Вот, кстати, еще один образчик Алексеевского перевода:
МОЯ ИСТОРИЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ ЛЯО ЧЖАЯ К СБОРНИКУ ЕГО НОВЕЛЛ
«В лианы одетый,
Плющом опоясан» ,
«Владетель трех родов» , раз вдохновившись им, творил свою «Тоску» .
«Бык-демон
бог-змея» —
их «с длинными ногтями субминистр» воспел в стихах: он страстно их любил!
Они «свирель небес» в себе воспели, не выбирая сплошь приятных слов — и в этом правда их!
Я, скромный Сун, — заброшен, одинок; мерцаю, как светляк осенний... И с бесом Ли, и с бесом Мэй за свет придется спорить мне... Пылинка только я : галопный бег коня ее взметнул... Бес Ван, бес Лян смеются надо мной...
Талантом я не схож с былым Гань Бао ; но страсть люблю, как он, искать бесплотных духов. И нравом я похож на старца из Хуанчжоу ; как он, я рад всегда, коль люди говорят о бесах...
— Однако, слыша подобные рассказы, я беру в руки кисть, повелеваю ей писать: получается целая книга...
Проходит еще некоторое время, и люди одних со мною вкусов со всех сторон присылают мне с почтовою оказией свои записи. Вещи любят собираться — и у меня стало накапливаться таких записей все больше и больше.
А вот что надо отметить при этом из ряда вон выходящее:
— что человек живет не где-нибудь, а средь культуры нашей, но будут с ним дела страшней, чем в той земле, где волосы срезают ; что брови на глазах — совсем как у людей, а чудеса быть могут с человеком куда противу стран, где в воздухе летает голова .
Дав резкий взлет такому исступленью, безумец я — то трудно отрицать; навек уйдя душой разверстой вширь, глупец я, вот и все: как это замолчать?
— Ах, эти ясные, как плоскости, люди!.. Еще бы они не стали надо мною трунить!
Однако ж, слушайте:
— На перекрестках улиц Патриархов наговорят ведь так, что заплывает слух .
А вот
тот человек, что, помните, на скалах стоя, о трех своих рожденьях услыхал: он понял хорошо всю карму прежнюю причины !
— Выходит, что иные, от всего свободные речи нельзя целиком отвергать из-за того только, что их произносит тот или иной человек.
Я, Сун (Сун-лин) был в возрасте, когда у нас, как говорится, «вешают у косяков лук» . А мой покойный отец видел вот какой сон: будто какой-то больной, исхудалый Гаутама , с обнаженным плечом , входит в спальню. На сосце его груди был налеплен пластырь, круглый, как медная деньга. Отец проснулся: я, Сун, родился... И действительно, как раз на этом месте у меня черная родинка...
Далее скажу: с детства я был тощ и много хворал. На долгую жизнь мою рассчитывать было нечего.
— И в доме тоскливо-безлюдном я стыл в безотрадности, словно буддийский монах; а кистью и тушью, как вол и соха, поработав, я видел, что в чашке монаха — угрюмо-пустые гроши.
— И тогда, почесав в голове, я говорил себе: уж не был ли я в прежнем своем рождении тем самым «севшим лицом к скале» человеком?
Ведь, право ж,
— причина рождения во мне протекает в земное, и я не зачал воздаянья ни здесь, на земле, ни у дэв...
И вот —
весь в вихре я несусь и падаю за землю; цветок, попавший в хлев, теперь поганый — я!
— А шесть живых миров так беспредельны, так необъятны, что разве скажет кто-нибудь мне: не может, мол, этого быть?
Все, что я могу делать, это вот:
— в эту полночь, звездами мерцающую; при свече, что к узору нагара стремится; кабинет неуютный мой воет и свищет, и стынет мой стол: не лед ли он, право?
Я соберу ряд шкурок драгоценных и шубу сделаю из них... Всю сдержанность презрев, я буду продолжать ту «Книгу о таинственных созданьях»...
