Автор Тема: Грант Грантов "Доктор Ван"  (Прочитано 12508 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Грант Грантов "Доктор Ван"
« : 14 Июля 2011 23:32:41 »
«Дождь проницает скрытое, но обходит стороной открытое.
Откройте же тайное и скрытое,чтобы не промочить его...» «Книга Сумерек»

1.
Доктор Ван почти пришел. Деревушка была живописнейшей, синей. А если всмотреться – сиреневой даже. Почти фиолетовой. Как название знаменитой английской рок-группы. Deep Purple. Это из-за бамбука. Тут растёт такой особый фиолетовый бамбук. А восходы, спросите вы? Конечно, зелёные. Как надо. И красные закаты. Поэтому м называются – Красные горы. Тут всё «по канонам Шень-Цзуна» (1).

Ради этого стоило карабкаться столько времени. Да что там карабкаться – кто-то давно проложил каменные ступени, просто поднимать ноги. Шаг здесь, шаг там. Хорошо, что он рано вышел из дому – сначала до полицейского комиссариата, что в облезлом жёлтом, доставшемся от французов колониальном здании, для разрешения на въезд в заповедник,
потом на маршрутку, сейчас они все коммерческие стали, говорят, эту линию откупили корейцы, будь они не ладны, опять демпингуют, а потом, как положено, час сорок по узкой тряской дороге к Красным горам.
 
На конечной – слезть – там направо Институт переводчиков, таким оазисом в бурлящей и клокочущей деревне, сразу видно – учатся дети богатых, а налево - знаменитая на всю округу лапшевня – двести видов лапши – и немного передохнуть, поесть. Как говорится, идёшь в горы, «заправь живот».

Вот и не зря, выходит, мучился – в городе теперь такой лапши нет, ремнями, как пояс древних воинов в годы Ин-Цзун(2): «…нарезанная сильно и ровно, об стол оббитая сильно, руками над головой растянутая мощно, на пару дошедшая точно, красным перцем приправленная на совесть, тёмным кунжутным маслом политая щедро, белым уксусом сдобренная сильно, снизу – мясо с морковью, сверху – имбирью…» Такую от этих мест за сто тысяч ли(3) не найдёшь. Перемешаешь раз с ослиной печенью, запах вдохнёшь - и дух вон из тела. Минут на двадцать, двадцать пять. И пиала с мутным пахучим отваром из теста взгляд прикует - не оторвёшься.

Потом капнешь туда пару-тройку булек соевого уксуса, палочками подцепишь, голову наклонишь, провернешь два раза, или три, и эту горячую массу, сколько сможешь, втянешь в рот.

Имбирь в нос ударит, уксус прошибёт до центра стопы, соя соленая продерет капитально, до центра ладоней, перец все нутро и годы сожжёт от паха до макушки, и снова - человек. И скинул лет двадцать. И продолжаешь его «делать», человека этого – выдавливать из себя раба, изнурять великими упражнениями, в грозу читать древние книги. И почитать всех, кто старше тебя. И познавать великую тройственность – «Земля, Небо, Человек». И знать, что не зря живёшь, и умрёшь не зря. И не бояться – быть готовым к «белым одеждам», всегда и везде.

А за соседним столом - девочка с черными волосами деревенская, под каре постриженная, молчит, смотрит своими большими чёрными круглыми глазами, размером в один чи(4) прямо в твои, улыбается и молчит, и думаешь – нету у тебя никакой жены, всё это сон, и не было никогда, а есть только южные Красные горы, бирюзовое это небо, как тибетский лазурит, янтарное это солнце, прозрачная эта каноническая лапша и она - белозубая, чернобровая, гибкая, тонкая и смеётся звонко-звонко так, словно фея в горах играет на цине(5) – высоко-высоко, на освобождённой ноте.

И отвар допьешь и протрезвеешь. И всё у тебя есть. А еще - работа и этот вызов, странный. Сказали – «живая язва», не открытая там, не «свежая», или как-там-ещё, а - «жи-ва-я». Так употребили три иероглифа. Ладно, поедем, посмотрим, братишки. Или, вернее, «поглядим».

3.
Ван уселся в деревянный короб на трех колесах – два сзади, один перед рикшей, резко и немного даже эмоционально после горячей лапши постучал в прорезь окошка, сунул небритому и взъерошенному водиле – видимо из потерявших в этом году работу, они всюду сейчас - пять юаней, одной купюрой. Тот честно сдал два. Знает – не иностранец, много не возьмёшь. Деньги новые, это хорошо, возможно, будет удача. Есть такая примета.

Это бог знает где. Проедешь Тхайи Гун – место курортное, санаторий, разврат там один – потом до разрушенного цементного завода, заброшенного, где по ночам странные огоньки и какая-то женщина повесилась в прошлом году, но говорят, всё ещё никак не умерла - там еще иногда кино про войну снимают с японцами, сороковые года, так никакие декорации не нужны, и сколько можно - вверх. А потом трехколесник это фанерой оббитый – всё, встанет - уклон не берет. Да, говорят, и джип - тоже – там и дороги-то дальше никакой нет. И вправду сказать, куда там делать дорогу. Только. В правду сказать, в никуда.

И только пешком, вот по этим самым ступенькам. И все время - прямо вверх. Не ошибёшься. Там и людей –то обычно нет - слева обрыв, справа лес, тропа все время только вверх, и лишь иногда встретишь, бывает, какого-нибудь торопливо сбегающего с горы худого загорелого монаха с отрешённым или, наоборот, озабоченным, лицом, или пару-тройку решивших прогуляться влюбленных пар. Либо неверных жён и мужей. Бывают, правда, крестьяне, из местных, но редко - живут они на по западной левой стороне, там, где пропасти врастают в горы, как грибы юньнаньские, и, конечно, не любят ходить взад-вперед – за день и так нагуляешься, что ноги не гнутся – вверх в полу приседе, вниз – согнувшись, чтоб не слететь туда, где ни один черт не соберет костей, что поясницу не разогнёшь. И одно удовольствие – лечь у горной печки сухой, только не перетопить, и набить трубку опиумом, старую, медную, от деда перешедшую, и уйти – прямо в рай, опиумный, где золотые колесницы и Император, что ждёт тебя, своего верного поэта, и читать ему стихи, всю вечность напролёт, и знать, за это Он когда-нибудь заберёт тебя в свой сон, как придёт время. И летать, по миру, никуда из хижины своей прогнившей, протекающей, прокуренной, не выходя, и летать. И не бояться больше чертей, никаких.

С чертями тут всё хорошо, нормально всё. Тут школа одна, на все горы, средняя, Ван в «Вечерней наложнице» прочёл, так вот, начал как-то учитель урок, книгу открыл, а страницы все – чёрно-синие, ни одной буквы не видать и запах красного сандала по всему классу, терпкий, горький, берущий за душу. И что ему дети говорят, не понимает. А что он говорит, не понимаю они, никто. То есть схватывают смысл слов, сначала, а в предложение они не вяжутся, и знаками графическими не записываются, полный ступор и конец. Вот и переспрашивал тридцать раз, почему надо шторы задернуть, потерялся совсем. А было надо – солнце здесь злое, яркое, такое красное, что пости синее, как расплавленная сталь, и с середины мая до середины октября кто с открытой головой пойдет, точно от удара погибнет. Наверху, у самой высокой Красной горы – называется огненная, плюс семьдесят по Цельсию, замеряли американцы, а внизу – всегда плюс пятьдесят. Ночью, правда, хорошо, до сорока, так что, хоть и спишь в поту, но заснуть – можно, а вот днём – никогда. А с середины октября до середины мая – то же самое, только минус – моча замерзает на морозе, до земли не долетев, и когда идёшь по маленькому, рядом обязательно должна быть подруга, иди жена, с маленьким керамическим чайником – лить на ствол, отогревать, если что, а то не закончишь. П лучше – вместе, так вернее. В общем, препятствия одни. Испытание, а не жизнь. Но – живут, и смеются, и рожают детей. В общем, сильные здесь люди, в этих горах. Почти соль земли. То есть, Поднебесной.

Зато сейчас, пока ещё жара не настала, в начале четвёртого месяца, как выйдешь на плато – ну просто какой-то небесный дворец земной. Дорог - ровная, ноги сами несут, по бокам – хризантемы и лилии, вверху, в диких гнёздах – горные орхидеи, внизу – долина, каких мало на свете - малахитовые сосны и белый-белый песок, белее рисовой японской бумаги.
И тишина. А впереди – деревня самая эта. И все чин чином – постоялый двор, ресторация – тоже делают лапшу, только гречневую, не мягкую, проглотить можно только с со специальным зелёным соусом, а заправлять – только белой бараниной, маленький магазинчик в покосившейся каменной избе-сакле, а в нем даже «Marlboro» есть. Отсюда даже были видны шест с метлой под абрикосовыми деревьями(6) и стоящий у входа большой медный котёл, где на разложенном из тех по же сухих и толстых абрикосовых веток на небольшом костре, на медленном пламени томилось жаркое из свежего собачьего мяса.

Нет только этих машин городских, разных и всего прочего цивилизационного хлама, на такой высоте им быть откуда. И, конечно, нет горячей воды. Если честно, вода здесь лучше любой фильтрованной и всякой там модной «Perrier», на вкус она сладкая, на запах ароматная и, когда пьёшь, не отягощает желудок. И лечебная, конечно.

И вода эта лечит душу, ибо, «как выпьешь Ея, это состояние можно представить себе, как состояние ровного океана в сосуде, на который уже ничто не воздействует. Прежде сосуд этот раскачивало, как на ветру рваный флаг, а теперь в о д а устранила все обстоятельства, ввиду которых качался и качался он, и тогда, понемногу, и сосуд, и вода в том самом великом океане сами по себе пришли в спокойное состояние, совершенное, и душевная муть - обсела, и вода, в сосуде нашей души, стала чистой и есмь - прозрачной…»

И вот напьешься её вволю на какой-нибудь горной поляне из стремительного ледяного ручья, присядешь на табуретки эти, любящими вселенную руками сделанные,  деревянные, резные, закуришь длинную трубку лиловой горной травы, посмотришь на красное закатное небо, переведешь дух – ну рай он и есть рай, одново. «На небе – рай вечный, а на земли – гор бесконечный». Так и есть. Сосны, песок, туман, солнце, пещеры и ручьи. И никаких городов.

4.
Ван расстегнут кафтан. Ветерок хороший, почти не прошибает испарина. Телефон тут берет.

Он позвонил. Сразу ответил звонкий молодой голос.

- Стойте, где стоите! - прокричал он. – Я – вот!!

Он и вправду появился через секунду, голос этот, на вид лет семьдесят, или семьдесят пять, волосы без единой седины, крепкий, огромный, лицо красное, обветренное, мочки ушей – пунцовые, белки глаз сиреневые, как у годовалого младенца, только что не на полосатом тигре верхом старик этот высокий, а так – и впрямь похож на «вошедшего во дворец полукруглого бассейна», как сказал бы какой-нибудь старый поэт. Или художник. Долго трясет руку, в полупоклоне. Говорю вам, другая здесь вода. Как и жизнь. Верьте.

