Раз уж пошли армейские байки, расскажу, как мы на Новый Год протаскивали водку в казарму.
Я служил связистом под Москвой, за Химками, и нас достаточно часто кидали на объекты в Москве – возьмут взвод, в КАМАЗ, на объект, и вечером в расположение части.
И на совещании сержантов – командиров отделений - было решено, что тот взвод, который в предновогоднюю неделю окажется в Москве, обязан притарабанить водки на всю роту. Боевая задача, так сказать. Честь её выполнять выпала нам. А боевая задача есть боевая задача. «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва», как сказал известный герой, и мы, конечно же, не могли посрамить память отцов и дедов…
Технологию продумали заранее. Солдатский «доппаёк» на выезде в город (из того, что можно купить вкусненького «гражданского» на минимальные солдатские деньги) тогда представлял собой пакет молока – или кефира, кому что больше нравится – и сладкую булочку. Иногда – мороженое. Но молоко было обязательно, уж не знаю, почему.
И вот мы порешили, что каждый выпивает пакет молока из мягкого полиэтиленового пакета, пакет ополаскивается водой, а потом в него заливается ноль-пять водки. И отрезанный уголок туго завязывается. А потом пакет кладётся под шапку, благо морозы тогда стояли нешуточные, и мы почти все ходили с опущенными ушами. Так что выскользнуть это дело не должно было.
Вся рота скинулась, были выделены деньги, в том числе и на покупку молока, чтобы по-честному.
Всё сделали, как полагается. Сержант перед погрузкой в КАМАЗ на обратном пути проверил, чтобы у всех шапки сидели на голове естественно. Двоим даже пришлось для этого распороть «зашитые» уши – мы тогда были уже «черпаками», отслужившими год, поэтому позволяли себе немного пофорсить. Это доказывает то, что все очень серьёзно и ответственно относились к выполнению поставленной задачи.
Подъезжаем к части. КАМАЗ останавливается на посадочной площадке.
Надо сказать, что наших отцов-командиров мы никогда не считали дураками, поэтому знали, что перед Новым Годом нам предстоит конкретный шмон. Расстегнуть бушлаты, снять ремни, попрыгать – это минимум, на который мы рассчитывали. Кабельщики возят с собой кучу барахла – и всё это барахло скрупулёзно досматривалось. Ну конечно же – ведь наши командиры сами когда-то были сержантами и курсантами, и так же, как мы сейчас, правдами и неправдами протаскивали – или пытались протащить – в казармы спиртное. Так что весь накопленный Советской Армией опыт был на их стороне. Хотя мы и надеялись на то, что наше ноу-хау в их практике пока не попадалось.
Но нас ждало самое худшее.
Звание, фамилия и должность самого худшего были: майор Муляр, зампотылу. Человек одиозный, известный многими крылатыми выражениями, с рядом из которых я до сих пор шагаю по жизни.
Когда нас, желторотых новобранцев, только привезли в часть, он встречал нас на плацу. И, вышагивая перед строем, громогласно вещал:
- Меня зовут майор Муляр. Муляр – по-украински «каменщик». Не Мюллер, а – МУЛЯР! Хотя многие в этой части вам скажут, что лучше бы вы служили у Мюллера!
От него же я услышал замечательные фразы: «Главное не то, чтобы солдат всё сделал, а чтобы солдат за%?ался» и «Солдата, куда ни целуй – везде %опа».
Ещё у нас были так называемые «кирпичи майора Муляра». Он где-то по-хозяйски натырил или выменял кубов тридцать белого силикатного кирпича, который гнил под рубероидом в расположении части, в ожидании того сладостного момента, когда из него, наконец-то, будет создано нечто, призванное нести радость людям. Злые языки говорили, что кирпич этот гниёт уже лет пять, и его единственное предназначение – наказание солдат.
Каждую весну и осень майор Муляр выбирал особо непонравившийся ему взвод и ставил задачу: за воскресенье перенести кирпич с одного места на другое. Недалеко, метров сто, но этого хватало, чтобы все солдаты взвода честно исполнили первый постулат майора Муляра. Было ли на улице слякотное осеннее или солнечное весеннее воскресенье – было одинаково обидно заниматься этой никому не нужной хepнёй.
Пардон, я отвлёкся.
Так вот, у майора Муляра было ещё одно замечательное (с точки зрения командования части) свойство: он окончанием спинного мозга чувствовал «залёт». Можно было проскочить мимо ротного, мимо начштаба, мимо всех прапоров вместе взятых. Но если ты замыслил недоброе (опять-таки, с точки зрения командования части), то майор Муляр раскалывал тебя сразу, даже не глядя в твою сторону. Уж не знаю, какую сигнальную систему он задействовал, но факт остаётся фактом.
