Простите меня за то, что я был, а вы не были в Японии.
Страна напоминает новый только что распакованный телевизор.
В магазинах именно та музыка, которую я люблю. Страшная жара и духота, но только на улицах. За любой дверью прохладно. Слова: "Нельзя ли подогреть пиво - у моего друга болит горло", поставили официанта в тупик навсегда. В жизни не видел таких растерянных людей.
Машины, как люди, разные все. Мотоциклы и грузовики красивы сильной мужской красотой, блестя никелем, как потом.
Сусичная - это закусочная. Суси - это закусочки на блюдечках, но об этом потом.
Когда входишь в гостиницу, во-первых, всюду двери открываются сами, все служащие, стоящие, бегущие, идущие, кланяются и говорят "Good afternoon", и ты им говоришь что-то типа "Эскюз ми". А когда входишь в кафе, официанты и повара страшно кричат "Добро пожаловать!" Они криками приветствуют входящего.
Новая страна. Иду и думаю о том, что проиграть войну не главное, главное - кому. Это очень, очень важно - выбирать себе победителя. И после того, как вы побеждены, он сам устраняет ваших правителей. Его лучшие умы разрабатывают для вас форму правления и образ жизни. Снабжает вас самым необходимым - и вы начинаете. Конечно, можно быть японцами, но ей-богу, не обязательно. От нации, невзирая на гордые вопли, мало что зависит. Я видел три вида немцев. ФРГ… ГДР…
А когда летишь из Шереметьева во Франкфурт - полный самолет нашими колхозниками в мятых костюмах, шляпах, в платочках, хустынах, вязаных кофточках и восходовских сандалиях на черных мозолях, с отечественной хмуростью и подозрительностью: "Зигфрид, иди-ко сюды. Та дэ ж ты сховалась, Эльза?"
Три вида немцев. Три вида корейцев. Два вида армян. Как и русские, приезжающие к аннам из Парижа, кладущие руку на наши перила после некоторого раздумья.
Но ничего, мы идем своей дорогой. Вернее, мы где-то рядом со своей дорогой. И пытаемся попасть, мучительно целясь. В конце концов, не так важно, что есть в магазинах, хотя это главное. Важно, какие лица у населения. Когда ни одного плачущего, ни одного хмурого лица за 7 дней непрерывных хождений, ни одной драки за много лет, такое количество подозрительно счастливых японских лиц. Конечно, это раздражает.
Кстати… В Москве в Одессе, Ильичевске появилось много машин, где наши люди сидят справа. Это они… Машины шести и семи лет по 200-300 инрублей - то есть иных рублей. Один наш купил за 70 рублей, выволок на буксире - завелась. 30 рублей отправка до Ильичевска.
- Спасибо Горбачеву! Мы там все с циркачами и моряками пили за его здоровье. Только не дай бог ему остановиться. Всем гроб! Мгновенно. Как на лету. Как в драке. Вперед. Сзади мы были. Вперед. Землю раздать. Заводы раздать. Все, что берут, раздать. Хуже не будет. Хуже не может быть. С бандитами - железной рукой. Честным - свобода. Кто работает, тому свобода: расти, торгуй, выезжай, приезжай, зарабатывай, строй, вкладывай. Как сказали нашему в Америке: "Я вам плачу 10 долларов в час. Хотите - работайте 8 часов, хотите -10, хотите -12: ваше дело".
Япония - только повод для тяжелых раздумий.
Огромный аквариум на вечерней улице, светящийся, успокаивающий. Рыбы с человеческими лицами. Молчаливые, озабоченные. Здание, опоясанное зеркальными галереями-эскалаторами. Мусорные машины со светящимися сзади транспарантами: "Извините, идет уборка мусора".
Двери в квартирах металлические. Вода в унитаз после спуска заливается через кран сверху, крышка бачка в виде раковины, и ты моешь руки водой, наполняющей бачок.
Сзади в номере машины цифры мощности двигателя. "Не уверен, не обгоняй…"
Вы просрочили визу. Забыли, прозевали. Клерк извинится, возьмет паспорт сам, обойдет все кабинеты и вернет паспорт с благодарностью. Конечно, это издевательство над советским человеком.