- Айяййяия, мой господин, - подбегая, начал голосить он. - Айяййяия, мой господин! Уж не знаю, как я благодарен – не достоин рядом стоять – как выразить. Только сливовым вином, только чаем! Кистью только! Только стихом!..Который день, господин, не спим, беда у нас, беда, большая! Я уж и «Канон Желтого Императора»(7) весь перелистал-перечёл, и в городе скупил пол аптеки, всё сам в ступе толок, и боярышник освящённый резал, и рыдал, и молился, и даже гневничал. Всё зря! Всё зря!

Он так и сказал – «гневничал», на горском диалекте, сейчас это слово почти не употребляют внизу. Звучит красиво, почти как тронный стиль. На диалекте.

Ладно, разберемся. Чемоданчик он взял, полный всего. Никогда не угадаешь, нужно всё брать. Но раз пришел – значит, его карма. Значит – ему. И надо работать. Нивелировать долги. Принижать.

- Что вы, что вы, - ласково, но трудно отстраняя старика, сказал он, - пойдемте, пойдемте, будем смотреть. Лучше, как говорится, один раз увидеть, чем сто раз услышать, уважаемый старший брат.

- А один раз сделать лучше, чем сто раз увидеть! - тут же подхватил крепкий старик. – Сразу видно - знатока. О, сразу видно. Пойдёмте, спаситель Вы мой дорогой, мигом будем. Мой дом – Ваш дом! Навсегда! А какие у нас горы – посмотрите! Про эти горы ещё при Западной Хань(8) оды слагали, Вас просто Небо послало, доктор дражайший вы мой! Пойдемте, пойдемте, нам на ту тропку и вон в тот лесок! А уж я вас там таким чаем напою, таким чайком, просто онемеете, ослепните, «Южный бессмертный водяной» называется, «Южный наркисс», вся усталость мигом пройдет, горло смажется, нос воспрянет, сознание промокнет, всю печаль снимет, как рукой, да что там, не рукой – небесной ручищей! В магазинах такого нету, никогда! Пойдемте-пойдемте, сюда, сюда, за мной! Сюда!

Вообще надо «нарцисс» говорить, но на местном они всегда говорят «наркисс», и вместо «спасибо» - «будьте здравы».

Старик бежал впереди Вана с такой скоростью, что Ван, при всех его утренних кроссах – по армейской спецназовской привычке – еле-еле шёл в спину, и странно, как бы он ни прибавлял темп, расстояние между ним и встретившим его стариком, хозяином, почему-то упорно не сокращалось, оставаясь ровно таким, как прежде. Казалось, старик не бежал, а летел. Прямо над изумрудной и похожей на старинные острые лезвия высокой горной травой. Видны были только подошвы крепких, тёмно-синих, сшитых в четыре шва, тяжёлых сапог старика с носками в форме когтей снежного льва. Голова его была повязана косынкой из сычуаньского шёлка, скрепленная на затылке блестящими медными кольцами. Такие уже двести лет, как не делают и не продают. Нигде.

5.
- Хорошо, что Вы сейчас пришли, летом пришли -  жарко!, - сказал старик, наливая  большой дочерна загорелой рукой прозрачный дымчатый чай в тоненькие фарфоровые чашечки, на дне каждой из которых была видна на просвет длинноглазая красавица в высокой старой причёске с заколкой из кинжала – бабочки - и когда терпкий чай согревал столетнюю  голубую чашечку - а происходило почти моментально - она сразу же оказывалась без всякой одежды. И красивее в десять тысяч раз. – Зимой тут у нас, знаете, часто гостит «Снежная королева». Наверное, слыхали.

Вот это да, подумал доктор Ван. Он поёжился. В комнате вдруг сразу стало необычно прохладно. Значит, правда это всё?

Старик словно прочитал его мысли. Улыбка расплылась на пунцовом от здорового горного воздуха лице.

В гостевой комнате старика-хозяина, кроме его собственного сиденья-лежака, покрытого бурыми, и, видимо, добытыми собственноручно, медвежьими шкурами, еще имелся древний очаг, положенный непонятно в годы правления какой императрицы, и рядом с которым были аккуратно сложены небольшие кожаные гостевые жёсткие прямоугольные подушки. Посреди комнаты стоял вырезанный из целого куска корня дерева большой чайный столик, примерно, чжана(9) в два, скупо инкрустированный золотом, серебром и перламутром, тоже почти чёрный от времени и впитанной им чайной заварки, и стулья, тоже деревянные и тоже из корней, однако, оттеком светлее, и потому производящие впечатление почти новых, хотя на самом деле, конечно, они были гораздо старше самого Вана и - наверное - даже хозяина-старика.. Что это за дерево, теперь сказать уже было трудно, но, и Ван был почти готов поставить на кон свой собственный чайный стол – дерева боддхи, растущего только в Индии и на юге Тибета, того самого, под которым сам Будда получил просветление и благодать.

К слову отметить, вдоль стены, примыкая к двери и смотря прямо на юг, шла широкая деревянная – и такая же тёмная от времени вбитая в камень панель, на которой были поставлены семь бронзовых, и тоже позеленевших от времени бронзовых чашечек с водой и длинная белая зажжённая свеча, дым от которой, перемешиваясь с дымом от постоянно подносившихся в этой комнате благовоний и затейливо с ним танцуя, поднимался вверх, играя с потоками сильного горного воздуха, входившего в комнату из полу открытой двери и оставляя на потолке чёткие - и символические - следы. По ним, подумал Ван, наверное можно считывать будущее. И, наверное, - прошлое.

В западном углу была большая, но уже не старинная, деревянная кадка с питьевой водой из колодца, а рядом с ней – ещё пара закрытых бочонков. Водой в этих местах запасались надолго и впрок, так как чай пить – любили, и с помощью её же гнали знаменитое на всю страну тангутское жёлток вино, обладающее ярко выраженным охлаждающими действием.
В народе было поверье, что оно лечит «сто болезней»(10).

К дальней от двери стене тоже были приделаны две длинные полки с лежащими на них небольшими, но многочисленными пучками каких-то редких горных трав, несколько пузатых тёмно-коричневых глиняных горшков  с красной наклейкой в виде иероглифа «счастье» посередине, и всякая домашняя утварь - плошки, палочки для еды, какие-то оловянные миски и куча другой мелочи кухонного назначения. Видимо, сама кухня, где никто никогда не есть, а только готовят еду, была очень небольшой. Пол в комнате был каменный, плотный, положенный на века и блестящий от постоянного ухода. Комната была под стать старику.

- А то, - помолчав, сказал он. - В некоторых местах её еще называют «Снежной невестой». Мы здесь все знаем, что когда она появляется, потому что потом непременно будет большая снежная буря. Или много месячная вьюга. Все заметет, не откроешь ворота. И сам не выйдешь...Она вообще живет только там, где «много снегов». Как в стихотворении – «Где много снегов, появляется лють, и ныне, и присно, и в будущем будь…»Когда был ребенком, я видел ее сам.

Чёрные длинные волосы старика, казалось, начали развиваться в потоках воздуха, также оставляя на потолке чёткие пиктографические тени. Шелковый светло-сини боевой кафтан старика с отворотами из белоснежного шёлка также стал издавать тусклый блеск.

Доктору стало чуть не по себе, но невероятная сила воли, присущая ему с детства и впоследствии закалённая в службе в специальных правительственных войсках в режимных частях страны, быстро свела на нет весь уже начавший было подниматься животный инстинкт страха. Даже на ноль. Трус боится смерит много раз, а герой встречает – один.

В конце концов, у него тоже есть сильный фундамент – соблюдение всех врачебных обетов «человека в квадрате»,то есть, а миру, ибо круг есть гармония, а миру почти не достижимая, и потому – угловатый от наших страстей, квадрат - и клятва помощи освобождению всех живых существ - от болезней и хворей - которую он никогда не нарушал. Никогда. Так что, как сказали бы совершенномудрые, он всегда может рассчитывать на помощь своих защитных сил.

Старик тем временем повертел в руках большую чайную с изображенным на ней иероглифом «судьба» и втянул длинным сильным носом густой аромат жёлтых прозрачных листьев.

Да, подумал Ван, это сильно. Во всем Китае всего три дерева этого сорта, которые охраняются народной «армией восьми дорог», спецвойска, а остальное все – грубая подделка. Туда не подойти ни нем, ни ночью. Собирают и скручивают листы раз в год особо проверенные работницы – «доверенные лица» - самые некрасивые женщины, и всем за пятьдесят. Красивым – нельзя. Красивых можно купить, «красивая жена – чужая жена»…
Потом «Водяной бессмертный», так и не поступая на рынок, сразу отправляется в столицу, в Пекин в ЦК, немного оставляя для стола самих местных южных «земляных императоров», чиновников-секретарей. Чуть – для обкома, чуть – для горкома. А это – именно он, или я вообще ничего не понимаю в чае.

Но я понимаю. Первая стадия чайного пития– стадия «неведения», когда смотришь, и не понимаешь, что это такое, какие-то странные скрученные листы,вторая - «искусствоведческая», так пьют японцы и другие варвары, как будто смотришь в музее на картину, любуешься, оцениваешь, может быть, купишь, третья же наша, китайская, древняя, философская, когда о мире всё ясно и не надо выходить из дома, чтобы понять, «кто убил президента». Японцы же, и другие варвары тоже, не могут дойти до этой третьей, так как у них и чая хорошего-то нет, сплошная зелёная сечка. И варят долго, медленно, но плохо, не понимая чистого горного сердца, гордятся этим. Есть еще и четвертый уровень, но о нем всуе – нельзя.

Как этот сорт мог здесь оказаться? Воистину, «даже самый мудрый, встав утром с постели, не знает, что его вечером ждёт». В прошлом году в Гонконге в один из всемирно известных чайных центров поступила хорошая реплика этого чая, видимо, что-то там всё же отпочковали украдкой, всего десять или двенадцать лян(11), так он стоил где-то двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Такой чай, как говорится, «можно попробовать и спокойно уйти», да. Никак не ожидал. Всё – одни изменения.

- День тогда был ветреный, - старик покатал языком во рту, как будто к чему-то готовясь и посмотрел куда-то вверх поверх макушки доктора на потолок. – Тем утром отец мой, старый Фу, как всегда позавтракал, взял ружье и сказал, что пойдет на перевал Белой горы охотиться на диких свиней. Я, конечно, увязался следом, упросив взять меня с собой. В десять лет всюду хочешь быть с отцом. Отец был опытный охотник и знал, где искать выводок. Но в тот раз он не подстрелил никого – свиньи почему-то внезапно исчезли. Обычно они всегда где-нибудь роют снег, а тут, знаете, ни одной. И вот начиная с ледяных жёлтых сумерек вдруг пошла такая метель, что было стало трудно видеть даже собственные следы.