Именно он и встречал нас в тот день по приезду с объекта.
Те, кто сидели у заднего борта, выдохнули: «Муляр!..» - и этот ужас прошелестел под тентом КАМАЗа, как сень смерти… Пара человек чуть не хлопнулась в обморок. Но советский солдат всегда умел перебороть в себе страх и проявить чудеса мужества в тяжёлый момент.
Мы ссыпались с КАМАЗа, который величественно удалился, обдав нас на прощание выхлопом соляры. Ему было не до наших проблем.
«Взвод, в шеренгу по одному – СТАНОВИСЬ! Рррряйсь! Сиррррнааа! Тарщ майор, такой-то взвод такой-то роты прибыл с объекта такого-то. Происшествий нет. Замкомвзвода – сержант Такой-то!»
«Вольно!» - и майор Муляр пошёл вдоль строя. Он ведь определённо что-то чувствовал – он даже не повернулся в сторону сложенного рядом барахла, которое мы с собой привезли. Он медленно шёл вдоль строя и просто смотрел в глаза. Каждому. Я долго помнил его взгляд. Пару раз он даже снился мне, этот взгляд, но потом подсознание поставило блок на это воспоминание как слишком опасное для психики.
Он прошёл перед строем, потом прошёл сзади; подёргал ремни для порядка. Надо отдать должное проницательности этого человека: он не заставил нас расстегнуть бушлаты, не заставил прыгать. Он ЗНАЛ, что «залёт» – не здесь.
Потом он опять встал перед строем и долго молчал. Мы старались не дышать. По-моему, это была самая мёртвая тишина, которую я слышал в своей жизни. Водка у меня на голове, под шапкой, вдруг сделалась горячей.
Потом майор Муляр опять подошёл к строю и остановился перед Серёгой Лопатенковым, который стоял рядом со мной.
Лопатенков был известным на всю часть правдолюбцем и правдоборцем, который прославился тем, что, ещё будучи «духом», в ответ на вопрос нагрянувшего в столовую с проверкой замначальника управления «А что, бойцы, хорошо ли вас тут кормят?» под общий хор «Так точ, тарщ ерал-йор!» взвился со своего места за столом и сунул в нос генералу осклизлую полуразложившуюся картофелину: «Да вы сами посмотрите, товарищ генерал – разве же можно ЛЮДЯМ такое есть?!!» Это был первый случай «губы» в нашем призыве. Естественно, когда генерал уехал.
Майор Муляр пристально посмотрел Лопате в глаза – долго, очень долго! – потом поднял свой взор чуть выше, в область кокарды, и сказал: «Лопатенков! Шапка!»
По-моему, у кого-то в этот момент зажурчало…
Лопата, к счастью, всегда умудрялся сохранять абсолютное спокойствие в абсолютно безвыходных ситуациях:
- Что – шапка, товарищ майор?
- Шапка у солдата должна быть на два пальца от бровей, а у вас как?!! Рано дембелюете, товарищ солдат!
И тогда Лопата сказал такое, чего не сказал больше ни разу за всё время службы - ни до этого случая, ни после. Вообще, с точки зрения командования он был очень конфликтным солдатом: всегда старался не то, чтобы оспорить приказ, но докопаться до его сути, понять – а нельзя ли сделать как-нибудь по-другому, проще и естественней. За что и гремел на кичу раз в два месяца.
Но в этот раз рядовой Сергей Лопатенков сказал: «ВИНОВАТ, товарищ майор!» - и поправил шапку.
Майор Муляр остался доволен. Однозначно, ему польстило то, что Лопата не стал пререкаться. Возможно, в тот момент он даже подумал, что ему удастся сделать из рядового Лопатенкова приличного бойца Советской Армии. Правда, за оставшийся до дембеля год нашей службы он неоднократно имел случай убедиться в бесплодности того своего предновогоднего ощущения.
Как бы то ни было, он отошёл назад, ещё раз пробежал взглядом по нашему строю и скомандовал: «Взвод! Напра-ВУ! В расположение части – шааам… МАРШ!..»
Мы шагали так радостно и слаженно, как не шагали на строевых смотрах. Души наши пели в унисон. Именно тогда я почувствовал себя частицей Великой Советской Армии, я растворился в ней и перестал быть «Я» – я был СОЛДАТОМ В ОБЩЕМ СТРОЮ, выполняющем одну общую задачу.
А та водка, которую мы пили на тот Новый Год, последний мой Новый Год в Советской Армии – была самая вкусная.
Vladimir Marchenko © 2008
