Он не вернулся в родные места. Пришлось ехать в Шу, где он и умер.
В связи с этим вопрос. В первом четверостишии и первых двух строках второго вспоминает свою молодость, проведённую в Цзяннани.* А в заключительном двустишии? Очевидно, что оно написано не в Цзяннани, раз он её
вспоминает, и не в молодые годы, но и не старые – раз говорит, что
до седин не возвратился бы, значит, ещё не седой. Тогда где? В Сычуани? Но в Сычуань он попал лишь в 897 году, когда ему был 61 год, т.е., седина-то должна была бы уже появиться… И не странно ли, что он – скиталец! – говорит о
весёлой жизни?
В общем, как я и говорил вначале, заключительные две строки мне не совсем понятны. Но если их, (если так можно выразиться),
обратить в будущее, не станет ли от этого перевод более правильным? Или тогда дайте свой вариант.
И ныне всё вспоминаю весёлую жизнь, что была в Цзяннани,
В то время был молод, ходи́л я в тонких весенних рубашках.
Верхом на лошади, у моста́ остановлюсь, бывало,
А терем красных рукавов меня уж зазывает!
За ширмой бирюзовой – складной, золочёной –
Напившись пьяным, ночевал среди цветов я.
И если сейчас ветку в цвету вновь повстречаю,
Домой, до седин, клянусь я не возвращаться!
* Хотя, если судить по тому, что мне удалось найти в интернете, попал он в Цзяннань лишь в 887 году, т.е., в возрасте 51 года. Если это молодость, то, что тогда зрелость? 