Отпив немного чая и подождав, пока горло схватит терпкий вяжущий настой, старик, теперь уже став совершенно серьёзным и спокойным, тихо продолжал.

- Когда мы дошли до Белой, была уже глубокая ночь. Но мы все еще могли кое-как идти вперед на юг по исходящему от снега белому матовому свету. Уже не помню, до какого места мы дошли, и тут отец мой, заметив впереди нас примерно метрах в двадцати какой-то силуэт, тут же остановился и замер, знаком приказав мне не двигаться. Крепко сжав мою руку, он шёпотом на ухо сказал мне, чтобы я ни в коем случае ни с кем не заговаривал ,ни на кого не смотрел и не отходил от него ни на шаг.

Через мгновение появившийся вдали силуэт приблизился, подойдя к нам почти вплотную. Я чуть не закричал от ужаса, закрыв лицо рукавом и, несмотря на приказ отца, украдкой посмотрев поверх локтя своего старенького мехового тулупа. В двух шагах слева он нас стояла фигура высокой женщины в полосатом красном свадебном халате. Лицо белое, как у мертвой, волосы почти до земли, брови густые, злые и очень красивые. Лицо тоже. Как с монастырских фресок совсем.

Она, не отрываясь, пристально смотрела на нас двоих. Потом, немного помедлив и чуть не задев нас округлым закутанным в королевский зимний халат плечом, быстрым шагом прошла нам за спину, ничего не сказав, и тут же скрылась в непроглядной снежной мгле. Завывала вьюга.

Когда мы вернулись домой, отогреваясь у буржуйки крепким красным улунским чаем, отец с все еще широко раскрытыми от застывшего в них ужаса глазами обмороженным голосом, словно всё ещё давясь на ветру той самой ледяной кашей, поведал мне, что это как раз и была - «Снежная королева». Если бы мы с ней заговорили, она вмиг отгрызла бы нам головы. И выпила всю кровь. А потом расщепила кости и высосала костный мозг. А трупы забросила высоко наверх, на деревья.

Вы не смейтесь, у нас тут каждую зиму на верхушках находят трупы животных. Без голов. Вот этой зимой, в двенадцатом месяце, черную пантеру нашли за околицей. Вернее, то, что от неё осталось. Видать, есть ей было нечего совсем, вот и вышла к Белой горе, такая вся отощавшая, худая. Наверное, зарычала на Неё, или прыгнула там. Или ещё что. А в соседнем уезде как откопают по весне насмерть замерзших людей, все тоже – без головы. Так и хоронят. Говорят – ее работа, хоть и не на деревьях совсем. Она и заморозить, между прочим может. Легко. Дунет – и ледяная кровь. Синяя. А потом толкнёт, легонько, голова отваливается сама.

Доктор Ван почти одеревенел. Та симпатичная крестьянка в лапшевной тоже была в полосатом красном кафтанчике. Почти невеста.

- Вообще, говорят, она хочет замуж выйти, не удаётся никак. Сама она – злой горный дух, но неумная. Она любит земных мужчин, и всё хочет жить с ними в деревне. Как встретит кого, прикидывается женщиной, красивой невероятно, потом соблазняет. Но наказывает – я мол, королева, Снежная, ты никому не говори. Проговоришься – убью. И не хочу, мол тебя убивать, но у меня клятва – Дьяволу гор, должна. Потом, как он вниз идёт, она тенью – за ним. И уже встречает его у околицы – в новом облике. Красивом. Красивая горянка. Спрашивает, мол, куда идёшь, кто будешь. И соблазняет второй раз – от, даже если есть семья. Обычно разводится, если нет, так и бегает к ней всё время, всю жизнь. Пока не пропадёт. Вот живёт она с ним, живёт. И любит его любит, в ночь по многу раз, продыху не даёт, а потом в какую-нибудь из ночей незадачливый мужчина тот её и проговаривается – мол, есть у меня один секрет, никому нельзя говорить. Она спрашивает, какой? Тот отвечает – я с самой Снежной королевой имел любовь. И этот момент она принимает прежний облик и отгрызает ему голову.

- Она, наверное, ищет того, кто никогда не проговорится? – предположил доктор Ван.

Старик усмехнулся.

- Точно. Но таких не было ещё – уж больно та вторая хороша. Как обнимет тебя, сразу хочешь всё рассказать.

Он помолчал и опять посмотрел наверх на потолок.

- Однако, иногда она приходит и в семьи, когда все спят – посмотреть на детей. Своих  если нет. Тогда наутро на полу видны вмятины от её сапожков, белые, холодные. И семья тогда обычно съезжает. А в соседнем уезде в шестидесятых был вообще случай. Пара одна – пенсионеры-отставники, армейцы, те, что присоединяли Тибет, у них у всех пенсии персональные, большие, как-то в конце сентября – а в конце сентября у нас уже везде снег глубокий, всё-таки три с половиной тысячи метров, сидели у себя на веранде, перед сном. Старик трубку курил. Вдруг смотрят, к ним из леса девушка идёт, красивая. Высокая. Бледная только. Вот. Подошла, здоровается. Я, говорит, сирота из соседней деревни, в город иду, на ночь не приютите. Те обрадовались, как же нет, говорят, гость в дом – бог в дом, они христиане были, католики, из Шанхая, милости просим. Ну, покормили, а потом старик баню ей истопил, с дороги, согрейся, говорит, дочка, а вечером я к тебе загляну, расскажу про войну. «Дочка» на него игриво посмотрела, ушла. Старик ждёт час, второй – её нет. Взял он меч свой боевой, верный, годами проверенный, выдохнул из груди страх свой, и пошёл - туда. Смотрит, а баня вся остыла давным-давно, «дочки» не видно, а в кадке, что в центре стояла, где она мыться была должна, двадцать цзиней(12) чистого горного льда. И на потолке как будто огромным ногтём по инею нарисовано - иероглиф «Любовь». Как тушью, и надпись эта вдавлена в стену на целый цунь(13). Умер он тогда там в бане, инсульт. А старуха – к дочке уехала, навсегда. Прокляла, говорят, и старика, и горы эти, а может, заодно, и нас всех. А ещё бывает вот что - правда, не у нас – рожает кому-нибудь ребёнка. Кто-то с ней ночь проведёт, незабываемую, королевскую, и бежит скорее. А она колдовством своим потом всё опять так подстроит, что он снова в горы пойдёт, через несколько лет, и там его настигает, любя. Любит опять, а потом – ребёнка отдаёт. Мол, бери, ему в горах жить нельзя. А как его брать, он холодный-холодный, и наполовину только человеческий. И всё. Откажешься – голову отвалит, дитё подрастёт, всё одно загрызёт…Да что там она, жена, знаете, какая у меня первая была?

- Женился я рано, и рано овдовел, - продолжал старик. – Жена моя была странная. Она любила лизать мужчин. В юности многие мальчики заглядывались на нее, но никто не решался сделать ей предложение, более того, проведя с ней один или два близких вечера, все кавалеры бежали от нее без оглядки. Она начинала лизать их всех длинным своим языком, куда попадёт. И наверное, никто бы на ней так и не женился, если б не я. Уж больно красивая была. Однако, если честно, то меня никто не спрашивал особо, свадьба детей тогда у нас решалась властью родителей. Вот. Старик мой - отец Фу – дал её отцу согласие – он самый богатый у нас в деревне был, прям как императорский министр, и я пошел к ним в дом в примаки.

Да, подумал Ван. Хорошая усадьба у старика. Стильная. И скотный двор, и амбар, и конюшня – сделано всё на века. Еще двести лет простоит. Настоящий он, однако, помещик.

- И вот, когда мы вошли в «пещерную комнату», так на местном диалекте называют у нас брачные покои, она – суженая моя – представляете, она меня раздела и облизала всего, с головы до ног. Все места. Один раз. Не пропустила ни одной родинки, ничего. У меня чуть  тогда сердце не остановилось. Язык у нее был шершавый и грубый, как у дикой кошки.

Да уж. Ван вспомнил, как один раз, огда он был ребенком, соседская кошка облизала ему ноги. Ощущение было крайне неприятное. Как напильником по коже, вжик-вжик. Еще как-то один раз в студенческие годы на складе общежития института традиционной китайской медицины он с друзьями ворошил какие-то старые чемоданы, пытаясь найти себе более или менее пригодную для первомайского пикника как раз в этих горах маоистскую кепку- зелёную с большой красной звездой - и из темной сырой щели в цементном полу вдруг внезапно выскочила маленькая серая мышь. По руке она моментально впрыгнула к нему под несвежую холостяцкую рубашку и побежала по телу, вверх и вниз, в пространстве между тканью и грудью, в поисках выхода начав испуганно и слепо метаться. Тогда он просто на миг ошалел, совершенно не зная, что предпринять, и в конце концов, выкинув, как в драке стенка на стенку вперёд ноги – наподобие ножниц – вытряхнул мышь наружу через, к счастью, широкую матросскую штанину. В страшных ощущения от касаний мыши и облизывания кошки и вправду было что-то потустороннее. Но вообще-то и обычные женщины могут время от времени лизнуть мужчину языком. Так что если мера соблюдена, с медицинской и психологической точки зрения ничего страшного в этом нет.

- Через два года после свадьбы она поехала в соседнюю деревню в гости к сестре, заразилась там от ее мужа «ядом сливы мумё», то есть, как вы городские говорите, сифилисом, конечно, из-за позора отказалась лечиться, и вскоре распалась на части, прогнила, и умерла  той же весной. Свояк потом приходил, извинялся, а за что. Одна семья, сего уж. Значит, такая судьба.

Старик покатал в руках чашку, словно вспоминая какие-то свои любовные похождения.
- Знаете, - он заглянул доктору в глаза и, казалось, там были лица всех его прошлых, настоящих и будущих любовниц и жён, - у нее все внутренние органы превратились в кашу и прорвались - один в другой, кости тоже. Они были такие мягкие, как резина, мы даже боялись её повернуть, так и клали в гроб – одно сочленение за другим, по частям, плакали все – молодая была. А когда мы ее хоронили, одновременно завыли все волки в горах.

Да, Ван знал, что в некоторых сельских местностях здесь распространена любовные связи между членами семей, старший брат часто ходит в гости к жене младшего брата и прочее, и даже племянники с тётями и наоборот. В городе это называют сексуальной распущенностью. А что, в городе лучше? У них в больнице двое врачей вообще женами поменялись. Зав узнал, был большой скандал – выгнали всех. Так что это всё везде, КАК НИ НАЗОВИ. Впрочем, к древней культуре это имеет отношение самое косвенное. Эх, знать бы сегодняшнюю триграмму. Сейчас на дворе, к сожалению, не династия Тан(14). Ладно, прорвёмся, «среди четырёх морей все люди братья»(15). Ямынь(16) отсюда очень далеко.

