оперуполномоченного. Обе должности относились к категории гокэнин – служащих бакуфу без права аудиенции у сёгуна.
** Совещательный орган при бакуфу, куда входили все госсоветники, начальники магистратов и руководитель службы тайного надзора.
Sinoeducator:
В дальнейшем дух и буква токугавского законодательства демонстрировали тенденцию к смягчению наказаний. Причём не только в отношении правящего сословия. В 1742 году при активном участии восьмого сёгуна Ёсимунэ был принят «Кодекс из ста статей» (Осадамэгаки хяккадзё). В нём были отменены самые жестокие пытки и наказания (вырывание ноздрей, отрубание пальцев, опускание в кипящее масло и т. п.), усилена роль профилактических мер. Кодекс устанавливал годичный срок давности за совершённые преступления. Если преступника (независимо от сословной принадлежности) не могли разыскать в течение года, и за это время он ничего не совершал, то освобождался от ответственности. В этом же законе была введена система возврата сосланных на удалённые острова (второе по тяжести наказание после смертной казни). До 1742 года сроки ссылки не устанавливались, она считалась пожизненной по умолчанию. Вместе с тем «средневековая классика» смертных приговоров осталась практически без изменений, что сильно удивляло иностранцев, открывших Японию столетием позже. Когда первый посол США в Японии Гаррис отстаивал право экстерриториальности американских граждан перед японским правосудием, он выдвигал и этот аргумент – законы Японии неадекватно суровы. И приводил в пример почти неизбежную казнь за убийство (для простолюдинов), казнь за кражу десяти рё золотом, казнь за супружескую измену. Японцы требование Гаррриса удовлетворили. А незадолго до Гарриса об этом же писал В.М. Головнин: «В японском уголовном законоположении повелено, в случае запирательства обвиняемого, употреблять пытки самые ужасные, какие только могла изобрести злоба во времена варварские» (Головнин, 1816).
В середине XVII века безработица среди самураев и выбрасывающие людей на улицу пожары резко увеличили число горожан, которым нечего было терять. Они сбивались в шайки и грабили всех подряд, невзирая на ранги и звания. Число разбойных нападений в столице и окрестностях резко возросло, и в 1665 году в полиции было создано специальное подразделение по борьбе с бандитизмом. В 1683 году ему добавили работы, причислив к разбойникам поджигателей, а чуть позднее и профессиональных игроков. Эти три вида преступлений считались самыми опасными, и полицейским, которые ими занимались (като аратамэ), предоставили особые полномочия. Во-первых, они могли совершать облавы и обыски в домах подозреваемых без согласования с государственными советниками. Во-вторых, сами принимали решения о целесообразности применения пыток. В-третьих, имели право убивать задерживаемых во время ареста, если те оказывали вооружённое сопротивление. В отличие от служащих магистрата, като аратамэ могли вести расследование не только в окрестностях столицы, но и в отдалённых регионах. В дальнейшем подразделение по борьбе с самыми опасными преступлениями несколько раз упраздняли и снова восстанавливали. В начале XVIII века в его составе числилось 14 старших полицейских чинов (ёрики) и 40 младших (досин).
Работа у них была непростая. В целях безопасности окружающие столицу земли были раздроблены на мелкие княжества с доходом в 20-30 тысяч коку риса – сёгунат справедливо полагал, что иметь под боком богатых, а следовательно, влиятельных феодалов не вполне разумно. Кроме того, земли даймё перемежались клиньями из владений Токугава и храмов. Наместники повсюду были свои, и преступники этим пользовались. Пограбив во владениях даймё или бакуфу, они укрывались на храмовых землях, и наоборот. Мелкие удельные князья сами не могли обеспечить безопасность, а столичная полиция не имела права вторгаться в частные и монастырские владения – у последних были свои силы безопасности, хотя и очень слабые. Эту проблему решили только в 1805 году, разрешив полиции преследовать преступников на любой территории и убивать при оказании сопротивления. Те в ответ начали объединяться и укрупняться, так что в глубинке работы у полиции всегда хватало.
Что касается бытовых преступлений, то здесь действовали несколько иные правила. Убийство подозреваемого при задержании считалось ошибкой полицейского – человека следовало арестовать и провести дознание по установленной форме, а уж потом решать, что с ним делать. После ареста за ним тоже присматривали, чтобы задержанный не мог себя убить и таким способом уйти от правосудия. Арестованному В.М. Головнину охранники говорили, что «японский закон повелевает им брать все возможные осторожности, чтоб находящиеся под арестом не могли лишить себя жизни» (Головнин, 1816).
Экипировка полицейских того времени приятно удивляет разнообразием орудий для захвата преступников. С невооружёнными простолюдинами всё было более или менее просто – их настигали и вязали специально разработанными для этих целей узлами, так что для этого требовался лишь «полицейский скороход» и хорошая веревка. Надёжность узлов и систем вязки проверяли на уличных артистах со спецподготовкой, умевших высвобождаться из самых сложных переплетений. А вот захват вооружённого самурая требовал специальных приспособлений, и они были изобретены.