Из тысячи машин в пробке ни одна не заглохла.
Попросили тут наши молодого японца сбегать за водкой:
- Не могу, мне нет восемнадцати.
- А ты скажи, что тебе двадцать.
- Как?.. - И человек впал в глубокую растерянность.
Рассказы бывших в Японии заканчиваются одинаково: "Э… да что говорить…"
Черт! Мосты какие-то километров по пять через залив. Скоростные дороги над головой.
А на рынке, э… да что говорить! Крабы, креветки, икра красная подносами, рыбы свежие во льду, грибы любые. А тут же тележка с крыльями над головой, откидными стульями и котлом. А в котле суп с дико вкусной рисовой лапшой, креветками, устрицами, кальмарами и всем, всем, всем. Японцы едят не избранные места, как мы, а всё!
Я это пишу в Одессе, которая приветствует всех приезжающих переходящим поносом, бурными отравлениями и вспоминаю суси: колбаски риса с сырой рыбой, с сырой каракатицей, разными соусами и горячей водочкой сакэ, к которой быстро привыкаешь. Э-э, да что говорить!
Капитализм отличается от социализма просто: чем сильней жара, тем холодней пиво. У нас с повышением температуры пиво становится теплей и исчезает при плюс 18.
К пиву у них полоски 5х5х100 вяленого минтая, залитого голландским сыром. Кто не ел, может представить, кто не может представить, не надо. Электричка из Токио в Никко на один час сорок превращается в ресторан. Снуют официанты, наливают, ставят, сменяют. За окном зеленый рис переливается, как женский волос. Едешь и думаешь о нас все время. Когда еды много, привыкаешь мгновенно и перестаешь замечать. Никакой благодарности.
Возвращаясь из Йокогамы, мы попали в пробку длиной 12 км. На втором этаже в бетонном желобе на высоте 5 метров (где-то впереди кран упал, что ли). Мы стояли 3 часа. Сидеть было все тяжелей, под машинами появились первые лужицы, деться некуда, сойти вниз нельзя, в нашей машине еще две женщины. Я, напевая, двинул в сторону, пристроился за огромным грузовиком, якобы посмотреть, где мы стоим. Тут вся колонна и тронулась. А я только приспособился и вижу - мой-то грузовик стоит. Водитель подмигивает мне в боковое зеркало:
- Плиз, мистер, плиз.
Сзади огромный хвост, сигналят, и я уже не хочу ничего, а только домой, в мат и ругань, где я привык.
"Специарист по юрмору". Да "юрмор", большой всесоюзный "юрмор". "Уз оцень наоборот вы зивете: леса много - бумаги нет, земли много - хлеба нет, морей много - рыбы нет. А у нас земли мало, а еды много, лесов мало, а бумаги много".
Между прочим, на перронах отмечено, где какой вагон останавливается. В универмагах тысячи продающихся кондиционеров и вентиляторов гонят воздух на улицу. Во-первых, видишь работу, во-вторых, прохлада под ними. На старом месте построили новую страну. Мы на новом месте умудрились сделать наоборот.
Я очень обижен на свою страну. Она унизила меня, сделав неполноценным и недоразвитым, с раскрытым ртом глядящим на еду и поезда, извиняющегося контролера, поющую молодежь. Я не могу простить свой раскрытый рот, свой дурацкий вид.
Я люблю свою страну, как любят мать, сделавшую меня - умного и талантливого, придурком, расспрашивающим о самом простом: куда девается непроданное мясо, почему зеркало в ванной не запотевает? Я очень обижен на свою мать, сделавшую меня ленивым, невоспитанным, не говорящим, не поющим, неверящим, циничным и убогим.
Ходим мы с Родиной-мамой, двое нищих откуда-то из шестнадцатого века, из времен каких-то непрерывных и разрушительных войн, где до сих пор… Где до сих пор.
И, как последние эгоисты, думаем только о себе.