Примечания:

(1) Шэнь-цзун – император, 1068 – 1086
(2) Ин-Цзун – годы правления, 1064-1068,
(3) ли – мера длины, равная 576
(4) чи – мера длины, равная 0.32 м
(5) цин - традиционный китайский инструмент, наподобие наших гуслей, хорошо играть трудно
(6) традиционная вывеска харчевни в старых отдалённых горных деревнях
(7) классический трактат по основам китайской, да и не только, медицины
(8) Западная Хань – старинная китайская династия, одна из начальных, до 206 — 8 г. н. э.
(9) чжан – мера длины, равная 3.2 м
(10)символическое выражение, означает «все»
(11)лян – мера веса, равная 37.3 г
(12)цзинь – мера веса, равная приблизительно 600 г.
(13)цунь – мера длины, равная 3.2 см
(14)Тан – самая великая династия Китая, при которой его культура достигла апогея своего расцвета, 618 — 907 г.
(15)метафора, соответствует – «все мы – китайцы»
(16)правительственное учреждение

"Книга Сумерек" была записана следующим образом - бродячие святые-аскеты в определённые свыше время и день садились лицом к восточной стороне определённой священной горы, и когда закат на западе освещал её склоны, входили в глубокую концентрацию. После этого солнце уходило, а огненные знаки ещё некоторое время оставались отражёнными.

Практикующие высшую йогу записывали эти символы на руке, потом расшифровывали, снова кодировали и прятали, тоже для определённого времени и дня; в огне, воде, земле, сердце. Тогда они, сходясь со всех концов Большой и Малой Азии, в тайных местах составляли общие манускрипты, иногда, пересекая границу, деля их на части и зашивая себе под кожу.

В настоящее время большая часть из них безвозвратно утеряна, ни одной цельной версии в мире нет. В России не переводилась.

(Продолжение следует)
Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #1 : 14 Июля 2011 23:56:16 »
- …или Каменная дева? В горах это было. Прилегли они все тогда вздремнуть. На чуть-чуть. Кто знал? В это время непонятно откуда, вдруг возьми да и появись красавица. Волосы распущены, до пояса – вороное крыло. Глаза сурьмой подведены, заколка в виде луны и цветочные гирлянды на шее. А ступни все в хне, сама тоненькая, стройная – кровь играет. Вот, вышла из чащи, подошла, а они каменщики были, говорит – «Здравствуйте! Ой, работает с утра до вечера, кто ж выдержит это? Устало, небось, до смерти. Давайте я вам массаж сделаю, плечи, шею разомну, как?» Сказала, и тут же – давай одному из них, каменщиков эти, растирать спину. А руки сильные, мужские. Ощущение – непередаваемое! Неописуемое блаженство. Союз блаженства и Пустоты!..Массаж - небесный. Никто никого никогда так не массажировал. И вот от счастья этого каменщик тот, а здоровы был мужик, черт, из Хэбея(1), и подраться не дурак, топорами, и выпить, говорят, монету гнул пальцами, заснул, мёртво. А она тут же – второму делать. И тот тоже, из-за ощущения того, сразу с копыт. И так она их всех, одного за другим. Кроме старика-бригадира. Он отошёл по-малому – вообще боялся женщин, трижды женат – и из кустов смотреть. Он чуть-чуть «Книгу Перемен» изучал, вот и подумал, что-то сегодня иньский день, и женщина вдруг пришла, может, дьявольщина это? Оборотни строят козни? Странная она какая-то, дева эта. Больно живая. Как с картинки лубочной. Ни недостатков, шрамика, прям само совершенство. Землю-то копали, духов-то(2) потревожили.

Так из кустов на это всё и смотрел. Потом ушёл, тоже тихонько. Мало ли! А на тропинке охотника встретил, через пару ли. Всё ему рассказал. Тот тоже говорит, странная штука. Деревень тут давно нет, была одна, да утонула в болоте, лет десять. Жителей всех в город перевезли, по выселению, а она вся исчезла. Только вечером синие огоньки. Померцают-померцают – светлячки такие большие, и гаснут. Ну, поднял тот повыше двустволку, зарядил медвежьей дробью и вышли они на поляну. Девушка та всё там ещё. Однако, как увидела их, завертелась на месте, волчком и бежать бросилась. Обратно в лес. Ну, охотник сразу дуплетом, из двух стволов в спину ей – раз! И попал. Да только женщины больше не видно стало, а на её месте камень корявый. Неровный, большой. Каменную деву встретили, то есть, понимаете? Они подошли, посмотрели на каменщиков спящих этих, а у них сзади, от поясницы до шеи – сплошные раны, отверстия такие сквозные, позвоночник видно, лёгкие, сердце, кишки. Меня тогда туда вызвала милиция, я впервые её работу и увидел. Как будто их всех проткнули каменными свёрлами. Просверлили, как дрелью. У одного и мозг весь растёкся по камням. Правда, высох весь, быстро, пекло там сильно. Так и ушли все вместе в мир иной, даже сандалии снять не успели. И знаете, что интересно, место это потом обходили звери. И облетали птицы. Про людей уж не говорю – что там людям делать? Так что какая там плотина…

Говорят, она в этих местах появлялась тоже.

(1) Провинция на Севере Китая рядом с Пекином.
(2) В общем смысле хранителями Земли называют пресмыкающихся духов «То-че». Вся поверхность земли - это тело этих живых существ, которое они воспринимает как своё "я". Когда мы притязаем на часть Земли где либо, они, воспринимая всю Землю как свое тело, как самих себя, соответственно воспринимают притязания на обладание каким-либо её куском, как на разрезание своей собственной плоти.

Продолжение следует
Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Selun

  • Пионер
  • **
  • Сообщений: 64
  • Карма: -1
  • Пол: Мужской
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #2 : 15 Июля 2011 13:32:32 »
Слова благодарности... Читаешь и затягивает и в чтиво и в события сами... Слог оч. красивый. Жду продолжения...
天无绝人之路

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #3 : 15 Июля 2011 19:30:53 »
Здравствуйте, дорогой друг, спасибо!

Даю!
Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #4 : 15 Июля 2011 19:54:28 »
- Говорят, она в этих местах появлялась тоже...

Интересно, подумал доктор Ван, а ледяную яшму крестьяне в этих местах всё ещё едят?..Раньше ели, конечно. Говорят, как наешься, можно войти в самый сильный огонь, и ничего не будет. Добавляет концентрацию. Открывает в тебе это блаженство, приносящее уму и телу непомерную тишину и лёгкость. Подготавливает к обретению. Кто знает?.. Но дождевой камень — тут точно есть. Эх, жаль времени нет, найти бы!

Говорят, он из каменных палат самой богини Сиванму, что на горе Куньлунь[1]. Сам он красный, поверхность гладкая, даже скользкая, выступающая над землёй часть примерно два дье[2], он и упал с неба-то во время грозы, из щели в пространстве с пика другой горы, Удан. То есть, Удан, это просто название, пиков там десятки, скажем так, одного из пиков. С которого один даосский учитель, занимавшийся возгонкой ци пятьдесят семь лет, когда синхронизировался, через пропасть перелетел, там еще Красный замок. Как говорится, все делает Недеяние. Точнее там 74 пика и 24 реки, с какого? И лежит где-то здесь. И если его перенести, хотя бы на метр-два, три месяца дней будет лить как из ведра — вода. Лет сто назад, правда, был один крестьянин, нашёл, хотел выкопать, отнести домой, поставить в своём садике для антуража, чуть пошевелил, так потом год никто не мог выйти из дома – внезапно хлынувший ливень прекращается. Всю деревню залило, и дороги — размыло, и сено всё — сгнило — пало полстада скота, простудилось, дело-то было в ноябре... только перед Праздником весны[3] и — перестал. Деревня от голода та — вымерла, конечно, а землекопа этого император — казнил. Отрубил голову и насадил — на палку. Хотя вообще-то, дождь в хозяйстве — нужная вещь. Если вовремя не будет дождя, что будет с урожаем.
Старик очнулся от после-чайной дрёмы. Хотя с другой стороны, казалось, он вообще не спал.
— У нас семья необычная, господин врач. Бабка моя, мамина мать[4], мамину сестру убила — сама. В одной местности, откуда она родом, два округа отсюда на север от Синих корейских гор, тогда жил злой демон, наносивший всем вокруг много вреда... Люди пытались найти его логово и — истребить, платили наёмникам — корейским, своим, бандитам, «краснобородым» всяким, в общем, всем, те ходили по горам этим, искали, но ни один из них — не вернулся обратно. Так и пропали все... Бабка моя была — красивая девушка, прекрасно пела, танцевала, и добрая — видя страдания людей, наносимые этим демоном — мор, чуму, неурожаи, войны, распутство — решила убить его сама.

- С этой целью она полностью разделась, натёрла кожу фиолетовым мускусным маслом, пошла на кладбище и стала там ждать. Ровно в час цзы[5] появился он. Она увидела его, и сразу легла на спину, закрыла глаза. А сама приготовилась. Волосы у неё были собраны в пучок, а внутри она уже спрятала ракушку каури, цветную, остро заточенную, знаете, были такие полвека назад?

Доктор Ван кивнул. Он знал. Настолько острые, что рассекали надвое подброшенный вверх конский волос с южного побережья. Ими обычно резали себе вены провалившиеся на императорских экзаменах незадачливые соискатели и поэты. Поэты, они ведь вообще все — сумасшедшие.

Старик придвинул к себе чайный поднос, достал из стоящего на столе бамбукового цилиндра специальное шило из красного дерева и принялся выковыривать из чайного носика застрявшие там крохотные чаинки. По комнате вновь разлился тонкий аромат «кантонского нарцисса», волна за волной. Как галлюцинация. Волны шли по комнате и, казалось, что-то передавали, какую-то информацию – о себе, и об этом мире и о том, кто живёт в других мирах, параллельных, существующих одновременно с нами, телепатируя не факты, но образы: оперируя пустотой. Одновременно и невидимо и тонко, и материально. Хех, подумал доктор Ван. Жалко, что я уже не юн. Бросить бы всё к чертям!.. Бросить бы всё к чертям и отправиться в горы на поиски Учителя: набраться у него безумной мудрости. Идти к просветлению, спать, как юродивый, в снегу и не замерзать. А одежда истине и не нужна. Зачем истине одежда?..
Старик, однако, продолжал говорить. Говорил он спокойно, тихо, но странно отчётливо, словно что-то кому-то диктовал.

— ...вот, расставила ноги так, чтобы ему было видно всё — и её лотос, и пестик, и чёрные заросли на высокой горке, прельстила его и вступила с ним. В связь, конечно. И он начал извергать свою регенерацию. В обычное время она была у него в холодном виде на макушке, лунного цвета, а тут разогрелась, и, как поток, ринулась вниз! Как водный поток с вершины снежных гор, снося всё на своём пути — дороги, камни, дома...

Хорошо он выразился, подумал Доктор Ван, хорошее нашёл сравнение. Почти как человек искусства. Ведь даже в Древнем Риме, несмотря на крайнюю вульгарность и жестокость его сексуального бытия — читайте классиков!.. — формы отражения самого этого феномена, явления были чрезвычайно утончёнными. А после падения Римской империи сразу же наступила другая эра — социальной нестабильности. Интересно, а Апулея этот старик читал?