Дам плыть вину я в чарке белой, а в руки кисть возьму, и что ж? — Ведь выйдет только книга «злобы одинокой» ...
— Вот на что уходит мое вдохновенье! Стоит, право, пожалеть! Одно горе.
— Пугается инея зяблая пташка; к дереву жмется — тепла никакого...
Плачет на месяц осенний цикада; к раме прижавшись, греет себя...
— Тот, кто поймет меня, где он?
Не там ли: «в зеленом лесу и в черных заставах» , о которых пел поэт?
Писал весною, в год цзи-вэй , при императоре с девизом Канси ученый Лю-цюань .
Примеч.
«В лианы одетый...» — одежда горного беса; воспевается в одной из «Девяти песен» поэта Цюй Юаня, создавшего в китайской поэзии новую живую эру (IV в. до н. э.) [108].
«Владетель трех родов» — Цюй Юань, заведовавший при царстве Чу генеалогическими документами трех родов, родственных царствовавшему.
«Тоска» — поэма Цюй Юаня.
«Бык-демон...» — из сюжетов поэта Ли Хэ (IX в.).
«С длинными ногтями субминистр» — Ли Хэ, блистательный поэт-экспромтист, отличался тонкою талией, сросшимися бровями и длинными ногтями. Писал стихи с такою стремительностью, что даже знатоки этого дела отказывались верить, пока не убеждались воочию в его исключительном даровании. Сюжеты брал из совершенно необузданной фантазии.
«Свирель небес» — поэзия сверхчеловека в притчах мистика, философа и поэта Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) [49].
Не выбирая... приятных слов — слов чествования героев, о которых говорят даже классические оды «Книги песен» («Ши цзин») [4].
И с бесом Ли... — из преданий об алхимике III в. Цзи Кане, который, видя перед собою ночью беса, проделывавшего разные штуки, задул свечу и сказал: «Мне стыдно спорить за ночной свет с бесом Ли или бесом Мэй».
Пылинка только я — из мечтаний и притчей Чжуан-цзы, говорящих о мгновенности и незаметности нашей жизни на земле.
Бес Ван... — из исторических анекдотов, смешивающих действительность с самой необузданной фантазией. Обедневший сановник решил заняться мелкой торговлей. А бес тут же захлопал в ладоши: до чего-де спустился властитель людей, строгий конфуцианец! Тот от омерзения к насмешке прекратил все попытки поправить дела, предоставив судьбе делать с ним, что ей угодно.
Гань Бао — писатель IV в., занимавшийся причудливо-сверхъестественными сюжетами, автор книги «О поисках духов».
Старец из Хуанчжоу — знаменитый поэт и эссеист XI в. Су Ши (Су Дун-по) [113]. Любил, чтобы ему о чем-нибудь рассказывали. Когда собеседник затруднялся, он велел говорить про чертей. Если и этот сюжет оказывался не под силу, Су говорил: «Да ври же что-нибудь!»
В той земле... — В древнем Китае рассказывали с ужасом об этом обычае (бритых монахов еще не было), наравне с татуировкой.
Куда противу стран... — из фантазий древнего Китая о далеких странах, где творится неслыханное. До сих пор на рынках Китая продаются народные картины, иллюстрирующие эти фантастические рассказы.
Улица Патриархов — название одной из улиц на родине Конфуция; здесь — улица вообще.
Тот человек... — из буддийских фабул, повествующих о молодом чиновнике, зашедшем в монастырь, где ему приснился сон: старый монах под Лазурной скалой дает ему свечу, которая еле курилась, и говорит: «Вот вам свеча вашей жизни; пламя в ней еще есть, а вы уже прожили три жизни».
«Вешают у косяков лук». — В древнем Китае у ворот дома, где родился мальчик, вешали лук со стрелами.
Гаутама — Будда; здесь — монах.
С обнаженным плечом — жест буддийского монаха, высвобождающего руку из-под одеяния для сложения ее с другою в набожном приветствии.