Кусари рюта представлял собой металлический якорь с тремя заострёнными концами на длинной металлической цепи – чтобы нельзя было перерубить мечом. Его бросали в преступника, и когда концы впивались в тело, рывком валили на землю.
Дзиттэ – металлический штырь длиной от 30 см до метра, с рукояткой и отходящим от него прямоугольным крюком в виде перевёрнутой буквы «Г». Этим крюком захватывали меч и выбивали его из рук нападавшего. После этого с помощью дзиттэ можно было атаковать и наносить основным стержнем множество разнообразных ударов. В эпоху Эдо только полицейские имели право ношения этого оружия, поэтому оно служило ещё и статусным опознавательным знаком для представителей закона.
Против вооруженных преступников часто использовали цукубо – Т-образный бамбуковый шест с длинной рукояткой. Его конечная Т-образная часть была утыкана острыми шипами, которыми преступника цепляли за одежду и валили на землю. Длинная рукоять держала обладателя цукубо на расстоянии 2-3 метров и не позволяла достать его мечом. Сбив преступника с ног, его шею прижимали к земле с помощью сасумата – такого же длинного шеста, но с рогатиной на конце. Тоже с расстояния в пару метров, поскольку руки задержанного ещё свободны, и в них мог быть меч.
Непосредственный захват вооруженных преступников выполняли оперативники досин вместе со своими квартальными помощниками; дознаватели ёрики участия в оперативных действиях не принимали, но на важных операциях могли присутствовать. Формально обе полицейские должности не передавались по наследству, однако на практике наследование имело место. Отцы заботились о том, чтобы их сыновья с детства овладевали необходимыми приёмами и навыками, и по достижении определённого возраста они часто оказывались самыми подходящими кандидатами на освободившиеся должности. Да и характерная для эпохи преданность семейному делу играла свою роль. Поэтому даже если пост начальника Городского магистрата доставался не особенно толковому удельному князю или хатамото, на борьбе с преступностью это сильно не сказывалось.
Служба в Городском магистрате хорошо оплачивалась – ёрики получал 200 коку риса в год, а досин 12 коку и ещё пять годовых норм риса на иждивенцев***. Кроме того, влияние и полномочия полицейских чинов приносили им солидный дополнительный доход – удельные князья, заботясь о безопасности своих столичных усадеб, делали им регулярные подношения, сопоставимые с основным жалованьем. Так же поступали купцы и состоятельные горожане. Все ёрики и досин селились в одном районе, в самом центре столицы, рядом с мостом Нихонбаси. Первым полагались просторные усадьбы площадью по 300 цубо (1000 квадратных метров), вторым – по 100 цубо (более 300 кв.м.).
Состоявшие на государственной службе ёрики и досин со своими тайными помощниками составляли закрытое профессиональное сообщество и общались в основном между собой. Причина заключалась в определённом отчуждении со стороны воинской элиты. В самурайской среде многие считали, что обращение оружия против преступников и постоянный контакт с ними так или иначе задевают идеалы кодекса чести и не вполне соответствуют предназначению настоящего воина.
Служба в Городском магистрате требовала хорошей физической подготовки, владения всеми видами единоборств и воинскими искусствами, но основная работа полицейских двух основных рангов заключалась всё же не в боевых схватках, а в приёме и разборе исковых заявлений от горожан. В 1718 году жители Эдо подали в три работавших тогда столичных магистрата 47 731 судебный иск (Танно Акира, 2010). Подавляющее большинство заявлений (70%) составляли претензии по неисполнению долговых обязательств. Разделив эту цифру на три, получаем почти 16 тысяч исков на каждый магистрат – это более 43 заявлений ежедневно, включая выходные и праздничные дни. Хозяйственная активность жителей Эдо в начале XVIII века и их вера в справедливое рассмотрение дела в магистрате впечатляют.
Однако арбитражные функции оказались тяжёлым бременем для казны, и в следующем 1719 году бакуфу упразднило третий, Внутренний филиал Городского магистрата. Одновременно вышел указ о том, что гражданские споры хозяйствующих субъектов должны по возможности решаться с помощью гарантов и мировых соглашений, без обращения в органы дознания. Указ подействовал, потому что через сто лет очевидец свидетельствовал: «В тяжебных и спорных делах японцы большей частью разбираются посредниками, самими им выбранными; когда же посредники не в состоянии будут их помирить, тогда уже прибегают они к суду» (Головнин, 1816).
————————————-
*** На каждого иждивенца полагалось 0,9 л риса в день на мужчину и 0,54 л – на женщину (выдавалась годовая норма).
Навигация
Перейти к полной версии