Старик между тем продолжал:

— Возможно, хотел от неё ребёнка? Оборотня, который никогда не пойдёт на исповедь. Полу-зверь, полу-человек, бывают такие... — старик сладко прикрыл глаза. — В момент любви бабка моя его и — заколола. Зарезала, то есть, ракушкой. В момент. Как дикого гуся.

Он усмехнулся, снова прикрыл глаза. — А в нём килограммов триста было, однако...

Доктор Ван тоже закрыл глаза, легко покачал головой.

— Она знала, куда, — старик потёр друг об друга сухие ладошки, приложил к области почек. Разогревает киноварь, улыбнулся Доктор Ван. Всё-таки, зима жизни.

— Дяде моему боевые искусства именно она передала. Она ими занималась 57 лет, в конце научилась летать, лечить болезни. Он, дядя, потом в Дунбэе[6] с одним кривым ножом, голыми руками взял три японские пулемётные точки, три. Но в тот день, вернувшись домой, через месяц она поняла, что беременна: жидкость вошла. С монстра если хотя бы одна капля попадёт — всё. Будешь рожать. — Старик словно снова что-то вспомнил. Было видно, что он старался максимально точно воспроизвести для доктора то время. — Она не плакала. Не из тех была. Не то, что вы.

— Она пошла в монастырь Облаков Дхармы[7], что на Синих горах. Там ещё если выйдешь из зала сутр, османтусовая роща. Запах такой!.. — Он зажмурился, словно ребёнок. — Сладкий и лёгкий. Чудо!.. Монах возжег благовония, вот, помолился Будде, они поклонились и по отброшенной ею в тот момент на стене тени[8], он предсказал, что родившийся ребенок будет также злым демоном: будет всех убивать. И её тоже убьёт. И его самого. Тень ведь отразилась на стене иероглифом смерти. Тогда — через восемь месяцев — она из сострадания ко всем живым существам убила только что родившуюся — дочку, той же ракушкой, что и её отца, одним резким движением, читая молитву. Рассказывала, дочь тогда очень по-взрослому посмотрела на неё. И стала после этого — защитницей людей и и повелительницей духов, бабка моя. Крови, говорят, при этом почти не было, только какие-то выделения — прожгли траву. Она и до сих пор там не растёт, хотите, сходим. Так что с познакомиться с этой нашей родственницей так и не довелось.

...Закат окрасил всю комнату в бордовые тона и бахрома на скатерти начала отбрасывать тень. Интересно, подумал доктор Ван, что бы тот монах сказал по этим чёрточкам, ровно лежащим на полу и слегка слегка покачивающимся так, что они попеременно становились одна длиннее другой. Наверное, ничего. Самое главное говорить-то — нельзя. За окном кто-то пел:

Не хочу я видеть тех, кто часто рядом,
часто рядом кто, сдержать не в силах,
по чьему иду я следу, ядом,
р-а-а-а-с-скажи на каменных могилах!


Продолжение следует.

Примечания:

1. Одна из магических гор Китая. Расположена между Синьцзян-Уйгурским автономным округом, Тибетом и провинцией Цинхай.
2. Мера длины, примерно размер татами, 1.62 кв. м.
3. Другое название китайского Нового года, отсчёт весны начинается с него.
4. В Китае для обозначения родства с каждым родственником употребляются отдельные иероглифы.
5. Час "цзы" (子时) продолжается с 11 вечера до 1 часу ночи. В древности день китайцев был разделен на 12 страж, по 2 часа в каждой. Которым соответствовали свои упражнения.
6. Китайское название северо-восточных провинций страны, граничащих с Россией и Северной Кореей. Столь хорошо показанный в фильме "Желтое море" и не менее страшный корейский район Яньбянь, где мафия пускает друг против друга пилы, ножи и топоры, как в средние века, - именно там.
7. Дхарма (санкр.) Учение Будды.
8. На Востоке существует способ гадания по теням, отбрасываем человеком, например, на снегу. Но для этого нужны хорошее солнце и особый день. Рассказываемая стариком история произошла летом, так что непонятно, какой именно способ был применён его бабушкой. По тени с помощью особых вычислений можно точно сказать, сколько осталось жить человеку, на которого гадают. Если срок не критический, то его иногда можно «выкупить» у смерти с помощью определённых подношений. Иногда, правда, для этого может потребоваться жизнь прорицающего...

Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #5 : 16 Июля 2011 14:51:44 »
— Впрочем, другой мой дед, по отцу, часто любил нести вздор, — пожевав губами и опять посмотрев вверх, сказал интересный старик. – Ложился он рано, летом с рассветом, а зимой затемно, то есть часов в пять, в шесть. Семью имел большую, чтобы ее прокормить, много работал. Сеял, пахал. Друзьям говорил: «Вставать в три часа — рано, в шесть — поздно, я встаю в четыре с половиной. Всё равно – час тигра!»[1]. И потом всегда добавлял: «Уси спять, а я — працую, хлопцы»[2]. И обычно был неразговорчив. Но уж как придёт с полей, вернётся, чашечку муравьиной настойки хлопнет, чёрной, жгучей – и понеслось. Как вода из бочки. И про это, и про то. И соседей всех помянёт. И монахам всем характеристики даст, кто — какой. И обиды все вспомнит, начнёт сводить старые счета, и любовниц. Их у него много было, девок этих, но бабку не бросал, как говорится, меняй лекарство, не меняй суп, да. И вот как начнёт — с пятого на десятое, бубнит себе, рвёт всем душу, как кара господня. И попробуй слово скажи. Отец мой был ярый конфуцианец, влепил бы сразу, затрещину. Он один раз мне за неповиновение матери так ткнул мне бамбуковыми палочками – попал в глаз, я даже стал хуже видеть. Потом прошло...

Старик - казалось, что нехотя - промыл чашечку горячей водой, потом чайник, поставил это всё обратно на поднос. Поднос сверкал.

— А то вообще чушь порет. Говорит, Пекин-то на самом деле не Пекин, а Харбин, понимаете?! Историки наврали. И докажет — попробуй возрази. И чёрный цвет на самом деле — не существует. Это просто все цвета, вместе сложенные. И между мужчиной и женщиной — нет разницы. Никакой. Могу, говорит, показать. И давай снимать штаны. И не лето сейчас на дворе, а зима, спорим? На что хотите. Ибо лето есть образ ложный, и образ — в самом себе. И что мир держится на дураках. А что, нет? Не было бы дураков, мир бы перевернулся. И Великой стены не было тоже — её построили сто лет назад и договорились всех обмануть. А вы, что, говорит, сто лет назад жили? Как проверите? А сатанисты с христианами чем отличаются, знаете? У сатанистов ведь все те же десять заповедей, отличные, правда, в Черногории, несколько, но шестая — другая. В христианстве это «не убий», а у них — «убей ближнего своего!» А и то хорошо, говорит, давайте на макушке все себе просверлим отверстие, душа в мир Брамы уйдёт, а мы туда стебель тысячелистника вставим. И никаких проблем!
Да, подумал доктор Ван. Это  хозяин прямо в точку. В медицине мы часто называем подобный феномен «лиса прилипает к телу». Это если кто-то вдруг ни с того, ни с сего начинает чушь молоть, заговариваться. Лиса эта, однако, не такая, как обычные лисы. Это  невидимая лиса. Из иного измерения. И вот если вдруг прислонится она, как любил говорить наш великий ректор, к человеку, то пробирается к нему в душу. И говорят, что есть такие семьи, которые страдают от этого из поколения в поколение. И даже — целые кланы. И уговаривать их думать, что говорят. всё равно, что рассекать воду в реке. Мечом[3].

Китайский язык вообще лаконичный. Четыре иероглифа – и всё передано. "Суэй синь со юй, сюэ джун сун тхань"...А тут как вода из бочки — выбили затычку, и пошло-поехало. В языке ведь как? Глаголы есть мышцы, существительные – кости, прилагательные – кожа выражения. Всякие там наречия – косметика. А слова-паразиты – жир. Жиром обросла сейчас наша страна, жиром. Толстая, неповоротливая, с одышкой. Что ни говори, верх взяли схоласты. Мы ведь не должны думать, что строящаяся изображаемая нам в наших книгах Вселенная — наивное представление о мире людей, которые никогда не путешествовали и верят, что гора неподалеку — пуп всего сущего. Центральный способ представления любой истины нацелен на внутреннее переживание, имманентен...

С лисами вообще не всё просто, как и со змеями. Они умеют пестовать ци, энергию, эти лисы. И если живут достаточно долго, могут менять свой облик, преображаться. Иначе откуда бы взялась знаменитая сказка «Лиса и студент»? Вот ты школяр, очень беден, и здоровья уже на донышке от старых книг, фолиантов, и вдруг рано утром в комнату к тебе без стука входит некая полуобнажённая. Спишь, спишь ты с этой странной красивой девушкой, какой-то словно не от мира сего, а потом оказывается, что это вовсе и не женщина, а — лиса. И вот пока ты с ней — хорошо. И тебе, и ей. И экзамены — сдаются, и деньги приходят – деньги, они ведь хозяина любят; или хозяйку?.. – и вино рекой, жёлтое, цзяннаньское, как море наше сладкое и прозрачное. Но как обидишь – всё. Чаще всего – смерть, серьёзно. Нашлёт тебе порчу и заживо сгниёшь. У старого Хо вон вообще через губы зубы было видно. Воду не пил, а сразу в глотку вливал, из чашки. И пальцы отламывались один за другим, он их в очаг бросал, жечь. И глаз затыкал монетой — не было там глаза уже, вытек. И именно с лисой-то он и жил. Иначе, как у них всё так закончилось, почему её милиция так её не нашла? Потому что убежала в лес. Секретарь райкома сыщиков там каких-то их Пекина вызывал, особых, крутых, всё равно — никакого толку, как сгинула. А потому что и не было её вовсе, как женщины. Старый Хо пошёл ловить бабочек в горы, продуло его, заболел, а она требовала любви, каждую ночь. Он говорит – воспаление лёгких, а она – ну и что? Долг выполняй! Он сначала стал таять, как свечка, худеть. Потом – ругаться. Как стал ругаться, из дома начало всё исчезать – золото, серебро, яшма. Продукты, чай. Потом лазуритовым массажёром в неё кинул. Которым раскатывают на лбу морщины манерницы. Вот и обиделась она. И прекрасный цвет её лица, белый, подобный гималайским снегам, стал чёрным совсем. А глаза – красными. Заодно, также – и у Хо. Она только чуть дунула в сторону своего мужа, бывшего, – и всё, слёг он: стал гнить. Очковая проказа. Как сифилис, на последнем этапе. И через три месяца его уже не было.
А её... Так и не нашли. Дом потом снесли, построили новый район. И кстати, в форме триграммы «сюнь»[4]. Так его в народе и прозвали – «Лисий хвост». Ты куда? Я сейчас в Лисий хвост, потом к Южным воротам. Скажите, а до Лисьего хвоста какой довезёт? На 45-м не доеду?.. А почему так называется, вскоре все забыли. Воистину говорится —

К отшельнику в горы
отправился с посохом я.
Пустынной тропою
к вершинам взбираюсь один...
[5]

Вот куда надо стремиться, а не к женщинам! Сударыня, да будет вам известно, от любви к вам я потерял способность писать и какать... В султанские гаремы строго запрещалось вносить огурцы в неразрезанном виде... Ужас какой! А один монах в пещере медитировал, смотрит – мимо змея ползёт, удивился — пещера ж камнями заложена, только окошечко в стене в один кирпич, для воды и хлеба, сел прямо, посмотрел третьим глазом – а это не змея вовсе, а старик. Борода большая, длинная, мочки ушей — святые.

И вот, эти лисы — влипают в душу. Тело-то меняется, лиса туда вгоняет свои молекулы, эоны, невидимая. И человек начинает нести ересь. Мол, на самом деле, Председатель Мао родился в Норвегии. И всё прочее.

Тело-то есть сосуд души - элементарная физика! - вот и говорим о том, что наполнитель находится в прямом взаимодействии с ёмкостью – принимает её объём и форму. В нашем мире всё подвержено физическим законам, взаимосвязь души и тела разве исключение? Как это не прискорбно, но если разбить сосуд, жидкость из него — выльется. Или нальётся другая... По телу доктора Вана непроизвольно прошёл холодок — бррр... Он вспомнил каменную деву. Если сделать дырку в теле, душа там жить не останется — точно.

Такому больному надо, конечно, дать специальное лекарство из смеси печени тигра и белых горных хризантем, но дело в том, что невидимая лиса может учуять его запах и категорически откажется принимать. А вместе с ней, разумеется, и больной. И вот тогда нужно, улыбаясь, вернуться домой, пилюли эти высушить под неоновой лампой — лучше софитом, таким большим, как в фотомастерской, потолочь в порошок, тайно, на кухне, нефритовым пестиком тяжёлым, потом пойти в супермаркет, купить двух морских черепашек, только, упаси бог, не живых, а уже в пакетах, при этом стараясь не смотреть на их цельный внешний вид — с панцирем, с лапками — из-за сострадания ко всему живому, порубить их на кусочки, порезать имбирь и приготовить хороший черепаховый суп. Потом настоять, и лекарство высыпать туда. Лисы на запахи чувствительные очень, а в супе лекарство не унюхают. А настой больному силы даст хорошие, крепкие. И поднести ему со словами – «Пейте, мой господин! Вскармливайте дух!..» Больной же, отведав несколько ложек такого прозрачного супа душистого, в ужасе замрёт, побледнеет, дико закричит: «Хвала Трём драгоценностям![6]Удалось!..», потом крикнет что-нибудь бредовое, забузит сильно, заругается и упадёт на пол, бездыханный вовсе. А потом – всё, здоров, молодец. И его языком будет говорить уже мудрость.
Иногда, к сожалению, лекарство и молитвы не помогают тоже. И даже разбросанная за окном жареная соя, которую так любят лисы. Как с игроком Ли, в прошлом году.

Игрок Ли. (Вставная новелла)

Профессиональный игрок в покер, катала, без тысячи долларов[7] за ночь он домой никогда не приходил. Убивал там всех за зелёным сукном. И чего только люди на это самоубийство согласны?.. Проще сразу ему деньги отдать и всё, по крайней мере время сэкономишь. Триада его берегла как свои глаза. На нём казино и держалось, «Династия», по сути — чистодел всё-таки. От больницы — за углом, напротив монастыря этого казино. Вот, в тот понедельник игрок тот под утро «порш» свой старенький припарковал, на сигнализацию поставил, шёлкнул кнопкой, поднялся на лифте в свой пентхаус, а в руках кусок йодированной соли – тунца засаливать. Он и повар ещё хороший был, так бывает, иногда игроки хорошие повара, умелые. Тунец брал сырым, огромными кусками и солил сам. Трое суток и готово — не то, что людей, дворовых кошек от выброшенной рыбьей чешуи за уши не отдерёшь. Не знаю, то ли тунец лисе понравился, то ли сам игрок – он всегда зачёсывал свои длинные волосы назад, подкрепляя мараловым гребнем с аметистом — очень красиво, в ушах — жемчуг, сам высокий, смуглый такой, похож на тибетца с запада, в общем, облизала его невидимая лиса с  головы до ног. Невидимым своим языком. Он сразу с ума и сошёл тогда — боссу своему позвонил и такое сказал, что тот сразу понял – парень сбрендил, снесло крышу. Либо конкретно под опиумом. И то и другое — косяк, проблема. А тот говорит — сдаться мы все должны, папа, сдаться сразу и по-хорошему, и татуировки все наши посрезать. А казино – разрушить нафиг, до основания. Сжечь. Взорвать место. Налить туда воды из святого озера на горе Кайлас. А потом — в тюрьму, кому какой срок. И друзей все сдать тоже — это благо для них, пресечём, говорит, их преступный в корне Путь. Оттянем своё, да, вернёмся, будем людьми. А после всего такого оттуда не возвращаются, это в порту знает любой пацанёнок. Это если туда успеют довести. Тысячелетний закон. Вон, судью Цхао прятали-прятали, не допрятали. Через 20 лет нашла его святая месть... Ну тот как услышал, сразу позвонил к нам в больницу. И друг его детства, ректор, говорит – ищите собаку. Лютую, но добрую. И желательно — большую. Нашли. Тибетская сторожевая, в холке метр восемьдесят с чем-то. Волков рвёт, людей любит — нежная. Привезли к игроку домой – он уже почти забаррикадировался там, достал свой ствол — пистолет-пулемёт с глушителем «айграм». Страшная это машина. Выпускается крайне ограниченным тиражом для спецподразделений США, и даже там редкая, так как дорогая, и является вожделенной мечтой для террористов и наемных убийц Азии. Кроме прочих достоинств, скорострельности там и всего такого, он имеет внешнее покрытие, на котором не остается отпечатков пальцев. И кухонные тесаки по полу разложил, пять штук. Мол, всех покрошу. И при этом объявил себя пророком – лютеранские гимны поёт. Они, конечно, дверь за шесть секунд выбили, дали ребром стопы ему под красивый нос, йоку, боковой удар, — босс сказал лицо ни в коем случае не трогать — оружие отобрали, скрутили, раздели, полностью, то есть, обнажён, и собака – сразу почуяла, давай лаять, рычать — и помочилась ему на ногу, много. Сильной струей. Ну, понятно, лисы собак не любят, он затрясся всем телом, благим матом завопил что-то совсем уже нечленораздельное, вроде тоже из Библии, лиса из него и выскочила, в форточку. Даже был виден от неё дымок. Вернее, не дымок, что-то вроде сизого облачка такого, какие иногда видят наркоманы. А босс тут выхватил из-за пояса свой меч тай-дзи, двуручный, да как заорёт – «Вон пошла! От нашего казино!! Прочь!!!» Та, видно, испугалась ещё больше — вдруг, правда, облачко, душу её лисью, разрубит, и игрок сразу пришёл в себя. Но не помнит — ничего. А как босс ему запись разговора с мобильника прокрутил, сразу ответил: «Это не я. Клянусь Буддой, я такого — не говорил. Подстава это, лао-да[8], голимая. Это враги!..» И они обнялись, босс в костюме от «Армани», игрок – как в бане, — голый. Как говорится, никто никому грушу не подарил[9]. Да, с лисами шутки плохи. Без всяких слов. И, похоже, со всеми...

— А вообще самое страшное, — сказал старик, вновь насыпая красной деревянной ложечкой в гаолян заварку, только на этот раз с виду обычный чай, горный улун, — это грех оскорбления ламы. Если ламу оскорбишь, можно встретить и Чёрного Будду.

Да. Подумал доктор Ван. Чёрный Будда — это всё.

— Сяньшень, сяньшень[10]! – внезапно раздался снизу голос какого-то слуги. -  Можно Вас на минутку! Там хромой Ба кунжутное масло привёз, Вас просит. Рассчитаться! Старые деньги не берёт, хочет новые!

— Если Вы меня извините, — старик поднялся. Он выпрямил спину, провёл ладонями по халату, как бы оправляя его, поправил пояс и надел свою плоскую квадратную шапку. – Я на минуту. Жена моя – наша больная – всё равно ещё спит, время у нас есть. Кунжутное масло... — он вздохнул. — Кунжутное масло сейчас уже не то: добавляют. Как, впрочем, и во всё остальное.

— Он указал на полку над очагом. — Посидите пока, «Четыре книги, пять канонов»[11] – всё здесь.

— Нет, спасибо, — быстро ответил доктор. При этом он не упирался левым локтем в колено, чтобы подняться, как сидящий по-турецки старик – это был жест хозяина дома, и это было бы по отношению к нему крайне невежливо, а просто встал. – Мне бы лучше «Дао дэ дзин». — Он засмеялся. — «Переход от одного глубочайшего к другому — дверь ко всему чудесному». Как говорится.

— «Когда будет уничтожена ученость, тогда не будет и печали»? — тоже засмеялся старик. — Да-да, — снова поправляя шапку, широко улыбнулся он. – Мэй цхуо, мэй цхуо![12]). Он указал ладонью на полку повыше.

— Это всё там. Будьте любезны — смотрите сами. Там ещё есть «Шесть секретных учений Тай-гуна», если нужно.

Он снова улыбнулся. Доктор Ван знал, что он скажет. И не ошибся.

— Подлинник.

— Нет уж, — ответил доктор. – Покорно благодарю. Этой линии передачи у меня нет. Не вправе рисковать. Я лучше  почитаю «Дао дэ дзин», как-нибудь.

Старик опять улыбнулся и быстро пошёл по направлению к потемневшей от времени тёмной двери. Почти выйдя из неё, обернулся. Сейчас он почему-то казался намного моложе самого доктора.

— Да, уважаемый Ван , и – чай!  Вы уж тут сами заваривайте. А вернусь и — обедать!.. Обед должен быть хороший! – тут он вдруг снова стал серьёзным. – Заодно посмотрю, как там жена.
Он слегка поклонился и вышел, быстро сбежав по лестнице. Некоторое время удивительно лёгкие для его возраста шаги всё ещё были слышны за окном.  Старик был совсем необычный и доктор Ван это очень хорошо понимал. Например, он бы ничуть не удивился, если бы ему сказали, что хозяин этого дома может ходить по снегу, не оставляя следов, или по разложенным на земле гусиным яйцам, их не давя. Или, например, владеет искусством перемещающего цигуна[13].

Продолжение следует.

Примечания:

1.Час с трёх до пяти утра. В древности в Китае, как уже говорилось ранее, день был разделён не на 24 часа, а на 12.
2.Имитация крестьянского южнокитайского диалекта хакка.
3.Старокитайское выражение «рассекать воду в ручье (реке) мечом» — метафора, показывающая  бесполезность  какого-либо  действия, невозможность остановить что-либо.
4.Триграмма «сюнь» означает «утончение, проникновенность, ветер, первая дочь.» Здесь – намёк на женский образ.
5.Здесь прекрасно образованный доктор Ван цитирует стих китайского классика Цзо Сы, эпоха Шести династий — время мрака, убийств, господства временщиков и кровожадных императриц. По преданию, над свои произведением «Ода трем столицам» он работал безостановочно 10 лет, при этом во дворе, в доме, в комнатах, даже в его уборной повсюду на стенах были развешены свитки бумаги и кисти, чтобы в момент творческого озарения можно было сразу все полностью записать.
6.Будда, Дхарма и Сангха – традиционная формула принятия Прибежища в буддизме.
7.Очевидно, имеются в виду гонконгские доллары?..
8.Лао-да – «Старый большой» — формула при обращении к руководителю в китайской мафии. В Москве эти лао-да в 600-х мерседесах громко кричали: «Китайский мафия, русский девочка!» Многих уже нет в живых, конечно...
9.Игра слов: по-китайски груша - "ли"  -и слово "ли" ("расставание") звучат одинаково омонимично. Поэтому существует обычай — друзья никогда не режут надвое и не дарят друг другу грушу. Ибо в таком случае оно, увы, неизбежно. И, по большей части, навеки.
10.Господин (кит.)
11.Набор китайских классических сочинений, который должен знать каждый образованный китаец.
12.«Точно, точно», буквально – «нет ошибки» (кит. разг.)
13.Один из видов магического цигуна, овладев которым, можно перемещать предметы в пространстве. Например, пришли в библиотеку, понравилась там какая-нибудь книга, вернулись домой, сконцентрировались и – переместили. К себе на полку. Не передаётся ученикам с низкими моральными качествами. Основан на овладении элемента Пространство Вселенной. Всего их пять - Огонь, Вода, Ветер, Земля и - Эфир. Соответственно, как пел Борис Гребенщиков - "э, ям, бам, рам, лам" (санкр.)

 
Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Irene

  • Заслуженный
  • *****
  • Сообщений: 3242
  • Карма: 139
  • Пол: Женский
    • Притяжение
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #6 : 22 Июля 2011 05:08:49 »
С большим интересов и удовольствием все Ваши произведения прочитала. Очень «мелодичное звучание». Спасибо.

В ожидании продолжения …
Я душой Матерьялист, но протестует разум.

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #7 : 22 Июля 2011 19:37:46 »
Да, конечно, сей момент!

Спасибо!

гг
Желаю всем здоровья и счастья!

Оффлайн Грант Грантов

  • Новичок
  • *
  • Сообщений: 25
  • Карма: 6
  • Пол: Мужской
    • Стихира
  • Skype: Аrariarara
Re: Грант Грантов "Доктор Ван"
« Ответ #8 : 22 Июля 2011 19:54:26 »
Доктор Ван остался совсем один.

Хорошо у них тут, в горах — абрикосы, сливы...Не то, что спустившись. В городах-то процветает магерамство. Земляные императоры, феодалы.

Казалось, дух старика ещё был в комнате, и переменчивые тени на стене в ответ мыслям доктора томно, по-азиатски, кивали головой. Они будто бы знали, что столь хорошо передающее современные отношения в китайских городах отношения между людьми слово — магерамство — в ханьском языке заимствованное и происходит от имени одного азербайджанца, которого звали Али Магеррам. И означало оно одно — поборы слабых сильными.

Огромный, два метра ростом, уроженец одного из малоизвестных горных районов небольшой, но очень солнечной республики Али Магеррам был печально известен тем, что нещадно обирал и люто терроризировал заключённых в лагерях Сибири в послевоенной России в конце 40-х годов.

По преданию, он был  чудовищной, неимоверной силы — мог разом схватить за горло двух людей обычной комплекции, приподнять и в таком состоянии быстро придушить, часто перед этим изнасиловав. Или запросто открыть носом банку сгущёнки. Ещё его звали «Сатана». По этапам он шёл всегда один, в отдельной каюте или купе. А не желающих сознаться в своих преступлениях администрация лагерей просто подсаживала туда на несколько часов — на мучения. Говорили также, что в карты он иногда проигрывал даже охранников, иногда делая из них педерастов. Обычных же заключённых этот Али заставлял работать до изнеможения и — часто! — до смерти, все их передачи и личные вещи оставляя себе. В неподчинявшихся он, немного глумясь напоследок, обычно медленно вгонял через задний проход свой знаменитый раскаленный лом, который часто носил с собой, нанизывал их как жуков на булавку, а затем ставил «пропариться», или, вернее, охладиться — на сорокаградусные сибирские морозы. Так продолжалось долго. Имя его заставляло обычных рядовых осуждённых падать в обморок. Они падали и кричали, и под этот крик Магеррам начинал погружаться в сон.

Сон Магеррам обычно видел только один, и всегда необычными там были четыре вещи — место, тело, время и страдания. Тело его в этом сне становилось в четыре раза больше его большого обычного и цвета хорошей варёной крови. Кожа, совершенно огрубевшая за годы палачества в тюрьме — такой же нежной как у сказочного новорожденного иранского принца из сказки и хрупкой, словно осенняя паутина. Тело это странно было наполнено чувственностью и плотью, его от них распирало, и было также невероятно чувствительным к любому касанию, словно открытый, подставленный ледяному сибирскому ветру, зрачок, в который кто-то вставляет, держа его голову, просмоленный конский волос — древняя пытка — чтобы ослепить его, мучительно и хитро, как встарь; сами глаза при этом делались треугольными. Волосы на коже завивались вверх, на концах вставая от ужаса дыбом, а руки, ноги и живот виделись огромными, гораздо больше, чем его настоящие покрытые синей татуировкой лапы. Место тоже было какое-то плохое: сплошные мрак и тьма. Вместо земли везде, не оставляя даже площади размером с обыкновенную детскую ступню, раскалённое красное железо. Похожее на горящий в факеле бакинский уголь, вернее, последние, самые яркие и жаркие тлеющие в золе угольки. Как остающийся на дне котла с харчо тузлучок с чесноком, который так любят татары. Они тоже мусульмане, думал во сне Магеррам. Но какие-то не такие. Над виднеющимися вдали тёмными кроваво-красными вулканам — на высоту примерно в локоть от вершины, видел он — постоянно шло оранжевое извержение в чёрное небо, из раскалённого камня и горящих скал, прекращаясь на время, чтобы дать пролиться на горящую землю дождю, из разных видов оружия.

В этом сне Магеррам после совершённых им казней ощущал то вполне физически, материально, он страшно страдал, не отдыхая ни днём ни ночью — да для него, собственно, и не было там ни ночи, ни дня!.. — распаханный вдоль и поперёк, как в Баку разделывают корову, от головы до хвоста, он помнил, что там у него почему-то был хвост — и сожжённый этим огненным дождём из горящей земли и раскалённых камней сначала до костей, или до того, что от них осталось, а потом обращаясь в прах, он страдал так ежесекундно и ежечасно, без малейшего перерыва в пытке, время, Али хорошо это помнил, шло там совсем по-другому, его невозможно было сосчитать в обычных земных годах, оно тянулось веками. И никто не приходил, чтобы его спасти там, ни одетый в зелёный халат святой Хизр, ни пророк Мохаммед, ни сам Аллах, никто.

Погиб Магеррам из-за женщины, по слухам, армянки из Нахичеваня — Риммы. В то время мужские и женские зоны часто были рядом и — общались. В одной из них, а именно — в Кайеркане, как его называли, проклятом Богом, вдруг внезапно появилась девушка дьявольской красоты: огромные чёрные глаза, потрясающие длинные белые волосы, Римма. Талия у неё была такой, что можно обхватить сведёнными в кольцо двумя ладонями, ноги точёные, как у мраморных статуй. Была она в буквальном смысле роковой красавицей: из-за любви к ней покончил с собой примерно десяток мужчин — кто под поезд, кто вешался. Были и те, что стрелялись. За два года до прибытия на зону, Римма в постели ножницами в горло убила начальника МВД города, в Иркутске, или во Владивостоке, заключённые не знали точно, но знали, за что — он сфабриковал дело против её отца, чтобы таким образом добиться — её тела. Шокированный неземной красотой Риммы-ножечницы прокурор Римму не расстрелял, а дал — 25. На зоне у Риммы, конечно, сразу появилась подруга — Рита: жуткая, уродливая, вся в бородавках, такая безобразная, что без боли смотреть на неё было невозможно , и ростом почти что с Магеррама. Сильная была — жуть: пальцами гнула гвозди. Поднатужившись, могла согнуть и пятак.

...Когда Али увидел Римму, он потерял голову. Насмерть влюблённый лагерный кинг-конг стал оказывать ей всевозможные знаки внимания: дарить отобранные у замученных им узников дорогие украшения и кольца, браслеты, печатки, зубы,заставлял грамотных заключённых, тех, которые, чтобы выжить, читали ему на ночь щедро поставляемые лагерной администрацией книги и газеты — самым любимым чтением Магеррама были стихи — писать ей от его имени — в стихах же — письма, на нескольких языках и ручками разного цвета. Воистине нет предела падению человека, пока он живой, и Римма, зная это, сказала ему: «Я буду твоей — навсегда, но сначала — полюби Риту! Так надо. Сон мне был такой. Цыганка Земфира мне так нагадала. После этого мы с тобой можем быть счастливы.» Откуда-то она знала, что Магеррам верит в сны.

Али повздыхал-повздыхал, но сделал: полюбил. Любил он ее долго и грубо, как и положено на зоне герою. По зонам тут же молниеносно прошел слух — потаенный!.. — о том, как простая армянская девка обвела вокруг красивого пальчика дьявола Али, заставив его переспать с самой уродливой женщиной всех сибирских лагерей!

Ему в спину стали смеяться - все, от "опущенных чушек" до оперов, от "коб" (лесбиянок) до заведующих столовой. Про воров и говорить нечего… Из-за этого страшный амбал враз потерял всё то, что он имел — защиту, покровительство и власть несусветные. Предчувствуя месть своего жениха, Римма ночью шёпотом сказала Рите: «Он нас убьёт, точно. Без вариантов. Давай сделаем так — ты ему напиши и приглашай — к нам, а то нагрянет незаметно и — всё. Он придет, обязательно придёт!..» Работали две подруги на разгрузке угля.

Сговорившись, девушки положили в печку два лома, которыми открывали створки вагонов, и всегда держали их раскалёнными. Когда Али в своей обычной манере — он не ходил, а бегал по зоне — ворвался к ним в разгрузочную со своим, они стремглав кинулись к печи и с нечеловеческой силой, не дожидаясь, пока Али поднимет свой лом, вогнали ему в грудь беспредельщику — раскалённое железо, цветом один в один такое же, как в его снах. В темноте женщин Али сразу не увидел. Но, опомнившись, он нашёл силы и, зарычав, как огромный раненый зверь, вырвал ломы — схватил за горло обоих убийц, приподняв их на метр от земли. А потом вдруг — так же мгоновенно — умер и упал. Говорят, в глазах его хрипевшие Римма и Рита увидели ту огненную красную площадку и странные двигающиеся туда-сюда и погибающие от разрезающего их напополам дождя из оружия тени.

Как и следовало ожидать, за убийство их не судили, и вскоре они даже попали под амнистию. А два ставших орудием мести железных лома, как реликвия, долго ещё хранились в зоне у начальника оперчасти майора Букреева. Хотя по другой версии они, закалившись кровью монстра-азербайджанца, тотчас превратились в булат и их тайно вывезли на Кавказ, где перековали настоящие мечи…

Да, как говорили философы ста школ, наш ум не может видеть сам себя в настоящем мгновении. Возможно, он может увидеть только свое предыдущее, но не настоящее… И человеку — как правило — бывает очень трудно понять, что с нами происходит в данный момент. И что нас ждёт. Согласно соннику "Чжоу-Гуна", если мужчина видит во сне, что он пьет чай, жизнь его с того самого момента станет радостной и счастливой. И все говорят, образ чашки чая во сне не является реальным. Но разве чай во сне нуждается в концепции пустотности, чтобы отрицать реальность, которой он никогда не обладал?..

Из старенького радио старика, поставленного на край обеденного стола, на хорошем английском доносилось:

На старой Ист-Мэйн Рождество каждый вечер с любимою счастлив моряк.
Зеленый и красный неоновый свет сияет над миром и шлет свой привет —
Зайди к нам и брось якоря!..
И явью мечты обернет Санта Клаус,
И пиво шипит, как вино.
Девчонки приветят во всех кабаках
И барменши вспомнят о славных деньках
На старой Ист-Мэйн, в Рождество!


Потом кто-то покрутил рукоятку настройки, приёмник немного пошипел и стало слышно, как диктор читает отрывок из какой-то сутры:

— А если мне будет не хватать туши, бумаги или кистей, расколю я тогда тело своё, чтобы достать свою кровь и использовать её как чернила, сдеру кожу свою, чтоб использовать её как бумагу, расщеплю я кости свои, чтобы использовать их как кисти. И не скуп и не буду сожалеть об этом, почитая это заклинание как своих родителей...

Главное, не встретиться с Чёрным Буддой, почему-то подумал доктор Ван. У него вообще было ярко выраженное ассоциативное мышление, он часто думал, надо было ему когда-то поменьше ходить в зал, тренироваться, побольше заниматься филологией. Главное — не встретиться с Чёрным Буддой. Да он и не Будда был вовсе, это всё крестьяне.

Недалеко от Сианя, на западе, в уезде Хуасянь. Тайно начали поклоняться ими самими же выплавленной из куска природного метеорита чёрной статуе, полагая, что это и есть амидаизм[1], повторяли «Да здравствует Чёрный Будда, да здравствует Чёрный Будда!..» Она, конечно, и ожила. Начала принимать поклонения.

При этом иногда у неё на лице появлялась улыбка шести-семилетнего ребёнка, иногда — страшного воина, иногда — старика ста лет. А когда становилась чем-то недовольна, начинала летать, туда-сюда. Но богатство принести могла, это правда. И себя тоже — спасала.
Как-то во время пожара один из таких самодельных идолов — потом их уже стали отливать с той, как копии — перенёс себя по воздуху с полки домашнего алтаря прямо в находившийся перед традиционным китайским домом лотосовый пруд, зарывшись в ворох находившихся там опавших почерневших от начинавшихся морозов листьев. Позже он стал почитаем и известен под именем «Лотосовый Чёрный Будда». Но по большей мере — приносили несчастья. Обманывали в предсказаниях, вот что.

Так, самым известным стал случай, когда одна женщина сидела перед таким изваянием каждый вечер долгое время и молилась. Просила как-то её ребёнку помочь поступить в хорошую частную школу, говоря современным языком, пыталась «установить диалог». Была она замужем один раз, собой ничего, вскоре после свадьбы муж начал гулять направо-налево, она быстренько развелась — осталась с ребёнком — и лет двадцать жила одна в деревенской глуши недалеко от какой-то старой заброшенной кочевной стоянки. Была смелая. Однажды услышала ответ и — пошла. Туда, куда ей сказал Чёрный Будда. В соседнюю деревню.
И попала. Прямо в руки горстки каких-то полусумасшедших крутых наркоманов, одуревших от опиума и галлюцинаций. Они её впустили, не говоря ни слова, старший ударом в прыжке сбил разведённую с ног, повалил на пол, потом раздели, схватили пробегавшую мимо чёрную мышь, которыми кишмя кишел тот притон, и — опять всё молча! — при помощи курительной опиумной трубки с длинным бамбуковым чубуком ввели мышь ей в матку. Потом трубку вынули, щель зашили суровыми нитками. Связали и оставили на лежать на полу. И животное, будучи не в силах выбраться наружу, сожрало все её внутренности, изнутри. Умерла в страшных муках.
А в другом случае две беременные женщины, которым идол, притворившийся Буддой, также сообщил якобы хороший адрес, известного акушера, исключительно принимающего роды, попали к разбойникам, настоящим. Те изнасиловали их в извращённой форме, а потом заставили их драться в комнате насмерть друг с другом — наносить удары настоящим боевым ножом, как на арене Колизея. Делали ставки. Дрались подруги голые, не хотели сначала — разбойники угрожали им нацеленными прямо на них пистолетами — не хотели драться по доброй воле. А когда одна убила другую, не сосчитали цель достигнутой, поспешили на арену боя с мечами в руках — вспороли живот оставшейся в живых. Не давая, однако, ей быстро умереть и сжигая ее внутренности азотной кислотой и кусками раскаленного железа. А Будда ведь не убивает живых существ, он спасает их... Эх, невежество! Идолам верить нельзя. Только Будда знет всё, идол — нет.

Доктор Ван вздохнул. Почему мы не видим Будду? Отличие нас от Будды от нас состоит в полной свободе от любой аффектации. Как говорится, «недоступно вам, о, монахи, охваченным пламенем сансары, знать о начале её...» Захваченности, аффектации изначально нам не свойственны, они обретены в результате разделения себя на я и не-я, на себя и других. Ищем не то сознанием и погружаемся в новые переживания, отождествляем себя с ними. На основе этого ложного опыта — судим о новых вещах, интуитивно строя ложные же представления. И эти псевдо-ощущения становятся реакцией на внешние изменения. И пошло. Гнев, гордость, страсть, зависть и неведение. Все пять ядов. Так что каждый из нас, кроме Будды, если приглядеться — совсем больной. А Учение — это лекарство. Только надо принимать, вон оно — стоит на полке. А то, как в старой притче, вернёшься домой с пустыми руками с острова сокровищ, не дай бог.

Случай, по которому доктора Вана пригласили, был такой. Десятого числа лунного месяца, то есть позавчера, когда Падмасамбхава[2] спускается с Медной горы посмотреть на нас, грешных, восточный ветер меняется шляпами с западным, западный с восточным, самого большого врага начинаешь любить, как лучшего друга, бесплодные приносят потомство, каторжники становятся патриархами, и наоборот, а кровь начинает течь не от головы к ногам, в совершенно в обратном направлении, к нему в кабинет внезапно, без стука и в нарушении любого этикета, ворвалась Маленькая Бай. Впрочем, нет, один знак всё же был – перед этим он пролил чай.[3]

Как известно, доблесть любого врача, это заниматься любовью с медсестрой на больничной каталке, и неважно, как, а что они с маленькой Бай проделывали регулярно во время его частых ночных – а иногда и дневных – дежурств, была уже не доблесть, а подвиг.
Но работа есть работа, и их отношения никогда не переходили в семейные, а тем более – в нарушение ритуалов. Ибо ритуал есть средство приближения человека к Небу и никак иначе и только так. При «достижении», конечно, ритуал соблюдаться уже не должен, тогда он уже не нужен, и такие люди – пренебрегшие даже ритуалом – в Азии ценились выше всего, но это пока был не их случай. Как говорится, природа Будды не имеет Юга и Севера, а человек – да. И в данном она должна была хотя бы просто — постучать. Хотя бы имитировать, что-ли. А она ворвалась как тайфун «цуфу», волосы всклокоченные, дыхание сбитое, глаза горят, верхняя пуговица оторвана. Вторая болтается на тоненькой ниточке, как и жизнь любого, в этой стране, – и, довольно экзальтированно, сказала:

— Ректор! Тебя! То есть, Вас-с-с!.. Там в районе — ЧП! В Южных горах!.. Говорящая язва! Быстрее, - дело в том, что доктор Ван был врачом, так сказать, необычным, «тайным».

Он и врачом-то становиться не собирался. Он и существовал-то только всегда как миф, полностью исчезнув, выйдя за общепринятые пределы и времени, и пространства, и совершенно став частью «общего потока», подобно тому, как брошенная в море чёрная от йода японская соль мгновенно и без остатка растворяется в тихой холодной зелёной воде, или как пала династия Юань — любители сыра и молока, истреблённые в один день и в тот же день всеми забытые. И жители города помнили только тот момент, когда он ушёл в «великое-быть-может», и ровно настолько, насколько он являлся частью их самих. Доктор Ван имел безопорное мышление. Он был тертоном[4]. А тертоном быть трудно.

Ибо как говорится в книге:

Не ходи по улице ночью голым. Не думай, что это странно, красиво. А не то заберёт твою душу Воланд. Будешь в сердце жить с колдовскою силой. Ни покоя знать, ни судьбы-минуты. Не в пещере быть, не с мольбертом в лапе. Лысых гор абрис будешь видеть — брутто. Нетто — станешь последним в кровавой в кальпе!

Примечания:

1.Одно из направлений азиатского буддизма, «спасение силами другого». При этом практически всё время верующие люди повторяют имя Будды Амитабхи — «Намо Амитофо!», чтобы после смерти попасть в созданную силой его концентрации на западных небесах Чистую землю Сукхавати.
2.Тибетский святой. Покинул мир верхом на лошади по радуге: ушёл в другое измерение, спасать людоедов. Перед исчезновением дошёл до определённого горного перевала, попросил дальше его не сопровождать и своим ученикам дал обет – возвращаться на Землю каждое десятое число лунного месяца, как Он сказал, в «молодой» месяц. Посему последователями дореформенных, старообрядческих школ буддизма, к которой принадлежат доктор Ван и медсестра Маленькая Бай, это день почитается ещё более обычно общепринятых в буддийских монастырях ново- и полнолуния. Звонок с требованием послать доктора в горы прозвучал именно десятого.
3.В Азии пролить кофе (и вино) считается плохим знаком, чай – хорошим. [↩]
4. "О тертонах..." — продолжение следует...
Желаю всем здоровья и счастья!